Сёсан Судзуки - Японская новелла
Со временем осознал он непрочность всего мирского и обратил помыслы свои к спасению в грядущей жизни. Поселившись у подножия горы Коя7 в месте, именуемом Син-Бэссё, он повел уединенную жизнь, следуя праведному пути и соблюдая десять заветов Будды8.
А что сталось с ним впоследствии — неизвестно.
ЧУДЕСА, ЕЖЕЛИ О НИХ РАССКАЗЫВАТЬ, МОГУТ СЛУЧИТЬСЯ НАЯВУ
Считается, что, если рассказать сто страшных или диковинных историй, кои дошли до нас из глубины веков, то чудеса могут свершиться наяву. Недаром под словами “сто рассказов” зачастую подразумевают “рассказы о привидениях”.
Рассказывание подобных историй обставляется определенным ритуалом Для этого выбирают темную безлунную ночь и зажигают фонарики, оклеенные голубой бумагой, причем число их должно равняться ста. По окончании каждого рассказа гасят по одному светильнику. Постепенно помещение погружается во мрак, лишь от оставшихся гореть фонариков исходит голубое мерцание, и все вокруг погружается в таинственную и зловещую атмосферу. Но вот заканчивается последний рассказ, и чудеса происходят уже наяву...
* * *Как-то раз в нижней части Киото собралось пятеро местных жителей, и решили они устроить вечер рассказов о чудесных и таинственных происшествиях. Как подобает, засветили бумажные фонарики, при этом каждый оделся в голубое косодэ9. Одна история сменяла другую, и вот уже их число перевалило за пять, а потом и за шесть десятков. Дело было в начале двенадцатой луны, ночь выдалась ветреная, а тут еще и снег пошел. Холод пробирал, как говорится, до самых кончиков волос.
Вдруг за окном забрезжили какие-то огоньки, будто туда слетелось множество светляков. Постепенно их становилось все больше и больше. Наконец мириады светящихся точек устремились в комнату, где находились рассказчики, и, соединившись между собою, превратились сперва в зеркальный диск, затем в шар. Неожиданно шар рассыпался на мелкие осколки белого цвета, которые вытянулись цепочкой длиною в пять сяку10 до самого потолка. Затем вся цепочка обрушилась на пол, раздался такой грохот, будто ударил гром, и все погасло.
Пятеро рассказчиков замертво грянулись навзничь, но родственникам, хотя и с трудом, все же удалось привести их в чувства. Так что в конечном итоге эта история закончилась благополучно.
Должно быть, именно такие случаи имеют в виду, когда говорят: “Средь бела дня не занимай людей пустыми разговорами, ибо это приносит вред; среди ночи не поминай черта, ибо он может к тебе явиться”.
Посему я, автор книги “Кукла-талисман”, счел за благо не доводить число своих рассказов до сотни и на этом кладу кисть.
КОММЕНТАРИИ
1 Дзё — воинское звание, гвардейский офицер 3-го ранга.
2 1577 г. по европейскому календарю.
3 Ода Нобунага (1534-1582) — знаменитый японский полководец. В результате многочисленных победоносных военных походов против соседних феодалов объединил под своей властью почти всю центральную и юго-западную Японию.
4 Мацунага Хисахидэ (1510-1577) — крупный феодал. В 1568 г. примкнул к Нобунаге и стал правителем земель Ямато и Кавати, однако в 1577 г. поднял против своего сюзерена мятеж, который был жестоко подавлен. Окруженный неприятелем в своем замке, Мацунага покончил жизнь самоубийством. Дандзё — звание, присваивавшееся в старину высокопоставленным чиновникам ведомства, осуществлявшего судебные, сыскные и полицейские функции. Хотя в данном случае это звание носит номинальный характер, оно свидетельствует о высоком положении его обладателя.
5 Кэн — мера длины, равная 1,81 м.
6 Тё — мера длины, около 110 м.
7 Коя — гора в провинции Кии. Находившийся там монастырь служил местом паломничества и приютом для отшельников.
8 Десять заветов Будды запрещают убийство, воровство, прелюбодеяние, сквернословие, обжорство, пьянство, алчность, лживость, расточительство, а также всевозможные увеселения.
9 Косодэ — кимоно с узкими рукавами.
10 Сяку — мера длины, чуть больше 30 см.
ИХАРА САЙКАКУ
ГОРЕ, ВЫЛЕТЕВШЕЕ ИЗ РУКАВА
Воистину тягостно, когда подозрение падает на человека, чья душа ясна, как безоблачный день. Небо, разумеется, сужит по справедливости, и каждому в конце концов воздается по заслугам. Но каково тому, кто вынужден страдать понапрасну! Ведь можно сойти в могилу, так и не дождавшись счастливого мига. Увы, от злого навета в сердце человеческом иной раз такая буря разыгрывается!
