Бонаккорсо Питти - Хроника
Поехали мы дальше через Фриуль и затем в Германию через Зальцбург, затем Мюнхен и Ингольштадт, и затем в Амберг, где и застали избранного императора, и, после того как должным образом мы его приветствовали и передали поздравления нашей коммуны, я сказал ему, что, когда только угодно будет Его Величеству, я изложу ему, секретно или открыто, как он сочтет нужным, цель моего посольства. Он отнесся к этому благосклонно, сказав, что даст мне знать, когда захочет меня выслушать. Повелел он разместить нас в прекраснейшем доме, в каковом мы пообедали, и в отношении еды и всего прочего были весьма достойным образом обслужены его людьми.
На другой день император послал за нами и в присутствии восьми членов своего Совета пожелал, чтобы я изложил цель моего посольства. Я изложил ее, однако не указал суммы денег, сказав лишь о возможности выплатить их; он ответил, что поручит это деловым людям, и так и поступил. В переговорах с нами эти последние спросили нас, какова же сумма, которую наша коммуна могла бы дать, и т. д. Я ответил им, чтобы они просили столько, сколько им покажется подходящим. Ответили они, что если мы хотим, чтобы он [император] пришел в этом году, то пусть наша коммуна поможет ему 500 тысячами флоринов. Я сказал, что на это ответить я хотел бы в его присутствии. Мы явились перед ним, и я сказал: «Ваше священное Величество и т. п., ваши комиссары спросили у меня такую сумму, что мы подивились, и кажется нам, что это вежливый способ отказать в вашем приезде, поскольку вы, конечно, хорошо понимаете, что такая сумма невозможна для нашей коммуны», и т. д. Он на это сказал, что я говорю верно, что в этом году он не может прибыть, так как не имеет денег, поскольку около 300 тысяч флоринов, которые были у него до его избрания, все были истрачены, когда он дважды после своего избрания держал поле;[87] что если мы подождем этот год, то на следующий год у него будут деньги, и нам будет много легче; но если мы все же захотим, чтобы он в этом году прибыл, нам следует нести большую часть расходов. В конце концов, после долгих речей, которыми я стремился побудить его прибыть в этом году, я назвал ему ту сумму, которую мне поручили предложить. Он ответил мне, что, если это все, что мне поручено, я должен написать во Флоренцию, изложив то, что он мне сказал, и что действительно у него нет денег. Я все так и написал в письме, с которого велел сделать копию, и послал письмо с собственными гонцами. Получил ответ: мне поручалось всячески настаивать на прибытии в этом же году, приводя в виде доводов то, что сейчас обстоятельства складываются благоприятно для него, а при промедлении они могут измениться и т. п.; в помощь предложить ему вплоть до 200 тысяч золотых флоринов, обнадеживая его, что, когда он будет там, мы постараемся по всей возможности помочь ему и т. д. Мы отправились к Его Величеству, и после многих речей с его стороны и с нашей, и после того, как я с каждым разом в течение переговоров понемногу повышал сумму нашей помощи, я в конце концов назвал ему, согласно поручению, сумму и сказал, что я не могу идти свыше поручения. Он ответил, что созовет выборщиков и других великих баронов в Нюрнберге, который находится отсюда в двух днях пути, и с ними обсудит все и затем нам ответит.
