Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2
– Да, вот такая она у нас. А ведь еще немного, и мы похоронили бы эту красоту в глуши. Вы себе и представить не можете, как я жалела ее, как печалилась! И вот бросила все: и дом и имение, рассталась с детьми, служившими мне опорой, и поспешила сюда, в столицу, которая за эти годы стала мне совсем чужой. О госпожа Укон, смею ли я надеяться на ваше содействие? Ведь тем, кто прислуживает в знатнейших семействах, многое доступно. Может быть, вам удастся найти средство сообщить о ней ее отцу и добиться, чтобы он признал ее?
Застыдившись, девушка отворачивается.
– Ах, право, если уж меня, ничтожную, господин Великий министр изволил приблизить к себе… Подслушав однажды, как я вздыхала: «Что же сталось с моей маленькой госпожой?», он сказал: «Я и сам хотел бы это знать, и ежели дойдут до вас какие слухи…»
– Что и говорить, господин Великий министр – важная особа, но в его доме уже есть женщины, причем занимающие весьма высокое положение. Пожалуй, лучше сначала сообщить о ней ее отцу, господину министру Двора, – отвечает кормилица, и Укон решается наконец рассказать ей о последних днях госпожи.
– Господин Великий министр так и не смог забыть о ней и до сих пор оплакивает ее утрату. Он не раз признавался мне, что дочь заменила бы ему мать. Собственных детей у него, к его великому сожалению, немного, и он предполагал взять ее в дом, объявив всем, что это его родная дочь, о существовании которой он узнал совершенно случайно. Однако в то время я была молода и неопытна, слишком многое смущало меня, и я так и не решилась наведаться к вам. Я узнала имя вашего супруга, когда он получил назначение на Цукуси, и видела его мельком в тот день, когда перед отъездом он заходил засвидетельствовать свое почтение господину министру, но поговорить с ним мне так и не удалось. Я надеялась, что вы оставили юную госпожу в том доме на Пятой линии, где цвели цветы «вечерний лик»… О как это ужасно! Подумать только, что она едва не стала настоящей провинциалкой!
Целый день проговорили они о прошлом. Келья находилась высоко в горах, оттуда хорошо были видны толпы паломников, спешащих к храму. Рядом протекала река, ее-то и называли Хацусэ.
– Не приди я гуда,
Где растут криптомерии рядом,
Разве смогла бы
Встретить тебя теперь
У этой старой реки… (200).
Право, «пусть течение несет…» (201), – сказала Укон, и девушка ответила:
– Река Хацусэ
Быстра, и ее истоки
Неведомы мне,
Но радость нынешней встречи
Вот-вот захлестнет меня.
По щекам ее текли слезы, ничуть, впрочем, не умалявшие ее очарования. «Воображаю, каких трудов стоило кормилице вырастить ее, – с благодарностью подумала Укон. – Малейший налет провинциальности способен погубить любую красавицу, точно так же как драгоценную жемчужину губит самый, казалось бы, незначительный изъян. Она же безупречна!» Сходство с матерью было очевидно, но если мать привлекала удивительной, почти детской застенчивостью и кротким, нежным нравом, в красоте дочери было что-то гордое, возвышенное и необыкновенно утонченное. Укон даже подумалось вдруг, что Цукуси не столь уж и дикое место, но все остальные были совершенными провинциалами, и она так и осталась в недоумении.
Когда стемнело, женщины вернулись в храм и весь следующий день провели в молитвах.
Осенний ветер, прилетая из далеких ущелий, веял холодом, но паломники были слишком взволнованы, чтобы обращать на это внимание. Мысли кормилицы с надеждой устремлялись в будущее. Она всегда печалилась, понимая, что вряд ли сумеет обеспечить госпоже достойное положение, но, судя по словам Укон, министр Двора пекся равно обо всех своих детях, независимо от ранга их матерей, так что и эта ничтожная былинка могла рассчитывать на его поддержку.
По дороге из храма женщины поведали друг другу, где теперь проживают, ибо Укон больше всего на свете боялась снова потерять юную госпожу. Семейство Укон жило рядом с домом на Шестой линии, то есть не так уж и далеко от того места, где остановилась кормилица со своими спутниками, и она надеялась, что можно будет найти верное средство сообщаться с ними.
Укон сразу поехала в дом Великого министра, рассчитывая при случае рассказать ему о том, что произошло.
Когда, миновав ворота, она въехала в необычайно просторный двор, по которому сновали кареты отъезжающих и подъезжающих, ей вдруг стало стыдно, ибо рядом с этим драгоценным чертогом ее собственная незначительность становилась еще более очевидной.
