Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Бродила, бродила, все ноги себе оттоптала.
Глядела, глядела, глаза проглядела, устала.
Народу в пути повстречала, что звезд, — без числа.
Однако же ту, что искала, сыскать не смогла.

Под страхом позора — любовь истощается скоро.
Иссякнет она — все равно не минуешь позора.
Надломлена ветвь по случайной причуде слона:
Висит, но не падает, к самой земле склонена.
Ну, как о любимом моем говорить без укора?

«Мужчинам дороже всего их мужские занятья,—
Сказал твой любимый, — а женщинам, всем без изъятья,
Мужчины дороже всего…» Успокойся же! Гложет
Тебя опасенье пустое: отъезд он отложит.

«Любовь! Любовь!» — твердят… Она
Не цепь, не злое божество.
Приходит, лишь себе верна,
Уходит, лишь себе верна.
И кто постигнет, отчего
Всегда такой спокойный слон
Бушует, разум утеряв:
Наелся ль ядовитых трав
Иль просто страстью ослеплен?

Петух прокукарекал за стеной.
Мне снился сон: любимый здесь, со мной.
Пришел рассвет, мой сон, как меч, рассек,—
И не сомкнуть уже дрожащих век.

О господин! Бывало, горький плод
Тебе преподносила госпожа,—
Ты ел, хвалил… Теперь, наоборот,
Из горного ручья, чиста, свежа,
Вода — в прохладный этот месяц тай[280] —
Не нравится тебе, бурчишь: «Горька».
Кривишься, как тебе ни угождай…
Любовь твоя, как видно, коротка!

Возлюбленный, этот обманщик завзятый,
«Вернусь, — обещал, — до начала дождей».
И что же? В горах громовые раскаты
Веселой игрой услаждают людей,
Порывистый ветер шумит, пробегая,
Рокочет, с уступа свергаясь, вода.
Пускай он меня позабыл, дорогая,—
Смогу ли его позабыть? Никогда.

Быть может, он спутал и время и место свиданья?
Однако вчера, искупая свои опозданья,
Он здесь проезжал на большой колеснице, поводья
Сжимая в руках, — и колес золотые ободья
Срезали цветы с остротою отточенной стали
И весь этот луг лепестками большими устлали.

Взгляни, колесничий! На этой поляне лесной
Цветы пидаву́[283] ослепляют своей белизной.
Немного поодаль — могучий олень косорогий
Стоит, как охотник с рогатиной, возле дороги.
Он лань охраняет и резвых своих оленят.
Проказники мать обступили, сосцы теребят.
Она же срывает метелки травы краснобыльной,
Жует не спеша их. Насытясь едой изобильной,
Ложится она у ручья, под покровом ветвей.
Олень — все на страже… О бедной подруге своей,
Покинутой, думаю я, опечаленно сникший.
Привал наш окончен. Гони лошадей, колесничий!

Там, дома, в родном городке, за стеной крепостной,
Лебедка и лебедь живут неразлучной четой.
Их пух нежно-белый сравним лишь с водою крахмальной,
Под пальцами прачки текущей на камень стиральный.
А я — вдалеке от любимой. Быть может, как раз,
Тоскуя, она обо мне вспоминает сейчас,
Любимца держа на руке своего — попугая,
Зеленого, с ниткой кораллов на шее… Лаская
Его, повторяет она, озираясь вокруг
С улыбкой смущенной: «Сегодня приедет мой друг!»
И вторит гортанное ей тараторенье птичье…
Как счастлива будет она!.. Поспешай, колесничий!

Зачем, о подруга, ведешь ты печальные речи?
Твердишь, что твой лоб побледнел, а округлые плечи
Совсем исхудали и, мол, от жестоких страданий
Колеблешься ты между жизнью и смертью — на грани.
Зачем укоряешь ты друга в изменчивом нраве?
По совести, ты на него обижаться не вправе.
С началом дождей обещал он вернуться, а эта
Пора лишь пришла, — подтверждает любая примета.
В горах Венгада, во владеньях царя Тирейана[285],
Родился слоненок. О нем и о матери рьяно
Заботясь, приносит им слон, исполин мощногрудый,
Нежнейших побегов бамбуковых целые груды.
Зацвел крылоплод. На вершине его, приосанясь,
Павлин проплясал свой истомой проникнутый танец.[286]
Затем, не спеша перебравшись на дикий лимонник,
Он паву свою призывает — прекрасный поклонник.
Для всех, кто в разлуке, кончается время печали.
Уж дождь собирается. Первые капли упали…

«Добро есть, по сути, двоякое братство:
Духовное благо оно — и богатство,
Не выклянченное, трудом нажитое»,—
Погладив мне волосы, смоль — чернотою,
Так молвил любимый в преддверье разлуки.
Пускай ожиданья и тягостны муки,
Ему я желаю успеха в дороге.
Сегодня он, верно, минует отроги
Паннадской горы, где — какая досада! —
Иссохли все лунки, поилки для стада.
Со свистом протяжным их племя пастушье
Водой из бадей наполняет, но, сушью
Палимая, вмиг испаряется влага,
И тщетно ее, как великого блага,
Слон ищет среди углублений и впадин.
Его шаг за шагом, могуч и громаден,
Преследует тигр… Как следы их похожи
На оттиски пальцев, хранимые кожей,
Натянутой на барабан, под который
И песни поют, и танцуют танцоры.

