Мацуо Басё - По тропинкам севера
8. Вот так, понемногу, пройдя заставу, я переправился через реку Абукума. Слева высятся горы Аидзунэ, справа лежат поместья Иваки, Сома, Михару, и, отделяя провинции Хитати и Симодзукэ, тянутся горы. Шел по местности Кагэнума — Озеро-зеркало, но как нынче день был облачный, то оно отражений не давало. На станции Сукагава я навестил некоего Токю и остановился у него на несколько дней.
Прежде всего он спросил, с чем я прошел заставу Сиракава[22]. От тягот дальней дороги я устал телом и душой, но виды восхитили мой дух, думы о старине разрывали мне сердце, и хотя не было у меня ясных намерений, но перейти просто так, конечно…
О ты, начало
Прекрасного! Вот север,
Песнь полевая…
Так, прибавив второй и третий стих, я начал рэнку.
Возле жилища Токю, под сенью большого каштана, живет, удалившись от света, некий монах. Вот как бывает в глубинах гор, где собирают каштаны! — подумалось мне, и я написал:
Знак «каштан» слагается из знаков «запад» и «дерево», что связано с «Западным раем», и, по преданию, бодисатва Гёги всю жизнь для посоха своего и столбов жилища употреблял только каштан..
Цветок смиренный,
Людских глаз не влекущий!
Каштан у кровли.
9. Вышел из дома Токю, а там, в пяти ри, поодаль от станции Хахада, есть гора Асакаяма. Это близко от главной дороги. В этой местности много озер. Как приближалось время сбора осоки — трав «кацуми», то я стал спрашивать у людей, что за траву называют они этим словом, но не нашлось никого, кто бы знал[23]. Пока я искал озеро, узнавал о нем у людей, обращался ко всем: «кацуми, кацуми…», — солнце скрылось за гребнем горы.
Свернув направо от Нихонмацу, я осмотрел пещеру Куродзука и стал на ночлег в Фукусима
Наутро, с рассветом, я пошел в деревню Синобу, посмотреть на «камень окраски тканей Синобу»[24]. Камень в деревушке, вдали, у самого склона горы, наполовину ушел в землю. С деревни сбежались ребятишки и рассказали мне: давным-давно этот камень был наверху на горе, но пришлые люди бесчинно рвали ячмень и терли его о камень, так что здешние жители с досады скатили его в долину, и камень упал верхней стороной книзу. Может статься, оно было и так.
Руки, что в поле
Садят рис! Красили вы
Ткани Синобу…
10. Переправился у Цукинова и вышел к станции по названию Сэноуэ. Налево у горы, в полутора ри, стоял замок былого правителя этой местности Сатосёдзи. Услыхав, что это селенье Санано, в Индзука, расспросив-разузнав, я пошел и прибрел к Маруяма Здесь когда-то был замок правителя. Я узнал от людей, что у подножья горы есть развалины входа, ворот, — и пролил слезы! А еще в древнем храме, в стороне, до сих пор стоят надгробные плиты их дома. Из них памятники двух жен[25] прежде всего трогают сердце. Подумав о том, что они, хотя и женщины, оставили по себе в мире память столь славного мужества, я омочил слезами свой рукав. Недалеко ходить к «надгробной плите, исторгающей слезы»[26].
Я вошел в храм и попросил чаю; там хранят, как сокровище, меч Иосицунэ и корзину Бэнкэя[27].
Корзину и меч
На праздник бы выставить!
Бумажный штандарт…[28]
Был первый день пятого месяца.
11. На эту ночь я остановился в Индзука. Я искупался, — там есть горячий источник, — и отыскал гостиницу. Помещение было убого, циновки положены прямо на земляном полу. Света не было, я разостлал для себя постель при огне очага и лег. Наступила ночь, гремел гром, дождь лил непрестанно, протекал на мою постель, комары и блохи кусали, — я не мог заснуть. К тому же начался приступ болезни[29], я чуть не терял сознание. Когда краткая ночь наконец сменилась рассветом, я снова вышел в дорогу. Ночь давала себя знать, дух был подавлен. Я нанял лошадь и доехал до станции Коори.
И только имя
Нетленное осталось,
А все погибло.
