Жак Ивер - Новые забавы и веселые разговоры
О бородах[547]
Лишь от нас одних и зависит, укоротить или удлинить послеполуденные наши беседы, подобно тому, как поступают с путлищем или как брат Жан-почни-бутылку обходился со своим требником[548] ad propositum;[549] первым делом хочу доказать вам насущнейшую необходимость бороды, ибо лишь она позволяет различать, разделять и распознавать мужчин от женщин. И в самом деле: когда я вижу гладкий подбородок, то затрудняюсь определить, кто передо мною, – уж не женщина ли, переодетая мужчиною. Да что там говорить, стоит только припомнить некоторые истории. и вы сами убедитесь, что выбритые подбородки немалую роль сыграли в этой женско-мужской путанице. Но, так как многих из вас истории сии могли бы задеть за живое, вынудив сделать вид, будто вы никогда ни о чем подобном и не слыхивали, я берусь освежить вашу memento[550] рассказом о проделке одного цирюльника с неким весьма богатым и знатным дворянином, который – даром Что старый хрыч – в свои какие-нибудь семьдесят семь лет ухитрился заполучить в жены молоденькую, лет шестнадцати девицу, Красивую по всем статьям. Не прошло и двух недель, как молодая сочла супружеский рацион чересчур скудным. Муж, засадив в клетку столь чудесную пташку и зная, что ублажать ее чаще ему не под силу, решил, что береженого бог бережет и, дабы избежать путешествия в страну рогоносцев, куда, боялся он, жена заставит его проехаться, предпочел убраться от греха в деревню, каковым решением весьма раздосадовал молодую свою супругу, ибо ей – что деревня, что монастырь – один черт. Супруг уже и так принуждал ее к такому суровому посту, какой не снился самому ревностному святоше во всей Вселенной, а теперь, вдобавок, лишил вовсе всякого общества. Увидав ее в такой беде, одна весьма сведущая в любовных делах посредница обещала раздобыть ей другого наездника – из молодых, да раннего, – которого проще простого было бы ввести в дом: стоило лишь выдать его за кузину хозяйки. Условившись заранее о дне, часе и прочих обстоятельствах, наш цирюльник не замедлил явиться к своей кузине fn habito praestituto,[551] и она приняла его с таким радушием, какое только возможно. Обе кузины отправились к добряку-мужу, который, со своей стороны, показал себя весьма гостеприимным хозяином. Ухватки этой новоиспеченной кузины были таковы, что никто не заподозрил бы в ней мужчину, кабы не слишком громкий и хриплый голос, который ее отнюдь не красил. Дабы предупредить всяческие подозрения, жена поспешила сообщить мужу, что кузина ее простужена.
– Да, поверите ли! – подхватила кузеноподобная кузина. – Это со мной приключилось совсем недавно, на помолвке монсеньора де Сенекур: мне там пришлось столько плясать, что меня так и бросало из холода в жар. Однако теперь мне полегчало, а коли, не дай бог, опять охрипну, я уж вылечусь благодаря вашему гостеприимству.
Тем временем приготовлялся ужин, и обе кузины заговаривали зубы старому мужу, которого хлебом не корми, а подай веселую компанию. Между прочими разговорами, которые жена вела с новоизготовленной кузиною, вдруг и спрашивает она с усмешкою:
– А что, кузина, вы все так же боязливы? Раньше вы были куда какая трусиха!
– Ах, боже мой! – отвечала новоявленная родственница. – Да еще более, чем прежде, – так что каждую ночь кормилица моя ложится спать подле меня!
– Не бойтесь, кузиночка, – успокоил ее муж, – нынче ночью жена моя составит вам компанию.
Трудно сказать, которая из двух кузин больше порадовалась таким речам. После ужина развлеклись еще немного беседою, вслед за чем пришло время укладываться спать. Гостья попрощалась со старым добряком, а он наказал жене лечь вместе с ее кузиною. Столь приятный приказ отнюдь не нуждался в повторении, и ему охотно подчинились. Ночь пролетела в ласках, которые убедили молодую даму, что ее муженьку куда как далеко до иных молодчиков позадиристей. Утром проснулась она веселая (еще бы – ей хорошенько умяли ее сальце) и отправилась распорядиться по хозяйству, что заведено было ее мужем, любившим поспать подольше.
Молодой наездник всю ночь не занимался ничем иным, как носился взад-вперед по лужку своей кузины, отчего весьма устал и выбился из сил, и к утру, решив отдохнуть, заспался до девяти часов. Тут служанки вошли в спальню, где подремывала наша прекрасная наездница, каковая, по причине жары вся разметавшись, выставила напоказ свой мужской признак.
