KnigaRead.com/

Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири, "Макамы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Говорит рассказчик:

— Когда эмир услышал эти слова, он побледнел и поникла его голова, стал он неправедность свою проклинать и громко вздыхать. Потом, как совесть велела, жалобу разобрал и виновника наказал. Он обласкал проповедника, богато его одарил и к себе во дворец пригласил. Жалобщик удалился, довольный своей судьбой, и получил по заслугам обидчик злой. И пошел проповедник, покачиваясь горделиво, а люди бежали за ним торопливо.

Мне показалась знакомой его повадка, и я пошел за ним по пятам, приглядываясь украдкой. Когда он заметил мое внимание и понял мои колебания, он сказал:

— Лучший руководитель тот, кто прямым путем тебя поведет.

Потом бросил спутников, подошел поближе ко мне и такие стихи прочел мне наедине:

Ты знаешь, Харис, мой секрет:
Шутник, певец я и поэт,
Царям я услаждал обед
Речами слаще, чем шербет.
Меня не смяло бремя лет,
Хотя судьба меняла цвет;
Нужда — мой горестный сосед —
Не поломала мне хребет.
Лукавство — вот мой амулет,
За мной идет добыча вслед,
Других владельцев словно нет —
Один я всем отец и дед:
И Сим, и Хам я, и Яфет[157]!

Сказал аль-Харис ибн Хаммам:

— Я сказал ему: «Клянусь Аллахом, ты — Абу Зейд, ты ближе к богу, чем Амр ибн Убейд[158]»!

Похвале моей проповедник был рад и воскликнул:

— Послушай-ка, милый брат:

Ты правды держись, если даже она
Тебя будет жечь, словно зной — бедуина.
Ты помни о боге: глупее всего,
Рабу угодив, прогневить господина!

Потом он с друзьями простился и походкой медлительной удалился. Мы его долго в Рее искали, повсюду письма о нем рассылали, но увы — узнать не случилось мне, в какой он скрывается стороне.


Перевод А. Долининой

Поэтическая макама

(двадцать третья)

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:

— Как-то в юности покинул я отчий дом из-за несчастий, обступивших меня кругом и внушивших душе моей великий страх, так что решил я ночью бежать второпях. Опрокинул и вылил я чашу дремоты и быстрых верблюдов пустил по буграм и болотам, ехал там, куда до сих пор ничья нога не ступала, птица ката[159] и та не залетала. Наконец я прибыл в Город мира — Багдад[160], где беглецу никакие опасности не грозят. С одеждами страха я расстался, гулял по городу и развлекался, плоды удовольствия срывал я и здесь и там и к остроумным прислушивался словам.

Однажды я вышел на площадь, что была позади дворца, — прогулять своего жеребца и дать своим любопытным глазам побродить по красивым местам. Вдруг я увидел всадников, скачущих друг за другом, и людей, что на площадь тянулись цугом. А там, в середине, на майдане[161], — старик в калансуве[162] и тайласане[163]. Я пригляделся — этот старик мальчишку в рваном джильбабе[164] держит за воротник и, ничего не говоря, тащит его прямо к халифским дверям. А у самых дверей на подушках важно сидел грозный вали[165], наблюдающий за порядком, вершитель многих судеб и дел. Старик, обратись к нему, сказал:

— Да возвеличит Аллах эмира, да не лишит его достатка и мира. Взгляни, взял я этого сироту малым ребенком на воспитание, к обученью его приложил старания, лелеял его, успехами его дорожил, а он, товарищей превзойдя, меч вражды против меня обнажил. От него я такого бесстыдства не ожидал, после того как я знаниями его напитал.

Мальчик вскричал:

— За что выставляешь ты меня на позорище перед почтенным сборищем? Клянусь Аллахом, твоих добродетелей я не скрываю, покров твоей скромности не разрываю! Не сломал я палку своего послушания, не устал восхвалять тебя за благодеяния!

А старик воскликнул:

— Горе тебе, нет поступка более позорного и злодейства более черного! Ты мое мастерство себе приписал и мои стихи бесстыдно украл! Я не знаю гнуснее преступления — это хуже, чем денег чужих присвоение. Ведь поэт охраняет дочерей своего вдохновения, как невинных девиц от глаз вожделения!

Вали спросил:

— А кража была какова? Изменил он смысл или только слова? Или он ничего не изменял и все дословно переписал?

Старик ответил:

— Клянусь тем, кто сделал поэзию сосудом для назиданий и выразительницей желаний, он треть жемчужин моих растерял и две трети моего стада угнал!

