Кодзима-хоси - ПОВЕСТЬ О ВЕЛИКОМ МИРЕ
Токицуна нарочно хотел выманить противника на широкий двор и, как только тот допустит оплошность, — пленить его живым. От «чистящих» ударов он отступал, от «бросков в воду» — косых ударов сверху — отскакивал, и никто в тот поединок не вмешивался. Когда же с возвышения глянул Токицуна назад, то стоявшая в засаде великая сила в две с лишним тысячи всадников ворвалась в ограду через вторые ворота и огласила воздух дружным кличем.
Долго сражался Токи Дзюро и стал уже очень опасаться, как бы не взяли его живым. Тогда он бегом вернулся в свою спальню, разрезал себе живот крест накрест и рухнул головой на север. Молодые его приверженцы, спавшие во внутренних помещениях, каждый по-своему приняли смерть в бою и не было среди них ни одного, кто бы обратился в бегство. Воины Ямамото Куро взяли их головы, насадили на острия своих мечей и поскакали оттуда в Рокухара.
К резиденции Тадзими двинулось три с лишним тысячи всадников[119] под командованием помощника главы Левой гвардии охраны дворцовых ворот Когуси Сабуро Нориюки. Тадзими всю ночь напролёт пил сакэ и теперь лежал пьяный, не ведая, где начало и где конец, как вдруг его разбудил дружный крик.
— Что это значит?! — встревожился он.
Сотрапезницей его, лежавшей теперь с ним рядом, была привычная ко всему женщина. Она схватила кольчугу, что служила им изголовьем, заставила Тадзими надеть её, крепко перепоясала его наружным поясом, а потом подняла людей, спавших здесь же. Огасавара Магороку, разбуженный этой гулящей женщиной, взяв один лишь большой меч, выбежал через средние ворота и, когда протёр глаза и окинул взглядом все четыре стороны, то увидел над земляным валом стяг, на нём герб Ходзё, колесо повозки. Войдя в дом, Магороку крикнул:
— От Рокухара сюда направлен ударный отряд. Я думаю, что нынешний государев мятеж уже раскрыт. Быстрее хватайте мечи и рубитесь, покуда выдержат рукояти мечей, а потом разрежьте себе животы!
Тут он набросил себе на плечи панцирь и, держа в руках колчан на двадцать четыре гнезда и лук, обвитый побегами глицинии, вбежал на сторожевую башню над воротами, вложил в тетиву стрелу, не поместившуюся в колчан, и настежь раздвинул у бойницы ставни.
— О, как много здесь силы! Понимают, ведь, как мы искусны в бою! Ну, так как же зовут того, кто назначен в этом отряде предводителем? Взгляните, как он получит от меня стрелу, когда приблизится!
С теми словами Магороку до отказа натянул тетиву и выпустил стрелу длиною в двенадцать ладоней и три пальца. Блеснув остриём наконечника, стрела пронзила от лобной части до самого назатыльника шлем молодого дружинника Кано-но-дзэндзи, Кинудзукури-но Сукэфуса, проезжавшего прямо перед башней, и он кубарем полетел с коня. Положив такое начало, Магороку выпустил целый поток стрел, куда только ему хотелось — в рукава кольчуг, в набедренники, не говоря уже о касках шлемов, и двадцать четыре воина, стоявшие у него на виду, упали, сражённые стрелами. И тогда, вынув из колчана последнюю оставшуюся там стрелу, Магороку швырнул вдруг колчан к подножью сторожевой башни и со словами: «А эту стрелу я должен оставить, чтобы охранять себе путь по преисподней!» — заткнул её за пояс и вскричал громким голосом:
— Смотрите сюда и расскажите людям, как японский храбрец, к мятежу примкнувший, кончает с собой! После этого он вложил себе в рот остриё меча, бросился вниз головой с башни и погиб, пронзённый насквозь. Тем временем, под началом Тадзими во двор выскочили двадцать с лишним крепко закованных в латы молодых его соратников и встали у деревянного засова ворот, поджидая противников.
Хотя и говорилось, что наступающие были подобны тучам и мгле, однако, когда с безумной мыслью умереть люди, решившие погибнуть в схватке, прочно затворились, тогда и таких, кто захотел бы врезаться в их гущу, не отыскалось. И тут-то четыре человека — Ито Хикодзиро-отец, сын его, младший и старший его братья пробрались через небольшое отверстие, проломанное в створке ворот, внутрь двора. Но, хоть и воинственны были их помыслы, когда они пробрались в стан поджидавших их противников, то до рукопашной даже и не дошло: все они были расстреляны поблизости от ворот. Когда нападающие увидели это, среди них не нашлось никого, кто бы хоть чуть-чуть приблизился к воротам. Тогда защитники изнутри распахнули створки ворот и встали, громко стыдя их:
— Вы, о которых мы слышали, будто это ударный отряд! Какими же грязными трусами вы себя показали! Ну, живо, входите сюда! Мы принесём вам в подарок наши головы.