Случилось, что, еще ожидая ответа из Флоренции, я как-то ужинал с ним в его саду и, заметив, что он не принимает никаких мер по охране от отравы, сказал ему: «Ваше священное Величество, вам не кажется, что вы недостаточно думаете о злодействах герцога Миланского, ибо, если бы вы об этом думали, вы бы принимали меры по охране своей персоны, чего вы не делаете; будьте уверены, что, когда он узнает, что вы решили прибыть туда, он постарается умертвить вас – ядом или ножом». Изменившись в лице и перекрестясь, он ответил: «Неужели он так злонамерен, что стал бы искать моей смерти без вызова с моей или его стороны? Мне трудно этому поверить, но тем не менее я прислушаюсь к твоему совету создать хорошую охрану». И он отдал соответствующие распоряжения и впредь остерегался; и, между прочим, из-за подозрения, которое я внушил ему, он, увидев незнакомого ему человека, тотчас же хотел узнать, кто он и что здесь делает. Как-то случилось, когда он находился в одном своем прекрасном замке, расположенном близко от Амберга, куда он приехал ненадолго для охоты и где мы были постоянно с ним, что однажды утром, выйдя из своего дворца, чтобы пойти слушать мессу, увидел он одного человека, похожего на курьера; он велел привести его к себе и спросил его, что он здесь делает. Тот ответил, что едет в Венецию и что пришел сюда только для того, чтобы повидать его [императора] персону и иметь возможность в Венеции рассказать о нем. Император велел одному из своих приближенных отвести этого человека в свою комнату и сторожить его, пока он сам не вернется с мессы. И, когда он вернулся, курьер признался ему, что он приехал из Павии и что вез письмо к императорскому врачу от маэстро Пьеро ди Тозиньяно, врача герцога Миланского, и что он и раньше несколько раз привозил ему такие письма. Император прочел письмо и велел схватить своего врача, которого звали маэстро Герман и который был учеником маэстро Пьеро ди Тозиньяно. Вскоре врач сознался, что должен был его отравить с помощью клизмы и за это получить 15 тысяч дукатов – 5000 в Майнце и 10 тысяч в Венеции. Мы уехали оттуда и вернулись в Гамбург с врачом и курьером, с хорошей охраной, и, когда мы ехали, он подозвал меня и сказал: «Вы мне спасли жизнь, заронив во мне подозрение», и рассказал мне все, что было обнаружено. Затем мы отправились все в Нюрнберг, и туда приехали архиепископы Кельнский и Майнцский, которые являются выборщиками, и много других баронов; и на первом собрании император рассказал им о случае, который был обнаружен; он призвал к себе синьоров, правящих этим городом, и, рассказав им о том, что он обнаружил, сказал, что он не хочет сам быть судьей, поскольку является одной из сторон, и что пусть они возьмут врача, чтобы расследовать это дело и судить его согласно тому, что выяснится. Врача привели в их дворец и после того, как в течение нескольких дней выяснилось, что он действительно должен был отравить императора, присудили, чтобы его приволокли на лобное место и там перерубили бы у него ноги, руки и спинной хребет, а затем привязали бы к колесу телеги, водруженному на столбе, и так оставили, пока он не умрет; так и было сделано.
Затем император в течение нескольких дней держал совет; в конце концов, поскольку здесь присутствовали не все, кто должен был принять участие в этом решении об его походе и короновании в Риме, решено было поехать в Майнц и там встретиться со всеми, кто должен был участвовать в указанном обсуждении; и так и сделали.
И там, после многих совещаний и переговоров, согласились мы с ним на следующем, а именно, что он со своим войском будет в Ломбардии в течение ближайшего сентября, а его доверенному комиссару будут вручены в Венеции 50 тысяч дукатов и затем 150 тысяч в три выплаты – от времени до времени.
