Жак Ивер - Новые забавы и веселые разговоры
Написав и запечатав это письмо, он отдал его отцовскому слуге, которому вполне доверял. Человек этот, наученный тому, что ему следовало делать, прибыл однажды под вечер в замок Тимандра, притворяясь, что пришел не из дома тестя, а из другого места. Его хорошо приняли, не подозревая о его поручении. Вечером он передал это письмо Доралисе, которая, прочитав его, не пожелала ответить чем-либо, кроме приглашения брату прийти попоздней, на следующий день к ней в дом, через садовую калитку, которая будет отворена и где она будет его ждать. Слуга этот, простившись поутру с Тимандром и его супруге»; не имея никаких сведений о распутстве брата и сестры, возвратился в дом своего хозяина, где и передал Лизарану, что сообщила ему сестра. Тот, услыхав такую новость, садится на коня и приезжает в тот же вечер к месту, где ждала его сестра. Обнявшись и утолив развратные желания свои, они стали обсуждать совместно, какие им избрать средства, чтобы достичь большей свободы предаваться наслаждению. Решено было, что на следующий день она возьмет все свои драгоценности и когда потом, вечером, все лягут, он усадит ее за седлом и увезет ее в какую-нибудь провинцию, где они могли бы спокойно провести остаток дней своих. Предприятие, исполненное такой же дерзостью, как и беспорядочные их желания. Близилось время получения возмездий страшному их прелюбодеянию. Божественное правосудие, идущее неслышными стопами, уже простерло над ними железную десницу свою.
Они сделали, как решили, и путешествие, предпринятое на другой день мужем в один из городов той области, благоприятствовало их предначертаниям. Наступил день, последовавший за вечером их бегства, – слуги изумились, не видя своей хозяйки. Они всюду ее искали, но найти не могли, сколько ни разыскивали – она и брат ее были уже весьма далеко. Муж, воротившийся через несколько дней, очень удивился, не найдя ее дома. Он поспешил в замок тестя, чтобы получить известие о ней. Труд его оказался тщетным. Не нашел он там ни жены, ни шурина. Никто не знал, куда они отправились. Это сейчас же объяснило ему, в чем дело, и побудило немедленно пойти к тестю, которого он заставил, сопровождая речь свою многими жалобами и упреками, выслушать рассказ об оскорблении, детьми его нанесенном. Что он долго скрывал отвратительную их гнусность только потому, что немногим она была известна, и старался направить их на иной жизненный путь, но теперь на спасение их нет никакой надежды и он, став притчей и посмешищем всего света, намеревается искать удовлетворения путем суда. Бедный старик отец, выслушав справедливые упреки зятя, от боли, как стоял, так и упал в обмороке. Немного оправившись, он стал проклинать Фортуну, на склоне лет его пославшую ему столь тяжкое горе. Мать, со своей стороны, думала, что умрет от огорчения. Дом наполнился жалобами и стенаниями. Слух о сем происшествии распространился по стране. Все говорили о нем, но по-разному. Одни не верили такому злонравию и полагали, что Лизаран, не имея сил видеть, как ревнивый муж недостойно обходится с его сестрой, освободил ее из этого плена. Другие, напротив, говорили, что если бы это и на самом деле так обстояло, не ушли бы они с такой скрытностью и предприятие свое другим открыли бы.
Пока все эти вещи протекают описанным образом, кровосмесительные прелюбодеи путешествуют по городам и областям Франции никем не узнанные. То они в Пуату, то в Анжу, а то и в Бретани. Наконец, сочтя себя обнаруженными, решают, что во Франции нет города более удобного для того, чтобы им спрятаться, как Париж. Великое множество людей, образующих как бы маленький мир, должно запереть и укрыть их надежней, чем если бы они были в Канаде. Мнение, которое оправдывалось в течение некоторого времени, но в конце концов обмануло их. Надлежало отвратительному преступлению, совершенному пред лицом Божиим, обнаружиться пред людьми всенародным обличением и наказанием.
Тимандр разослал по Франции обращения – к своим друзьям просьбу задержать тех, для чего сообщил им приметы. В конце концов, когда он сам приехал в Париж, один из друзей сообщил ему, что видел его шурина, и указал его квартиру. Муж, обрадованный этим известием, является внезапно к приставу, которому излагает свою жалобу, а потом повел его в жилище, где укрывались эти прелюбодеи.