Жил в портовом городе Цуруга провинции Этидзэн некто по прозванию Эномото Мандзаэмон. Был он крестьянином, а в свободное от полевых работ время еще и приторговывал. В торговле Мандзаэмон знал толк и каждый год выставлял на осенней ярмарке в Цуруге лотки со всевозможными диковинами, кои закупал в Киото. Немало погонщиков и крестьян собиралось поглазеть на них, словно то были цветы столичных вишен, распустившиеся здесь среди осени.
Был этот человек из тех, кто, как говорится, своего не упустит: подсчитывал все в уме, не сорил понапрасну деньгами, покупателя, хоть какого, умел обвести вокруг пальца. И все же удача обходила его стороной, деньги таяли быстро, и очень скоро он остался ни с чем. Как известно, беда не ходит одна: ни с того ни с сего земля его вдруг перестала родить и за четыре-пять лет превратилась в пустошь. Даже подати платить ему было нечем, и пришлось распродать все имущество. Но и в этом жалком положении он продолжал строить из себя умника и совал нос в чужие дела, поэтому все, кому не лень, впутывали его в свои тяжбы. Дело дошло до того, что родственники, опасаясь лишних хлопот, совсем перестали с ним знаться. А сколько горя жена с ним хлебнула! Жизнь ее превратилась в сущую муку. Частые огорчения подточили здоровье, и двадцати шести лет от роду она покинула сей бренный мир. Случилось это в конце пятого месяца. Но хуже всего было то, что на руках у Мандзаэмона остался грудной младенец, сынишка по прозванию Манноскэ. Все сорок девять дней, пока перед табличкой с именем покойницы стояли цветы и курились благовония, отец просидел не смыкая глаз возле колыбельки с москитной сеткой на изголовье. Особенно тяжко ему приходилось, когда малыш начинал плакать. Чего только ни делал несчастный отец, чтобы его успокоить: кормил рисовой кашицей со сладкими тянучками, укачивал, положив к себе на колени, — но ребенок не унимался, и казалось, ночи не будет конца. В такие мгновения Мандзаэмон думал, что этому ребенку лучше было совсем не родиться на свет, и с тоской вспоминал жену, сетуя на горькую участь вдовца.
Однажды ночью, вне себя от отчаяния, он схватил ребенка и побежал к храму, который стоял на краю поля в половине ри от его дома.
Положив Манноскэ в часовенке у дороги, он собрался было в обратный путь, но в это время младенец расплакался, — видно, озяб на холодном полу. У отца едва сердце не разорвалось от жалости, и он снова взял сына на руки, приговаривая: “Плачь, не плачь, все равно придется мне тебя бросить”.
Начало светать. Зачирикали воробьи на крыше и принялись кормить своих птенцов. Глядя на них, Мандзаэмон подумал, что, раз даже птицы так заботятся о своих чадах, ему, рожденному на свет человеком, тем более не пристало отказываться от родного дитяти, — и вместе с Манноскэ воротился домой.
Отметив постом пятидесятый день кончины жены, Мандзаэмон решил обойти близлежащие деревни, чтобы купить рисовых жмыхов и начать торговлю. Он повесил через плечо две корзины, в одну посадил Манноскэ, другая же и без того была тяжела, как будто Мандзаэмон излил в нее все свои слезы. Так он вошел в соседнюю деревню. Поселяне приветили Мандзаэмона, обласкали младенца.
Как раз в это время в просторном саду возле дома старосты чаевничали женщины той деревни. Была среди них вдова, которая вполне годилась в жены Мандзаэмону. Не долго думая, ее просватали за него, а вскоре и свадьба сладилась.
Женщина эта и собой была не хуже других, и сердце имела доброе. А замуж поторопилась выйти вовсе не потому, что истосковалась в одиночестве, — просто пожалела бедного малютку. Незадолго до этого у нее умер ребенок, в груди оставалось молоко, и она вскормила Манноскэ, заботясь о нем, как родная мать. К тому же и хозяйкой она оказалась отменной, — бывало, вечером наткет полотна, а утром уже спешит его продавать. С нею Мандзаэмон забыл про голод и холод, а со временем они настолько разбогатели, что смогли содержать во множестве слуг и работников.
К тому времени Манноскэ уже исполнилось шестнадцать лет, и он стал носить взрослую прическу, выбривая волосы углом на висках1. Вырос парень на славу, и многие завидовали взрачности его лица. Только нрава он был прескверного, всем нечестивцам нечестивец. Дня не проходило, чтобы он не нагрубил отцу, но мачеха неизменно вступалась за него и всякий раз старалась умилостивить мужа. Мандзаэмон же любил жену и ни в чем ей не перечил. Это приводило Манноскэ в бешенство, и вот неблагодарный пасынок задумал извести мачеху, выгнать ее из дома.