Вместе с императором мы уехали из этого города и прибыли в Гейдельберг, расположенный на расстоянии более чем в 10 немецких миль оттуда; там он велел призвать к себе некоторых богатых купцов, которые обещали предоставить ему взаймы в Аугсбурге, где он должен собрать перед походом своих людей, 50 тысяч дукатов с условием, чтобы мы обязались после прибытия его в Ломбардию выплатить им в Венеции указанную сумму. Но, когда эти купцы пришли, они заявили, что никак не могут выполнить своего обещания, поскольку другие купцы, от которых они рассчитывали получить наличные деньги в счет своего кредита, решительно отказали им в деньгах после того, как узнали, на какой предмет предназначались эти деньги. И в конце концов после многих просьб, смешанных с угрозами, так и не получив от вышеуказанных купцов то, что они обещали, он вызвал нас и все рассказал нам, и чуть ли не со слезами на глазах сказал: «Я буду опозорен по вине этих купцов, поскольку, получив в Майнце обещание служить мне и т. п., я призвал своих синьоров, баронов и рыцарей прибыть на весь август в Аугсбург, чтобы идти со мной в поход в Ломбардию, а теперь вы видите, как они меня бросают. И поэтому прошу вас, чтобы ты, Бонаккорсо, отправился незамедлительно к моим верным сынам, флорентийским синьорам, дабы рассказать им все обстоятельства дела и просить их поспешествовать и чести моей, и их собственным интересам, если они хотят, чтобы я прибыл в Ломбардию в условленный срок; ибо, чтобы я мог выступить из Аугсбурга, им нужно послать мне по меньшей мере 25 тысяч золотых дукатов, каковую сумму потом пусть вычтут, и т. д.». Я довольно долго сопротивлялся, чтобы не ехать, заверяя, что более верным и скорым способом будет послать письма с дубликатами, но он никак не желал согласиться с резонами, каковые я приводил против своей поездки; поэтому я решился ехать, боясь, что, если я не поеду, его поход в этом году не осуществится. Выехал я из Гейдельберга июля 18-го дня и достиг Падуи на двенадцатый день; расстояние там 500 миль, и синьор Падуанский весьма дивился, что я смог так быстро доехать, и не хотел этому верить, если бы не письмо, которое я ему привез от императора. Из Падуи я выехал с лихорадкой, которая еще за четыре дня до этого у меня началась, и, доехав до Ровиго, пролежал день в постели в таком большом жару, что не мог ехать верхом. На следующий день я нанял барку и каналами доехал до По и далее до Франколино, где пересел снова на коня; ночевал в Поджо у мессера Эгано и оттуда приехал через два с половиной дня все еще в лихорадке. Доложив все, что следовало, синьорам и их коллегам, а также совету специалистов,[88] я вернулся к себе домой и через несколько дней выздоровел от лихорадки. Когда я стал здоровым и свежим, синьоры и «Десять балий» решили, чтобы Андреа ди Нери Веттори, который позже стал рыцарем, и я вместе с ним отправились бы в Аугсбург и сказали императору, что после того, как он обнародует документ со всеми условиями и пактами, которые мы с ним заключили, он может послать в Венецию за 50 тысячами дукатов, которые там будут находиться в руках Джованни ди Бичи деи Медичи – их комиссара. Мы отправились из Флоренции 15 августа; ехал с нами и указанный Джованни деи Медичи до Венеции, где мы его оставили, а сами продолжали свое путешествие и скоро прибыли в Аугсбург, где находился новоизбранный император и с ним 15 тысяч добрых всадников. Мы доложили ему о результатах нашего посольства, на что он тотчас же ответил, весьма огорченный тем, что мы не привезли никаких денег, сказав: «Мне придется отпустить цвет нашего войска, т. е. 5000 кавалеристов, опытных в бою, которым нечем заплатить». Весь день он совещался, обсуждая, нужно ли продвигаться вперед или повернуть назад. В конце концов решил он отпустить указанных 5000 всадников из-за нехватки денег, а с другими продвигаться вперед неторопливо с тем, чтобы затем в Тренто ожидать моего возвращения с флоринами или, вернее, с 50 тысячами дукатов. Дал он мне документы со своими печатями и повелел, чтобы со мной в Венецию отправились один его рыцарь и казначей, что и было исполнено. По приезде в Венецию им тотчас же были вручены 50 тысяч дукатов, и отправились мы с ними в Тренто, где нашли императора весьма расстроенным из-за потерянного на ожидание нас времени, что составляло около 22 дней, ибо он гораздо раньше мог бы вступить в Ломбардию, если бы ему были посланы из Аугсбурга 25 тысяч дукатов, как он просил, и он смог бы тогда привести все свое войско; а так случилось то, чего он опасался, а именно, что из-за этого промедления герцог Миланский получил возможность подготовиться и укрепиться против него; и так оно и вышло, отчего произошли большие потери и стыд Его Величеству и нашей коммуне, как я укажу в дальнейшем.