– Ага! – закричала старая служанка. – Так вот та дудочка, под которую пляшут кузены с кузинами! Стало быть, вам, мой дружок, захотелось к нам на лужок? Ну, как бы не так! – И с юным красавчиком тут же обошлись, как он того и заслужил вместе со своей красоткой-кузиною, et meruere bene.[552]
Все вышесказанное должно убедить вас, что борода весьма полезна и способна воспрепятствовать недоразумениям и конфузиям, кои всенепременно приключались бы по недостатку сего признака, каковой с первого же взгляда о мужественности свидетельствует яснее ясного.
Франсуа де Россе
Трагические истории[553]
История V
О трагической любой брата и сестры и о несчастной и печальной их кончине
Не к чему в Америку ездить, новых чудовищ высматривать. Наша Европа и то слишком много их порождает. Живи я среди неверных, не удивить меня соблазнительным происшествием. Но зрелище христиан, пятнающих себя гнусностями, каких не смели позволить себе непросвещенные язычники, заставляет меня признать век наш – стоком всяческой мерзости всех прочих веков; тому доказательство последующие истории и, в частности, та, которую я вам сейчас расскажу.
В одной из прекраснейших областей Франции, в той, которую встарь называли Невстразией,[554] был дворянин доброго корня, женатый на благородной девице, дочери другого дворянина – своего соседа. Было у них несколько прекрасных детей, в том числе дочь, которую мы назовем Доралисой, и сын, на каких-нибудь восемнадцать месяцев моложе ее – его мы будем звать Лизараном.
Эти дочь и сын так были хороши, что, казалось, природа создала их себе на радость, чтобы хвалиться одним из чудес своих. Похожи они друг на друга были до такой степени, что превосходили в этом отношении Ариостову Брадаманту[555] и брата ее Ричардетто. Отец озаботился обучить их еще в детском возрасте всяким назидательным занятиям, как то – играть на спинете,[556] танцевать, читать, писать и рисовать. Они так усердно принялись за это, что вскоре превзошли желания тех, кому их обучение было поручено. Вообще же эти неразлучно вскормленные дети любили друг друга так, что один без другого и жить не мог. Они были веселы, только когда были вместе, пренебрегали развлечениями и обществом других своих сверстников. В это время, время невинности – все им позволялось. Спали они вместе и оказалось, что слишком долго. Надо бы отцам и матерям обратить на это внимание и умудриться настоящим примером. Век наш, как я уже сказал, и без того слишком испорчен. Дети, едва отнятые от кормилицы, имеют больше лукавства, чем невинные двенадцатилетние подростки доброго старого времени. Твердо убежден, что все зло пошло от этой не в меру долгой близости, затянувшейся до тех пор, пока Доралисе не минуло десяти-одиннадцати, а Лизарану – девяти-десяти лет, и не был он отправлен учиться в коллеж. Так им была горька разлука, что оба пролили бездну слез. С той и другой стороны только и слышно было, что плач и непрерывные вздохи, отцом и матерью относимые на счет одной братской привязанности. Но бесстыдная и омерзительная любовь уже и тогда, несомненно, там замешалась. Очень уж на это похоже, в чем мы сейчас, из настоящей истории убедимся. Лизаран, отправленный в коллеж одного из лучших городов области, в малое время проявил такие способности, что обогнал всех своих товарищей. По прошествии четырех учебных лет захотел отец его повидать. Он вызывает сына к себе и очень доеолсн, найдя его таким красивым, ученым и уже взрослым. Но это было ничто по сравнению с радостью сестры. Она не переставала обнимать и целовать брата. Но тон свободы, какую им предоставляли в детстве, у них все-таки не было. К тому же сдерживал их стыд и отвратительность греха, которую они представляли себе. Тем не менее ни тот, ни другой не могли укротить проклятой страсти своей настолько, чтобы она не вырывалась иногда из поводьев рассудка.
Тем временем отец вернул в коллеж Лизарана для окончания науки, имея в виду доставить ему приход. Выло у него еще несколько сыновей и очень хотелось пристроить этого, самого младшего, к какому-нибудь хорошему церковному месту и тем облегчить собственное положение. Он это и сделал, в то время как красота и обращение Доралисы побудили нескольких почтенных и родовитых дворян предложить себя в ее распоряжение. Искало ее руки многое множество кавалеров, имевших большие достоинства и по возрасту девице подходящих. Тем не менее отец, предпочитая средства всем прочим доводам, дал согласие одному дворянину, соседу своему, очень богатому, но уже в летах. Ах, проклятая скупость, сколько от тебя бед на свете сем! Назвавший тебя корнем всех пороков хорошо знал, что ты и что из тебя истекает.