Ночь она провела в своих покоях, терзаемая мучительными сомнениями, а наутро ее призвала к себе госпожа. Это была великая честь, ибо одновременно с Укон в дом на Шестой линии вернулись многие другие дамы, среди которых были особы весьма высокого ранга, не говоря уже о молодых прислужницах. Министр тоже был здесь и, увидав Укон, принялся по обыкновению своему над ней подшучивать:
– Что это вас так задержало? Наверняка произошло что-то из ряда вон выходящее! Куда девалась ваша обычная степенность? Вы словно помолодели. Не может быть, чтобы с вами не случилось ничего примечательного?
– Уже больше семи дней прошло с тех пор, как я покинула ваш дом, но что примечательного может быть в моей жизни? Вот только повстречала на горной тропе одну прелестную особу…
– Кто же она? – спросил министр, но Укон медлила в нерешительности. Она еще не успела рассказать о случившемся госпоже и боялась, как бы та не стала пенять ей за скрытность, узнав, что она предпочла сообщить эту новость одному министру…
– Дело было так… – все же начала она, но тут вошли дамы, и разговор прервался.
Зажгли светильники, министр и его супруга сидели рядом, тихонько беседуя. Право, может ли быть картина прекраснее?
Госпоже Мурасаки исполнилось в том году двадцать семь или двадцать восемь лет, ее красота достигла полного расцвета. Всего несколько дней не видала ее Укон, но даже за столь короткий срок госпожа стала еще прекраснее. Там, в Хацусэ, Укон показалось, что девушка почти так же красива, но, увы, это была простая игра воображения, ибо вряд ли кто-то мог сравниться с супругой Великого министра. Сопоставляя их теперь, Укон невольно пришла к заключению, что существует весьма ощутимое различие между теми, кому повезло в жизни, и теми, кому не повезло.
Заявив, что уходит в опочивальню, министр попросил Укон растереть ему ноги.
– Молодые дамы всегда тяготятся подобными обязанностями. Тут хорош старый друг, способный тебя понять, – говорит он, и дамы тихонько смеются.
– Ну, разумеется…
– Можно подумать, что кто-нибудь из нас не рад услужить господину министру!
– Что за нелепые шутки!
– Впрочем, госпоже может показаться подозрительной самая невинная близость между старыми друзьями. Так что мы в опасности, – улыбаясь, говорит министр.
Он очень красив, и ему весьма к лицу эта манера шутить, появившаяся у него в последнее время. Теперь, когда Гэндзи не имел надобности отдавать все дни делам правления, у него оставалось довольно досуга для тихих домашних развлечений. Он шутил с дамами, пытался выведать, что у кого на душе, причем удостаивал своим вниманием даже таких немолодых особ, как Укон.
– Так кого вы все-таки там нашли? Может, вам удалось завлечь какого-нибудь отшельника и привезти его в столицу?
– Ах, как дурно так говорить! Нет, я обнаружила след росы, растаявшей когда-то на лепестках «вечернего лика»…
– В самом деле? Как трогательно! Где же она до сих пор скрывалась? – спрашивает министр, и, не решаясь открыть ему всю правду, Укон отвечает:
– Очень далеко отсюда, в невероятной глуши… С ней остался кое-кто из прежних слуг. Мы вспоминали былые времена, и это было чрезвычайно грустно…
– Хорошо, но об этом потом, ведь никто, кроме нас… – пытается он остановить Укон, но госпожа, услыхав, говорит:
– Вы просто невыносимы! Должна вам сказать, что меня клонит ко сну и я все равно ничего не слышу.
И она набрасывает на голову рукав.
– Какой она вам показалась? Не хуже матери? – спрашивает министр, а Укон отвечает:
– Я никогда не верила, что она будет такой же, как мать, но она выросла настоящей красавицей.
– Любопытно… На кого же она похожа? На госпожу?
– Что вы, разумеется, до госпожи ей далеко.
– И все же вы, насколько я понимаю, весьма высокого о ней мнения. Право, будь она похожа на меня, за нее не было бы нужды волноваться… – заявляет он с таким видом, будто речь и в самом деле идет о его собственной дочери.
Вскоре после этого разговора министр снова призвал к себе Укон, желая побеседовать с ней наедине.
– Не привезете ли вы эту особу сюда? Я всегда жалел, что затерялись ее следы, и очень рад, что она наконец нашлась. Печально, что мы до сих пор ничего не знали о ней. Только вот стоит ли извещать ее отца? В его доме много других детей, и он уделяет большое внимание их воспитанию. Ее же положение пока еще слишком шатко, и, затерявшись среди прочих, она вряд ли сумеет преуспеть – напротив. У меня же детей мало, можно будет пустить слух, что она моя дочь, о существовании которой я узнал совершенно случайно. Я воспитаю ее так, что из-за нее лишатся покоя все столичные повесы, – говорит министр, и может ли Укон не радоваться?
