Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2
Да, как раз тогда, когда вернувшийся в Хиго Таю-но гэн, выбрав благоприятный день в конце Четвертой луны, готовился ехать за ней, юная госпожа бежала из Хидзэн.
Старшая дочь кормилицы, которая за годы жизни в провинции обзавелась изрядным семейством, вынуждена была остаться, и все грустили о разлуке с ней, понимая, что вряд ли им удастся увидеться снова. И все же беглецы без особого сожаления расставались с местами, где прожили столько лет. Только прекрасный берег перед святилищем Мацура да остающаяся здесь старшая сестра заставляли их оглядываться и вздыхать печально:
Покинули мы
Укисима, остров печалей[10],
Но куда нас теперь
Занесут эти волны, где снова
Мы пристанище обретем?
В путь по волнам
Мы пустились, увы, не зная,
Что нас ждет впереди,
И влечемся все дальше и дальше,
Ветру вверив свою судьбу…
Острее, чем когда-либо, ощущая свою беспомощность в этом непрочном мире, девушка ничком лежала на дне ладьи.
Зная, что слух об их бегстве непременно дойдет до ушей Таю-но гэна, и опасаясь, что он сразу же кинется в погоню, ибо не в его привычках было мириться с поражением, беглецы заранее позаботились о том, чтобы обеспечить себя самой быстроходной и особо для этого случая оснащенной ладьей, а поскольку еще и ветер выдался попутный, она неслась по волнам так, что сердце замирало от страха. Грохочущее море[11] миновали благополучно.
– Уж не разбойники ли? – вдруг сказал кто-то из гребцов. – Сзади какое-то маленькое суденышко словно летит по волнам…
«Пусть это самые страшные разбойники, только бы не тот ужасный человек», – думала кормилица.
Скована страхом,
И сердце так громко бьется,
Что понять не могу –
Миновали уже или нет
Грохочущее море…
Но вот раздался голос кого-то из гребцов:
– Впереди устье Ёдо! – И им показалось, будто они возвращены жизни. Гребцы затянули:
– Ах, пока плыли мы от Каратомари[12]
До устья Ёдо..
Голоса их звучали довольно трогательно, хотя о тонкости чувств говорить, разумеется, не приходилось. Буго-но сукэ произнес весьма проникновенным голосом:
– Я успел позабыть
Милых деток, жену…
«В самом деле, каково им теперь? – думал он. – Я взял с собой всех моих верных слуг, всех, на кого можно было положиться. Если, разгневавшись на меня, Таю-но гэн вздумает преследовать моих близких, что с ними станется? Как мог я так бездумно уехать, даже не позаботившись о них?»
Теперь, когда опасности миновали, Буго-но сукэ припомнилось все самое дурное, что было связано с его бегством из Хидзэн, обычное самообладание изменило ему, и он заплакал.
– «Напрасно было жену и детей бросать в тех далеких краях…»[13] – произнес он, и госпожа Хёбу тяжело вздохнула. «Как дурно мы поступили! Сколько лет прожила я с супругом своим и вдруг, пренебрегши его чувствами, покинула дом, не сказав никому ни слова. Что же он теперь должен думать?»
Хотя и говорили они: «Возвращаемся домой», но не было у них в столице дома, который могли бы они назвать своим, не было надежных друзей, к которым могли бы они прибегнуть. Только ради юной госпожи оставили они землю, за долгие годы ставшую им родной, и отдали себя на волю зыбких волн, не зная, что готовит им грядущий день. «Что нам делать дальше?» – в отчаянии думали они, но им уже ничего не оставалось, как только спешить вперед, в столицу.
Узнав, что особа, некогда им знакомая, по-прежнему живет на Девятой линии, они решили на первое время остановиться в ее доме. Хотя место это и считалось столицей, но сколько-нибудь значительные люди здесь не селились, и, принужденные жить среди презренных городских торговок и лавочников, они чувствовали себя глубоко несчастными, а тут еще близилась осень, и все печальней становились их думы о прошедшем и о грядущем. Положиться они могли лишь на Буго-но сукэ, а он, не имея никаких занятий и удрученный непривычной для него обстановкой, чувствовал себя морской птицей, внезапно выброшенной на берег. Возвращаться назад было нелепо, и он печалился, кляня себя за то, что столь необдуманно покинул Цукуси. Его спутники, пустив в ход свои связи, постепенно разъехались кто куда или вернулись на родину, и никто не мог помочь ему упрочить свое положение в столице. Мать, жалея его, вздыхала денно и нощно.
