Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Весть, которую принес
Победитель на мече,
Достовернее, чем весть,
Что начертана пером.

Лезвие меча бело
И быстрее черных букв
Может, истине служа,
Все сомнения отсечь.

Об искусстве побеждать
Смелых копий острия
Могут людям рассказать
Больше, нежели слова.

Что предания? Они
Вымысел досужих уст.
Кто начнет их проверять,
В этом убедится сам.

И когда звезда с хвостом
Появилась в небесах,
Стали бедами пугать
Предсказатели народ.

Нам астрологи твердят,
Что судьба людей и царств
Всякий раз зависит лишь
От расположенья звезд.

Если вправду это так,
Значит, звезды в небесах
Знали, что возьмешь, халиф,
С боем град Аморий ты.

Значит, ведали они —
И заранее притом,—
Что перед тобою ниц
В храмах идолы падут.

Ты победу одержал!
Как же не венчать ее
Ожерелием стихов
Или речью золотой?

Благодатный дождь, грядя,
Рассыпая серебро,
В честь победы обрядил
Землю в новую парчу.

С боем град Аморий взяв,
Славой венчанный халиф,
Ты наполнил в эти дни
Нас надеждою благой.

Так сладчайшим молоком
Вымя наполняет луг
У верблюдицы, когда
Зацветает все окрест.

Ты звезда халифов всех,
Потому что был тобой
Укреплен в бою ислам,
На беду его врагов.

Для неверных этот град —
Самый близкий родич их.
Чтобы выкупить его,
Отдали бы матерей.

Город с девою был схож,
Что невинность берегла,
Овладеть им потому
Сам Хосров бы не сумел.

Абу Кариб вслед за ним
Был отвергнут, словно впрямь
Длань судьбы, щиту под стать,
Заслоняла этот град.

Обходил его злой рок
С тех времен еще, когда
Александра{159} не предрек
Ни один пророк земной.

Бог языческий хранил
Град Аморий сотни лет,
Этот город под луной
Сделав сливками веков.

Пала Анкара{160} в бою,
Это знаком роковым
В румском царстве — и не зря
Все язычники сочли.

Град Аморий, увидав
Гибель собственной сестры,
Заразился страхом вдруг,
Как смертельною чумой.

Рыжекудрых и лихих
Видит всадников вдали —
Кровью крашены у них
Кудри, как персидской хной.

О владыка мусульман,
Этот город ты вложил
В пасть огня. И мрак ночной
Прочь от зарева бежал.

Солнце всходит из огня,
Словно в тучах грозовых,
Хоть оно давным-давно
Закатилось вдалеке.

Пламень в аспидном дыму,
Словно солнце скрылось вдруг,
Хоть по времени еще
До заката далеко.

В день, когда был город взят,
Среди всех его мужчин
Не нашлось ни одного,
Кто бы с женщиною лег.

В день, когда был город взят,
Не нашлось ни одного
Мусульманина, чтоб он
С пленной женщиной не лег.

Край, который пел Гайлан{161},
Где жила красотка Мей,
Мерк для нас пред торжеством
Разрушенья и огня.

И превратная судьба
Повернулася спиной
К иноверцам, чтобы нам
Лик сиятельный явить.

Переменчивость ее
В нашу пользу неспроста
Мы лелеяли среди
Копий и прямых мечей.

И Аллаха самого
Исполнитель воли ты,
Аль-Мутасим — славный вождь
Правоверных храбрецов.

Ты победами вскормил
Копья войска своего.
Впереди твоих бойцов
Страх несется на врага.

И когда бы не Аллах —
Покровитель мусульман,
Крепостные степы ты
Не сровнял с землей, халиф!

Лишь Аллах вручает ключ
Верным подданным своим
От могучих крепостей
Иноверной стороны.

Грозный византийский царь —
Страж Амория — сказал:
«Не найдет халиф вблизи
Водопоя и лугов!»

Но оружьем опроверг
Ты надменные слова,
К пастбищам и родникам
Проложив мечами путь.

Ради крепости основ
Государства своего
Позабыл в кругу друзей
Кубок пиршественный ты.

И возлюбленных уста
Позабыл, как сладкий сон
Забывают в дни тревог
И походов боевых.

Слову, доблестный халиф,
Ты деянье предпочел,
Чем опору подрубил
Под шатром неверья ты.

В страхе Теофил{162} тебе
Дань богатую сулил,
Но, как воли морских прибой,
Неподкупен ты, халиф.

Не стяжатель — мститель шел,
Он, как будто грозный шторм,
В содроганье приводил
Стан языческих дружин.

Отступивший Теофил
Потерял дар речи вдруг:
Страх молчания взнуздал
У язычника язык.

Лишь хаттийских копий вал{163}
Ощетинился пред ним,
Бросил воинов своих
Он на произвол судьбы.

Бегства оседлав коня,
Чьи позорны стремена,
Он спасался, откупясь
Войска своего ценой.

И числом в сто тыщ почти
Войско полегло во прах,
Словно паданцы-плоды,
Зрелость смоквы обогнав.

И от грешных, бренных тел
Души их освободясь,
Почему-то никакой
Радостью не пронялись.

Сколько белые мечи
Гнева утолить смогли
В душах мстителей, что ты
За собою вел, халиф!

Сколько девушек в бою
Воины смогли добыть,
Яснолицых, как луна,
Чернокосых, словно ночь!

А индийских лезвий сталь
Сколько крови пролила,
Чтобы стражей сокрушить
Возле девичьих дверей.

Воины твои, халиф,
Поспешили, распалясь,
Из покровов, как один,
Верные клинки извлечь.

И достойными они
Были тех румийских жен,
Что особую красу
Под одеждами хранят.

И наместником небес,
Аль-Мутасим, ты прослыл,
Выше прежнего подняв
Знамя, что вручил пророк.

Ты искал к покою путь
И нашел его в трудах,
По мосту тревог пройдя,
Через грозный непокой.

Если вправду под луной
Существует связь времен,
То при Бедере успех{164} —
Старший брат твоих побед.

Бану Асфар{165}, от беды
Пожелтеет лик врага,
И победный ясный свет
Будет литься с наших лиц.

Я горько плачу, а тебе глядеть на боль мою смешно.
Тебе единой исцелить и погубить меня дано.

Я появился перед ней с глазами, полными тоски,
Когда разлука порвала надежды ветхое рядно.

Я тщетно руки простирал, об утешенье умолял,
Я заклинал, но повстречал в ответ бездушие одно.

Она спросила: «Кто тебя заставил слезы проливать?»
Ответил: «Та, кого люблю». Она: «Мне это все равно!»

Зачем я зеркало свое с таким стараньем начищал?
Остался тусклым бы металл и беспощадно не сиял.

Я не увидел бы тогда той вероломной белизны,
Что проступила на висках, как будто первый снег упал

О горе! Молодость моя, неужто ты навек ушла?
Где ты цвела, там враг седой неумолимым стражем встал

Я поседел, и не найти предела горю моему,
Я в этой ранней седине посланца смерти увидал.

Недолог нашей жизни срок, неотвратим ее конец,
На что бессмертие души, ведь я холодным трупом стал.