Нападающие были нещадно осмеяны противниками. Тогда головной их отряд из пятисот с лишним всадников сошёл с коней и в пешем строю с воплями ворвался во двор.
Воины, которые заперлись там, твёрдо решили, что не побегут ни в коем случае, поэтому ни одна их нога никуда не должна отступить. Двадцать с лишним человек ринулись в гущу великой той силы, не оглядываясь по сторонам, врезались в неё и закружились в ней. Пятьсот с лишним нападающих из передового отряда всюду, где бы они ни стояли, попали под удары их мечей и бурей отхлынули от ворот наружу. Однако, поскольку нападающих была великая сила, то когда отхлынул передовой отряд, во двор с воплями ворвался второй отряд. Едва он ворвался, — его прогнали, едва прогнали, — ворвался снова, и так сражались противники до того, что от мечей отскакивал огонь, начиная с часа Дракона и кончая часом Лошади[120].
И настолько силён был отряд воинов у главных ворот, что судья Сасаки обошёл с подчинёнными ему тысячью с лишним человеками замок с тыла и ворвался в него со стороны дороги Нисики-но-кодзи, разломав дома простолюдинов. «Теперь уже всё», — подумал Тадзими.
Но тут двадцать два человека, стоявшие в ряду у средних ворот, пронзили друг друга мечами и пали, будто брошенные гадательные палочки. А как раз в это время атакующий отряд карателей взломал ворота, врезался в строй воинов, что бились возле задних ворот, и, забрав с собой головы защитников замка, поскакал в Рокухара. Всего четыре часа длилось сражение, а когда посчитали раненых и мёртвых, оказалось их двести семьдесят три человека.
8
О ТОМ, КАК СУКЭТОМО И ТОСИМОТО ОТПРАВИЛИСЬ В КАНТО
После того, как Токи и Тадзими были разбиты, постепенно стал выявляться замысел августейшего мятежа, и поэтому в столицу прибыли два человека — чиновники с Востока[121], офицеры Левой гвардии охраны дворцовых ворот Нагасаки Сиро Ясумицу и Нандзё Дзиро Мунэнао. В десятый день пятой луны они вызвали к себе Сукэтомо и Тосимото.
«Когда был разбит Токи, — подумали они, — живым не захватили ни одного пленника, и не от кого было получить признание, значит, вряд ли обнаружилось наше участие в деле».
Пренебрегая робкими просьбами домашних, они не готовились к тому заранее, поэтому их жёны и дети теперь разбежались на восток и на запад, и не было у них места, где можно было бы укрыться. Сокровища их были рассыпаны по большим дорогам и стали пылью под копытами коней.
Его милость Сукэтомо принадлежал к роду Хино, по должности он был главою Ведомства дознаний, а чином дослужился до советника среднего ранга, потому что государь августейшей своей милостью выделял его среди других людей, и род его достиг процветания. Придворный Тосимото вышел из семьи тонких знатоков конфуцианского учения и достиг вершин желанных великих деяний, так что и те, кто был равен ему чином, стремились к пыли от копыт тучных его коней, да и высшие подхватывали остатки вина из его бокала.
Как верно это сказано: «Вероломством достигший богатства и почестей сам подобен плывущему облаку»! Ведь это — прекрасные слова Конфуция, они записаны в «Беседах и суждениях»[122], — так может ли быть иначе?! Когда кончается радость, увиденная во сне, тут же приходит горе. И никто из видевших его или о нём слышавших не ведал о том законе, что достигший расцвета не избегнет падения, — и рукав, увлажнённый слезами, не мог отжать досуха.
В ту же луну, в день двадцать седьмой, двое чиновников с Востока, сопровождая Сукэтомо и Тосимото, прибыли в Камакура. Поскольку люди эти были руководителями мятежа, они думали, что сразу же будут казнены, но поскольку оба они являлись приближёнными императорского двора и выделялись талантами и учёностью, правители, страшась мирской хулы и августейшего государева гнева, не довели дела даже до того, чтобы распорядиться о пытках, а лишь заключили их в караульное помещение, уподобив обыкновенным заключённым.
Седьмой день седьмой луны[123]. В эту ночь две звезды, Волопас и Ткачиха, пересекают сорочий мост. Это — ночь, когда проясняется то, что человек лелеял в сердце весь год, поэтому, по обычаям придворных, этой ночью вывешивают на бамбуковых шестах «нитки желаний», перед двориками рядами раскладывают добрые плоды и так проводят Ночь молений о мастерстве. Но, несмотря на этот обычай, на этот раз не было ни поэтов, слагающих китайские стихи и японские песни, ни музыкантов, играющих на бива[124] и флейтах, потому что настала в мире пора беспорядков.