– Не стоит отчаиваться, – говорил Буго-но сукэ, пытаясь ее утешить. – Я не теряю надежды. Ради нашей госпожи я и жизни не пожалел бы. Я последовал бы за ней куда угодно, и никто не посмел бы осудить меня за это. Какого бы высокого положения я ни достиг, мог ли я жить спокойно, зная, что вовлек госпожу в такую беду? Боги и будды, несомненно, выведут ее на верный путь. Здесь неподалеку есть храм Хатимана, которому мы привыкли молиться еще там, в Мацура и Хакодзаки[14]. Уезжая оттуда, мы молили богов о помощи в пути. И теперь, вернувшись в столицу, должны немедленно отправиться в храм и отблагодарить их за то, что они милостиво вняли нашим молитвам.
И Буго-но сукэ настоял на том, чтобы госпожа совершила паломничество в храм Хатимана. Расспросив человека, знакомого с местными обстоятельствами, и выяснив, что монах, когда-то имевший сношения с его отцом, до сих пор служит в этом храме, став одним из пяти верховных его служителей, он призвал его к себе и поручил ему сопровождать госпожу.
Затем Буго-но сукэ отправил ее на поклонение в Хацусэ[15].
– Даже в Китае идет слава о чудесной силе Каннон из Хацусэ[16], – сказал он, – так может ли остаться без помощи наша госпожа, которая, хотя и прожила долгие годы в глуши, никогда не покидала здешних пределов?
Было решено, что она пойдет туда пешком, и, как ни пугали девушку тяготы столь непривычного для нее пути, она повиновалась и покорно двинулась в путь.
«Какие преступления я совершила, что приходится мне вот так скитаться? Если моя мать покинула этот мир, сжальтесь надо мной и отведите меня к ней, – молила она богов и будд. – Если же она еще жива, дайте мне увидеть ее!»
Девушка совсем не помнила матери и, как ни старалась, не могла себе представить ее лица. Однако каждый раз, когда ей становилось особенно тоскливо, вздыхала: «Ах, если бы матушка была теперь со мной!» Изнуренная мучительно долгим путем, она совсем ослабела, и, когда на четвертый день в стражу Змеи паломники с трудом добрались до места под названием Цубаити[17], силы окончательно покинули ее.
Не так уж много они и прошли, да и двигались медленно, со всяческими предосторожностями, но девушка была настолько измучена, что не могла больше сделать ни шагу, поэтому им ничего не оставалось, как остановиться на ночлег в Цубаити.
Помимо Буго-но сукэ девушку и ее спутниц сопровождали два телохранителя с луками и трое или четверо слуг. Все три женщины были в дорожных платьях и шляпах, прислуживали же им две пожилые дамы.
Путники держались скромно, стараясь не привлекать к себе внимания. Пока они готовили свечи, курения и прочее, совсем стемнело. Тут вернулся хозяин дома, монах, и заворчал:
– Я жду совсем других людей. А вы кто такие? Эти негодные служанки вечно все путают…
Женщины слушали его, дрожа от страха, а тут и правда появились другие паломники. Судя по всему, они тоже путешествовали пешком. Это были две весьма достойного вида дамы и множество слуг мужского и женского пола. Четверо или пятеро мужчин вели на поводу лошадей. Одеты они были чрезвычайно скромно, но привлекали внимание благородством осанки и удивительным изяществом черт.
Монаху хотелось во что бы то ни стало разместить паломников у себя в доме, и он бродил по покоям, задумчиво почесывая затылок. При всем сочувствии к нему перебираться в другое место было неудобно и крайне обременительно, поэтому спутники Буго-но сукэ ограничились тем, что, удалив слуг в задние покои или куда-то еще, освободили место для вновь прибывших, а сами разместились в углу. Юную госпожу отгородили занавесом.
Судя по всему, и те и другие паломники были людьми примерно одного ранга. Они вели себя крайне сдержанно, стараясь не причинять друг другу беспокойства.
А надо сказать, что по соседству с девушкой оказался не кто иной, как Укон, все эти годы оплакивавшая разлуку с ней. Даже теперь, по прошествии стольких лет, она по-прежнему тяготилась неопределенностью своего положения и, с тревогой думая о будущем, часто бывала в Хацусэ. Привыкшая к тяготам пути, Укон отправилась налегке, но все же идти пешком было слишком утомительно, и она прилегла отдохнуть. Как раз в этот миг к стоявшему неподалеку занавесу подошел Буго-но сукэ, неся в руках небольшой поднос, как видно с едой.
– Передайте-ка это госпоже, – распорядился он. – Как жаль, что у нас нет настоящего столика.
Предположив, что за занавесом находится особа более высокого, чем сама она, звания, Укон выглянула украдкой.
Лицо мужчины показалось ей странно знакомым, но она не могла вспомнить, кто это. Укон видела Буго-но сукэ юношей, теперь же он обрюзг, потемнел лицом, да и одет был слишком бедно. Увы, так много лет прошло с тех пор, разве могла она его узнать?