Была ночь, и двери дома были заперты. Пристав велел их отворить, справился у хозяина о комнате, которую снял молодой дворянин с молодой барышней, и, узнав, что спрашивал, поднялся туда с некоторым числом стражников. Он стучит в дверь. Вначале выказывают некоторое замешательство с отпиранием двери, так как уже легли спать. Но пристав пригрозил, что выломает дверь, и ему открыли. Она была в постели, а он полуодет. Пристав, арестовав их именем короля, велел Доралисе одеваться. Наложили печати на их имущество и повели их в Шатле.[557] Утром муж возобновил принесенную им ранее того жалобу и представил свидетелей. Выслушаны обвиняемые. Доралиса беременна, у нее спрашивают, от кого, так как она не могла сослаться на мужа, отлучась от него более восьми месяцев тому и будучи на четвертом месяце беременности. Она не знает, что ей сказать на этот вопрос, и ее ответы сбивчивы. Она говорит и то, и другое и, наконец, что от одного из слуг своего мужа и называет его. Слуга этот допрошен, но невинность его установлена очень скоро. Лизарана она, однако, ни разу не обвиняет. Тем временем, после стольких улик, она и брат ее приговорены к отсечению головы. Ранее, однако, чем произнести приговор, суд ожидает, чтобы она освободилась от своего плода, который оказывается девочкой. Приговор их затем объявляется им. Они просят о помиловании. Некоторые старались об их освобождении, ибо не было у них недостатка ни в друзьях, ни в средствах. Даже отец принял их сторону и заявил о дурном обращении зятя с его дочерью, что могло побудить брата из сострадания к сестре похитить ее и увезти от мужа. Последний, напротив, предъявляет свои сведения и доказывает Сенату,[558] что кровосмешение и прелюбодеяния их ясны, как день. В конце концов это высокопочтенное собрание, состоящее ив ученейших и справедливейших в мире людей, рассмотрев и взвесив дело на весах правосудия, подтверждает приговором своим постановление Шатле.
Несчастный отец, узнав о содержании этого праведного приговора, бросается к ногам государя, добиваясь отмены. Слезы, проливаемые у ног Генриха Великого,[559] вздохи и жалобы, исходящие из уст дворянина этого, белого, как лунь, глубоко тронули сердце непобедимого монарха, слишком, пожалуй, чувствительного к чужому страданию.
– Отец мой, – сказал он ему, – встаньте и объясните мне причину скорби вашей, и я помогу вам, если возможно.
– Увы, государь, – отвечает несчастный, – я прошу у вас жизни моих детей, которых собираются казнить, если не поможет им ваша милость.
– Если, – отвечал король, – есть какая-нибудь возможность остаться им в живых – дарую им жизнь.
Видя его желание ближе ознакомиться с причиной их осуждения, сопровождавший его вельможа вкратце доложил, что знал.
– Отец мой, – сказал тогда король, – не могу, перед Богом, простить это преступление: слишком оно велико. Пришлось бы мне когда-нибудь ответить за это поставившему меня верховным судьей своего народа.
Бедный отец, увидя неизбежность осуждения своему несчастному потомству, не нашел иного прибежища, как плач и рыдания.
Тем временем приговор объявлен преступникам. Дают им время исповедаться.
– Смелей, брат, – говорит тогда Доралиса, – умирать, так умирать достойно. Пора нам понести наказание, которое мы заслужили. Не будем бояться исповедать грех наш перед людьми, если надо будет скоро отвечать за него перед Богом. Велико его милосердие, дорогой брат. Он нам простит, только бы имели мы истинное сокрушение о грехах наших. Увы, господа, – говорит она затем судьям, – признаю, что по справедливости заслужила я смерть, но прошу вас избрать ее для меня самую, какую только можно, жестокую, лишь бы вы сохранили жизнь этому бедному дворянину. Я ведь всему злу причиной, мне и должно одной понести наказание, к тому же и большая молодость его должна побудить вас к состраданию. Он еще может при случае послужить государю своему.
Такую речь держала она к обоим судьям, чтобы заставить их пожалеть брата. Но то были даром потраченные слова. Приговор был уже вынесен и она предана в руки исполнителя высшего правосудия. Казнь произошла на Гревской площади. Никогда еще не видели такого стечения народа, как при этом зрелище. Площадь была переполнена настолько, что давили друг друга. Окна и крыши домов были все заняты.
Первым лицом, появившимся на этом позорном театре, была Доралиса, проявившая столько смелости и решимости, что все дивились ее самообладанию. Присутствовавшие не могли запретить своим глазам оплакивать эту красавицу. И действительно, так она была хороша, что на всем свете трудно было найти, с кем бы можно было ее сравнить. Когда она взошла на эшафот, казалось, что будет играть вымышленную, а не настоящую трагедию: ни разу не побледнела она. Бросив взор направо и налево, она возвела его к небу и, сложив руки, стала молиться так:
