Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
«Едва не умер я…»
Едва не умер я, когда моя любимая ушла,
Хоть неприступно холодна она всегда со мной была.
Когда я жаловался ей, тоской измученный вконец,
Она, не глядя на меня, с усмешкой говорила: «Лжец!»
О, если б эту боль мою умерил благостный Аллах,
Приблизив будущее к нам хотя бы на единый шаг!
Когда не вижу я тебя, то и в кругу семьи большой
Не замечаю никого, как будто всем давно чужой.
Никто не знает, сколько я страданий тайно перенес,
Ведь сердце бедное мое орошено потоком слез.
Возвысь меня иль унижай — тебе клянусь я жизнью всей:
Моей единственной любви я верен до скончанья дней.
«В долине Минаджа глухой…»
В долине Минаджа глухой я у развалин молча встал.
В живых не стало никого из тех, кто делал здесь привал.
Темнеют рытвины одни там, где когда-то цвел шатер,
Полынь седая проросла сквозь мусор рухнувших опор.
Величья смутного полны останки прежнего жилья —
Так вдруг на рубище сверкнет полоска дивного шитья.
Воспоминанье прежних дней, ты душу мне не береди,
Ведь ту умолкнувшую страсть ничто не возродит в груди.
Неужто здесь когда-то жизнь дарила радостью меня,
Своим сияющим плащом и обольщая и маня?
Вплоть до отъезда моего туда, в предел чужих земель,
Разлука помешала мне любить прелестную газель.
Я помню: в горы не спеша шла паланкинов череда,—
И видел смутно, как в одном сияла юная звезда.
О, этот белый паланкин, непрочный, будто скорлупа,
Его далеко увлекла верблюжья древняя тропа.
Я тоже поднял караван, его заставил второпях
Идти в тот край, куда меня влекли надежда, боль и страх.
«Собутыльник дорогой…»
Собутыльник дорогой мне Аллахом послан в дар,
Как чудесный, золотой, неистраченный динар.
Из кувшина я ему неприметно подливал
До поры, пока он мог удержать в руке бокал.
Я сказал: «Абд аль-Азиз, за тебя я Жизнь отдам!»
Он ответил: «Я твой раб!» Говорю: «Я в рабстве сам!»
«Выпей, друг!» Он молвил: «Что ж, выпью, если поднесешь!»
Покачнулся и заснул. Много ль с пьяного возьмешь?
«Любовь ходила среди всех…»
Любовь ходила среди всех созданий страждущих, земных,
Ко мне приблизилась она, остановись на краткий миг.
А мне почудилось, что смерть ко мне неслышно подошла,
Хор плакальщиц услышал я, которым не было числа.
Я умираю от любви, тебя не видя никогда.
Меня сломила эта страсть, она — несчастье и беда.
Я сердцу своему дивлюсь, что держит верности обет,
Не видя склонности твоей на протяженье долгих лет.
«О всадники битвы…»
О всадники битвы, сраженья сыны,
Для гневного сердца кольчуги тесны.
Ослепшая ярость, став вашей судьбой,
Своими руками вас двигала в бой.
И, видя, что смерти родных предала,
Кровавые капли стирала с чела.
«В дворцовый пруд издалека…»
В дворцовый пруд издалека спешат посланцы бурных вод,
И каждый мчится, как скакун, как будто крепкий повод рвет.
Но все равно его вода и непорочна и светла,
Как будто слитки серебра в ней затонули без числа.
Порою солнце подмигнет, пунцовой бровью поведя,
Порой оплачут лоно вод слезинки робкого дождя.
Когда же звезды заблестят, второе небо видишь ты,
Оно блистает в глубине в оправе зыбкой черноты.
Необозримая вода, ей будто края нет совсем,
Так расстоянье велико меж этим берегом и тем.
Лишь рыба быстро промелькнет, сверкнув павлиньим плавником, —
Так птица утренней порой несома синим ветерком,—
И снова канет в глубину, и где-то там пойдет игра,
А на поверхности круги, разгон слепого серебра.
«Громадой высится дворец…»
Громадой высится дворец, пространство все заполоня.
Льнут к грозным башням облака в свеченье влажного огня.
Тигр полноводный окружил уступы стен со всех сторон,
На глади царственной его весь мир зеленый повторен —
Лужайка, полная цветов, дворцовый сад и тихий двор,
Где южный ветер на заре ведет с листвою разговор.
«Путник маревом влеком…»
Путник маревом влеком в безвозвратно долгий путь,
Камень сердца твоего не дает мне век сомкнуть.
Боль разлуки, радость встреч совместила ты в одно —
Звенья счастья и беды сплетены в одно звено.
Миг свидания с тобой расставанием чреват,
От невыплаканных слез затуманился мой взгляд.
В нем и нежность и укор разделившей нас судьбе,
Долог он, как ночь без сна в размышленьях о тебе.
«К тебе приблизилась весна…»
К тебе приблизилась весна, улыбкой солнечной даря,
Она любуется тобой, о первом счастье говоря.
Новруза возвещая день, зажегся ранний небосклон,
Ночные розы пробудил и светом их наполнил он.
Бутон прохладой напоен, трепещет в розовом огне,
Как будто тайну он явил, что прежде прятал в глубине.
Весна деревьям и цветам вернула праздничный наряд,
Весь в пестротканое шитье себя легко закутал сад.
Как нежно ветер шевельнул листок молоденький куста —
Иль это тронул тихий вздох влюбленных робкие уста?
«Мало мне короткой встречи…»
Мало мне короткой встречи, я в разлуке, как в аду,
И до нового свиданья я тоскою изойду.
И понять мне невозможно, что трудней для чувств моих:
Расставания объятья или встречи краткий миг?
Но когда я попытался навсегда расстаться с ней,
Удивленный и тревожный встретил взгляд из-под бровей.
И она вдруг зарыдала, захватив меня врасплох,
Я увидел эти слезы, разорвал мне сердце вздох.
Знай, о том, что мы расстались, я жалею до сих пор.
За жестокое решенье душу гложет мне укор.
А теперь настало время от скитаний отдохнуть.
Мне наскучил путь в пустыне, одинокий, длинный путь.
«Дворец Хосрова посети…»
Дворец Хосрова посети, великий памятник времен,
Здесь пир беспечный отшумел, настало время похорон.
Пред взором мысленным твоим вновь оживет румийцев стан,
И снова воинов своих ведет на бой Ануширван.
Ведет он стройные ряды под сенью взвихренных знамен,
Где каждый воин в желтый плащ или в зеленый облачен.
В багряно-огненном плаще персидский вождь непобедим,
Но удивили бы тебя бойцы, что стали перед ним:
Изображенный на стене, здесь каждый воин молчалив,
Бесстрастный камень навсегда запечатлеть сумел порыв,
Оружья сдерживает звон и тот, кто поднял круглый щит,
И тот, кто, преклонив копье, жизнь сохранить свою спешит.
По древним фрескам на стене перебегает быстрый свет,
Как будто движутся войска, молчанья давшие обет.
Так убеждают нас они своей причастностью к живым,
Что робко тянется рука, желая прикоснуться к ним.
Дворец величие хранит, он силы духа торжество,
Хотя и время и судьба шли в наступленье на него.
Лишь одного нельзя постичь: кто создал царственный чертог —
Трудились люди для богов иль смертных осчастливил бог.
«Ты двинул на приступ…»