Вали велел:

— Прочти мне стихи с начала и до конца, чтоб я разобрался в воровстве твоего юнца.

И старик продекламировал:

О презренный, влюбленный в земные блага и погрязший в грехах,
Пусть сегодня минута услады долга́, ты успешен в делах,
И чело твое метит величья тамга на тщеславья пирах!
Знай, безжалостны рока клыки и рога, завтра будешь в слезах!
Жизнь обманет, разденет тебя донага и затянет в силках —
Так жестока со всеми она и строга, повергая во прах.
От беды отделяет всего полшага — ты блуждаешь впотьмах.
Если доля блаженства тебе дорога в благодатных садах[166],
На дорогу порока не ступит нога, сохранит тебя страх.
Помни, ты не владыка, ты только слуга, а владыка — Аллах!

Вали спросил:

— Так какую же кражу он совершил?

Ответил старик:

— Этот неблагодарный на мои стихи шестистопные покусился коварно, по две стопы от каждой строчки отбросил он и тем нанес мне двойной урон.

Вали сказал:

— Покажи мне, что он отбросил и что забрал.

Ответил старик:

— Слушай меня внимательно и внемли мне старательно, тогда тебе будет ясно, как он меч против меня обнажил и какой проступок против меня совершил. И снова старик стихи запел, а гнев на устах его горел:

О презренный, влюбленный в земные блага!
Пусть сегодня минута услады долга
И чело твое метит величья тамга!
Знай, безжалостны рока клыки и рога!
Жизнь обманет, разденет тебя донага —
Так жестока со всеми она и строга.
От беды отделяет всего полшага!
Если доля блаженства тебе дорога,
На дорогу порока не ступит нога.
Помни, ты не владыка, ты только слуга!

Вали от возмущения даже привстал. Обратившись к мальчику, он сказал:

— Стыд тебе и позор, питомец неблагодарный и гнусный вор!

Ответил мальчик:

— Пусть я буду от поэзии отлучен и с врагами ее соединен, если я стихи его знал, когда свои сочинял! Просто наши мысли поил один водопой: шли они как в караване верблюдицы — одна наступала на след другой.

Говорит рассказчик:

— Казалось, что вали поверил в правдивость его утверждения и словно раскаялся в поспешности своего суждения. Он долго раздумывал, как правду ему раскрыть и подделку от мастерства отличить, и не увидел другого пути, как устроить им состязание, связав их узлом соревнования, и сказал им:

— Если хотите показать, кто из вас прав, меня третейским судьей избрав, выходите на состязанье иджазы[167] — сочините стихи вдвоем, попеременно, стих за стихом, свое уменье вы покажите открыто — лишь ваше искусство будет для вас защитой! Оба воскликнули в один голос:

— Мы согласны на испытание! Что сочинять? Мы ждем твоего приказания!

Вали сказал:

— Из красот поэтических я больше всего люблю таджнис[168], он им всем глава и раис[169]. Двадцать строк стихотворных вы расшейте его цветами и драгоценными усыпьте камнями — так вы покажете свое искусство, а в стихах вы опишете мои чувства к владычице красоты, властительнице мечты, стройной станом, притворством терзающей и обманом, нарушающей обещания, затягивающей ожидание, и покажете, как горька судьба ее бессловесного раба.

Говорит рассказчик:

— Сначала вышел старик вперед, а за ним уж и мальчик в свой черед, и так они говорили попеременно за строкою строку, а вали слушал внимательно и был начеку:

Ты сладостной лаской своею мне сердце пленила,
Как ласка потом, изловчившись, меня укусила.
Меня очернила напрасно — и я умираю,
Томлюсь в одиночестве горьком, а ночь как чернила.
Готов я пасти кобылиц твоей лжи и обиды,
Я па́сти греха не боюсь, коль тебе это мило.
Боюсь твоего отчужденья, оно меня душит,
Разлука с тобой — для души и для тела могила.
Притворной измены стрела прямо в сердце мне целит,
Не хочешь того исцелить, кого страсть погубила.
В крови моей бродит она, не давая покоя,
Без крова бродить заставляет неистовой силой.
О мести подумать мой ум не решается робкий —
Такое высокое место ты в нем захватила!
Меня заманила ты в за́мок своих обещаний,
Но двери любви на замо́к беспощадно закрыла.
И губы, в гибкий твой стан — для влюбленных погибель,
Губительный трепет и зной разливают по жилам.
Хотел бы я узы любви разорвать — да не смею,
О, если б ты душу, что рвется к тебе, пощадила!

Так, строку за строкой, чередуясь, они стихи говорили и блеском мысли вали пленили. Сказал он:

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*