Подруга твоя в ожиданье совсем извелась.
И вот наконец прикатил, но, едва насладясь
Любовью ее — на прогалине, под красолистом,
Поспешно назад собираешься. В сумраке мглистом
Возничий готовит уже колесницу твою:
Осматривает ее, поправляет шлею.
Тревожно и больно подруге твоей смуглолицей,
Подобной своей красотой Паватири, столице
Царя Тирейана, в цветочном убранстве сплошном.
Ведь путь твой опасен и труден. Во мраке ночном
Лиманы тебе проезжать, где в часы многоводья
Шныряют акулы — зубастые смерти отродья.
Останься у нас — вот тебе мой совет. Приглядись.
Отборный — на свежую рыбу променянный — рис
Тебе поднесем, угождая в усердном старанье.
Сандалом, на жернове, что привезли северяне,
Измолотым, с нужной добавкой, тебя умастим.
Останься у нас в деревушке, где, ветром морским
Колышемые, на деревьях развешаны сети,
В прорехах от бурь и акульих прокусах… На свете
Едва ли отыщется место приятней, милей.
Останься — тебе пожалеть не придется, ей-ей.

И Смерть, бывает, медлит в ожиданье.
Но ты, о царь, не ждешь: могучей дланью
Ты поражаешь в час, тебе угодный,
Вождей отрядов копьеносных, сходный
С могущественным грозным божеством.
Как предостереженье о твоем
Нашествии — свергаются кометы;
Пылают солнца в огненном величье;
Кричат не умолкая стаи птичьи;
Безлиственные горбятся деревья;
Крошатся зубы; волосы лоснятся;
Блуждают вепри по дорогам; сами
Внезапно ниспадают одеянья;
И стойки с ярко блещущим оружьем
Обрушиваются! Все девять знаков[290]
Являются, как бы в бреду кошмарном,
И второпях целуют горожане
Своих детей, что жизни им желанней,
И всей семьей — в окрестные леса.
А ты идешь, о Валаван[291], как буря,
Взметающая пламя к небесам,
И горе тем, кто возбудил твой гнев!

Нам каждый — брат, и каждый закуток —
Нам дом родной. Добра и зла исток —
В душе у нас, а не вовне. Недуг
Приходит сам — и сам уходит вдруг.
Смерть не нова для нас. Мы от всего
Отрешены. Не в радость радость нам,
И горе нам не в горе… Наша жизнь —
Лишь утлый плот, при вспышках грозовых,
Несущийся по прихоти волны
Вниз по реке. Удар о валуны —
И плот в щепу!.. Мы, мудрецы, себя
Не унижаем ни превозношеньем
Властителей, ни слабых поношеньем.

Просить: «Подайте!» — осквернять уста.
Отказывать в даянье — гнусота.
Кто подает — благословен, но пуще
Благословен даянье не берущий.
До дна прозрачна глубь морская в тишь,
Но жажды из нее не утолишь,
И жаждущий натоптанной тропой
Спускается к ручью, где водопой
Для стад овечьих и коровьих. Пусть
Вода мутна, она не солона,
И жажду утоляет он сполна…
К тебе я обращаю голос, Ори[294],
Владыка, обитающий на взгорье!
Ты привечаешь всех, равно любя.
Просители, встречая твой отказ,
Хулят свою судьбу, а не тебя.
Зато один лишь милостивый твой
Кивок — и, как из тучи громовой,
На всех, кто припадет
К твоим стопам, — прольется дождь щедрот.

Уже ночные звезды отцвели
И падают, поблекшие… Велли́[296]
Одна сияет в серебристом блеске.
Распелись птицы в ближнем перелеске.
В пруду раскрыли лотосы глаза.
И вдруг, как будто грянула гроза,
Забили барабаны, возвещая
О том, что утро ниспровергло ночь.

Остаткам темноты уже невмочь
Сражаться со сверкающим оружьем.
В становье, расположенном окружьем,—
Негромкий шум, предвестник пробужденья.
Проснись и ты, о царь, в своем шатре,
И повели на утренней заре
Подать нам рис, и острую подливку,
И пальмового сока — на запивку —
В кувшинах драгоценных. Подари
Нам одеянье, все в узорах дивных,
Наряднее змеиной чешуи.
Утишь своею щедростью мои
Страданья, что лучей полдневных жгучей.
Будь милостив, о властелин могучий
Державы, где шести своим занятьям
Спокойно предаются анданары,[297]
Свое чело цветами увенчав.
О Валаван! Наш покровитель славный!
С тобой любая тягость нипочем.
Скажи — мы океан пересечем.
Взойдет на юге солнце? Ну и что ж?
Ты нас от верной гибели спасешь.
Порукой в том — бестрепетность твоя
И смертоносность твоего копья!