Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Кто купит кольчугу? По кромке кольчуга моя
Тверда и подобна застывшему срезу ручья.

Кошель за седлом, где в походе хранится она,—
Как чаша, которая влаги прохладной полна.

Расщедрится кесарь и князю пошлет ее в дар.
Владельцу ее смертоносный не страшен удар.

Он сердцем влечется к струящимся кольцам ее
И пить не желает: ее красота — как питье.

Меня заставляет расстаться с кольчугой моей
Желанье одаривать хлебом голодных людей.

Она и в знойный день была как сад тенистый,
Который Сириус поит водою чистой.

Я приоткрыл суму с кольчугою моей,
Что всадника в седле на перст один длинней.

Увидела она кольчугу и сначала
Сережки из ушей и золото бросала,

Потом запястья мне и кольца принесла.
Кольчуга все-таки дороже мне была.

Отец твой мне сулил своих верблюдов стадо
И лучшего коня, но я сказал: не надо.

Мужчине продал бы — и то кольчуге срам.
Неужто женщине теперь ее продам?

Хотела опоить вином темно-багряным,
Чтоб легче было ей кольчугу взять обманом.

Я не пригубил бы и чаши тех времен,
Когда своей лозой гордился Вавилон.

Ресницы подыми, весна уже в начале,
И голуби весны окрест заворковали.

Мне самому еще кольчуга по плечу,
Когда я пастухам на выручку лечу.

Сулейму бедную одна томит остуда,
Что ни жиринки нет в горбу ее верблюда.

Забудь о нем и взор на мне останови:
Я вяну, как побег. Я гибну от любви.

Она пугливее и осторожней лани,
Убежище ее — в тенистой аладжане{244}.

Когда от Йемена к нам облака идут,
Найдет обильный корм на пастбище верблюд.

Я знаю, что того, кто завершил свой путь,
Нельзя ни пением, ни воплями вернуть.

Мне весть печальная, услышанная ныне,
Как радостная весть о новой благостыне.

Кто может мне сказать: голубка средь ветвей
Поет о горестях иль радости своей?

Источен щит земли могилами, и надо
Считать их множество с возникновенья ада{246}.

Да будет легок шаг идущего! Покой
Тела истлевшие вкушают под стопой.

Хоть наших пращуров и след исчез мгновенный,
Не должно оскорблять их памяти священной.

Пускай по воздуху пройдет твоя тропа,
Чтоб гордо не топтать людские черепа.

В иной могиле смерть двух мертвецов сводила,
И радовалась их различию могила.

Но где один костяк и где другой костяк,
Спустя столетие не различить никак.

Созвездья севера поведать нам попросим —
Как много повидать прохожих довелось им,

В который раз они зардели в горней мгле,
Указывая путь бредущим по земле?

Изнеможение земная жизнь приносит,
И я дивлюсь тому, кто долголетья просит.

Печаль в тот час, когда несут к могиле нас,
Сильнее радости в наш изначальный час.

Для вечной жизни мы сотворены из глины,
И наша цель не в том, чтоб сгинуть в час кончины:

Мы только дом труда меняем все подряд
На темный дом скорбей иль светлый дом отрад.{247}

Смерть — это мирный сон, отдохновенье плоти,
А жизнь — бессонница, пристрастная к заботе.

Воркуйте, голуби,{248} и пусть ваш хор сулит
Освобождение от горя и обид.

Благословенное вас молоко вскормило,
В надежном дружестве благая ваша сила.

Вы помните того, кто был еще не стар,
Когда в могильный мрак сошел Йад ибн Низар{249}.

Пока вы носите на шее ожерелье,
Вам, голуби, милей не горе, а веселье.

Но песни счастья — прочь, и украшенья — прочь!
Одежды черные пусть вам одолжит ночь,

И, в них на сборище печальное отправясь,
Вы причитайте в лад рыданиям красавиц.

Рок посетил его, и завершил свой круг
Мудрец Абу Хамза, умеренности друг,

Муж, потрудившийся для толка Нуамана{250}
Успешной, чем Зияд{251} с его хвалою рьяной.

Великий златоуст, он мог бы силой слов
Преобразить в ягнят кровелюбивых львов.

Правдиво передав священные сказанья,
Он заслужил трудом доверье и признанье.

Отшельником он жил, в науки погружен,
Хадисы{252} древние умом поверил он

И, над писанием склоняясь неустанно,
Опустошил пером колодец свой стеклянный.

Он видел в золоте приманку суеты,
И не могло оно привлечь его персты.

Ближайшие друзья Абу Хамзы, вы, двое,
Прощание как снедь возьмите в путь с собою.

Слезами чистыми омойте милый прах,
Могилу выройте в сочувственных сердцах.

На что покойному халат золототканый?
Да станут саваном страницы из Корана!

Пусть восхваления идут за мертвым вслед,
А не рыдания, в которых смысла нет.

Что пользы — горевать! Уже остывшей плоти
Вы никаким путем на помощь не придете.

Когда отчаяньем рассудок помрачен,
На средства мнимые рассчитывает он.

К молитве опоздав, так Сулейман{253} когда-то
Своих коней хлестал, унынием объятый,

А он, как сура «Сад»{254} нам говорит о нем,
Для духов и царей был истинным царем.

Не верил людям царь и сына счел за благо
Предать ветрам, чтоб те его поили влагой.

Он убедил себя, что день судьбы настал,
И сыну своему спасения искал,

Но бездыханный прах судьба во время оно
Повергла на ступень родительского тропа.

В могиле, без меня, лишенному забот,
Тебе, мой друг, тяжел земли сыпучий гнет.

Врач заявил, что он ничем помочь не может.
Твои ученики тебя не потревожат.

Горюющий затих и понял, что сюда
Не возвратишься ты до Страшного суда.

Кто по ночам не спал, заснул сегодня поздно,
Но и во сне глаза горят от соли слезной.

Сын благостной семьи, без сожалений ты
Покинул шлюху-жизнь у гробовой плиты.

Переломить тебя и смерть сама не в силе.
Как верный меч в ножнах, лежи в своей могиле!

Мне жаль, что времени безумный произвол
Смесит в одно стопы и шеи гордый ствол.

Ты с юностью дружил. Она была готова
Уйти, но друга ты не пожелал другого,

Затем, что верности нарушить ты не мог,
А верность — мужества и доблести залог.

Ты рано дни свои растратил дорогие.
Уж лучше был бы ты скупее, как другие!

О уходящие! Кто в мире лучше вас?
И кто достойнее дождя в рассветный час,

Достойнее стихов, исполненных печали,
Что смыть бы тушь могли, когда б слезами стали?

Сатурн свиданию со смертью обречен,
Хоть выше всех планет в круговращенье он.

Дыханье перемен погасит Марс кровавый,
На небе высоко встающий в блеске славы,

Плеяды разлучит, хоть был до этих пор
Единством их пленен любующийся взор.

Пусть брат покойного своим врагам на зависть
Еще сто лет живет, с великим горем справясь,

Пусть одолеют скорбь в разлуке сыновья
И раны заживят под солнцем бытия!

Когда из моря мне напиться не хватило,
Бессильна мне помочь ручья скупая сила.

Как разрушению подвержен каждый дом —
И свитый голубем, и сложенный царем,

Мы все умрем равно, и не дворца громадой,
А тенью дерева довольствоваться надо.

По воле суеты не молкнет спор, и вот
Один приводит зло, другой к добру зовет.

Но те хулители, смущающие ближних,—
Животные, чья плоть бездушна, как булыжник.

Разумен только тот, кто правде друг и брат,
Кто бытию не лжет, несущему распад.