Средь высохшего поля
Камыш шуршит как память…
Мне предстоял еще далекий путь, но хотя такая болезнь внушала тревогу, все же я думал о том, что мне, — страннику по дальним местам, кто знает о бренности жизни своей, порвавшей со светом, — умереть в пути — удел, сужденный небом. Так я понемногу снова вернул себе мужество и, уже вольно шагая, прошел Датэ-но-Окидо. Миновал замки Абусури, Сироиси и, когда вступил в уезд Касадзима, то спросил у людей: «Где могильный курган Фудзивара Санэката[30]?» — «То селенье, что виднеется справа, вдали у горы — Минова Касадзима: «Крут дождевого плаща острова зонтичных шляп». Там есть храм бога путников, есть доныне и камыш, как память…» — ответили мне. От осенних дождей, ливших это время, дорога стала весьма худой, я устал и потому прошел мимо, глядя туда только издали. И подумав о том, что и «дождевой плащ» — Минова, и «шляпа-зонт» — Касадзима так подходят к дождям
Где Касадзима? —
Я спросил. Пора дождей,
Грязная тропа…
Заночевал в Иванума. Вот сосна Такуэма поразила мне взоры! Ее ствол расщепляется над землей надвое; видно, она сохранила свой древний облик. Я сразу вспомнил слова Ноин-хоси.
И вот не стало
Сосны у Такэкума,
Следа не видно…
Пока сюда прибрел я,
Прошло тысячелетье…
По преданию, в старину некий человек, прибывший из столицы правителем области Муцу, срубил эту сосну и поставил ее на устои моста через реку Наторигава; оттого Ноин-хоси сложил: «И вот не стало сосны у Такэкума». Поколение одно срубило сосну, другое посадило вновь, и ныне стал вид такой, точно снова тысяча лет миновала, — о, благодатная сосна!
У Такэкума
Вы покажите сосну,
Поздние вишни!
— так мне на прощанье сложил поэт Кёхаку.
От поздних вишен
До двух стволов сосны той
Уж третий месяц…
12. Переправился через реку Наторигава и вступил в Сэндай. Был день, когда «кроют ирисом крыши»[31]. Я поискал гостиницу и остановился на несколько дней. Здесь есть художник по имени Каэмон. Услыхав, что он человек с известным вкусом, я познакомился с ним. Так как он в последние годы полагал свои мысли на розыски мест, чем-либо примечательных, но еще неясных, то он целыми днями меня по ним водил. Кусты хаги[32] на равнине Миядзи разрослись густо и приводили на память вид осени. Была пора цветения асэби в Томада, Ёкоцу, Цуцудзигаока.
Я вошел в сосновый бор, куда не проникает солнце: вот это-то место и зовется: «под деревьями» — «ко-но-сита». В былые времена роса здесь была густая, оттого и сложили: «Слуги! Поскорей Шляпу-зонт подайте мне».
Слуги! Поскорей
Шляпу-зонт подайте мне!
Ведь сильней, чем дождь,
Под деревьями роса
На равнине Миядзи.
Я совершил поклонение в храмах Яккуси-до и Тэндзин; уже стемнело. Художник прислал мне картины видов островов Мацусима и бухты Сиогама. И еще он прислал мне пару плетеных сандалий с ремешками темно-синего цвета[33]. Вот тут-то, знаток тонкого вкуса, он выказал себя во всем блеске!
Ирисовый цвет!
Завяжу я на ногах
Синий ремешок.
13. Побрел дальше по плану местности, набросанному художником. У самой горы, вдоль «Тропинки Севера», растет тростник Toy. Говорят, что до сей поры его ежегодно собирают и приносят в дар правителю провинции.
Стела Цубо-но-исибуми стоит в деревне Итикава у замка Тага.
Высота стелы что-то шесть сяку, ширина три сяку. Если соскоблить мох, еле заметно проступают знаки. На ней обозначено число ри до границ уезда в четырех направлениях.
«Сей замок воздвигнут в первый год Дзинки[34] главноначальствующим и военачальником тиндзюфу Оно Асон Адзумодо и перестроен в шестой год Тэмпэй-Ходзи советником и наместником областей Токайдо и Тосандзи, военачальником тиндзюфу Эми Асон Асакари. Первый день двенадцатого месяца.»
Это приходится на годы царствования императора Сёму. Хотя доныне из уст в уста ходит множество преданий о воспетых с древности местах, но горы рушатся, камни оседают и прячутся в землю, деревья дряхлеют и уступают место свежей поросли, время идет, век сменяется, и самый след их недостоверен! Но здесь перед нами, нет сомнения, памятник тысячелетний, и мы своими глазами познаем сердца древних. Вот заслуга моих хождений, радость до конца моих дней! — от этой мысли я забыл о трудности пути и только лил слезы.
