Идзуми Сикибу - Идзуми Сикибу. Собрание стихотворений. Дневник
— Я коротаю дни, постоянно сетуя на этот мир, увы, не подвластный моим желаниям, — сказала я наконец, — и томлюсь в трепетном ожидании встреч, ведь, как ни редки они, это единственная моя отрада… Если вы полагаете, что так будет лучше, я готова… Только вот даже теперь, когда мы живем розно, люди толкуют в дурную сторону каждое наше движение, а уж если они убедятся, что были правы в своих подозрениях, положение сделается и вовсе нестерпимым…
— Но судачить-то будут обо мне, — возразил принц. — А кто посмеет упрекнуть вас? Я приготовлю для вас укромное местечко и сразу же сообщу.
Обнадежив меня такими уверениями, он уехал незадолго до рассвета.
Не опуская решеток, я в одиночестве прилегла у порога и долго лежала, терзаемая тревожными мыслями. «Что теперь делать? Не станут ли люди смеяться надо мной?» — думала я, а тут принесли письмо.
80
«На рассвете
Вперед и вперед шагая,
По росистой тропе
Я пришел, промокли до нитки
Рукава в изголовье».
В этой песне о рукавах, разумеется, не было ничего особенного, но я была приятно удивлена, что он не забыл…
81
«Из-за того,
Кто ушел, лишь упала роса
На придорожные травы,
Теперь у меня в изголовье
Не просохнут никак рукава…»
В ту ночь луна была необычайно светлой и чистой, и в том и в другом доме любовались ею до самого рассвета, а наутро, когда принц, намереваясь отправить обычное в таких случаях послание, расспрашивал: «Пришел ли уже Кодонэри?», принесли письмо от женщины. То ли потому, что иней поразил ее своей необычной белизной, то ли по какой другой причине, но только она написала так:
82
«Рукава в изголовье,
На них этой ночью лег
Один только иней.
Утром взглянула и вижу —
Они белоткаными стали…»
Подосадовав, что его опередили, принц произнес:
83
«О супруге тоскуя,
Ждал рассвета, лег иней холодный
На рукава…»[176]
Тут появился кто-то из приближенных, и принц, в дурном расположении духа пребывавший, послал его искать Кодонэри. Разыскав мальчика, тот вручил ему письмо со словами: «Похоже, его высочество гневаться изволит из-за того, что ты пришел слишком поздно». Кодонэри отнес письмо в дом женщины и, передавая его, сказал:
— Его высочество звал меня к себе еще до того, как принесли письмо от вашей госпожи, и теперь изволит гневаться, что меня не оказалось поблизости…
«Ах, как прекрасна была вчера луна, — писал принц:
84
Смотришь ли ты
На луну, ведь она сияла
И в ту нашу ночь?
Утром ждал я, глядя на иней —
Но увы, никто ни словечка…»
Я была приятно удивлена, увидев, что принц и в самом деле написал это письмо до того, как прочел мое.
85
«Глаз не смыкая,
Всю прошлую ночь провздыхала,
Любуясь луной…
Ты будто бы тоже глядел на нее,
Пока утром не выпал иней?..»
Так я написала, а поскольку мне показалось забавным, что Кодонэри все твердил: «Его высочество изволит гневаться», приписала сбоку:
86
«Иней холодный
Растает вот-вот под жарким
Утренним солнцем,
Хотела бы я, чтоб скорее
Оттаяло сердце твое.
А то мальчик совсем приуныл…»
«Сегодня утром вы вправе были торжествовать, и это раздосадовало меня, — ответил принц, — я готов был убить мальчишку…
87
Иней ночной,
Пора бы ему исчезнуть
Под утренним солнцем,
А он никак не растает,
Сковано холодом небо».
«Неужели вы и в самом деле намерены его убить?.. — тут же ответила я, —
88
Ты не приходишь,
Редко когда заглянет
Мальчик-слуга…
Неужели не скажешь ему: "Живи!"
И больше ко мне не пришлешь?»
Прочитав это письмо, принц изволил улыбнуться и ответил так:
89
«Да, ты права,
Пожалуй, мальчишку не стану
Пока убивать.
Воле тайной жены
Я неизменно послушен.
Но, похоже, вы успели забыть о рукавах в изголовье…»[177]
90
«Тайком от людей
Тоскую и чувства свои
В сердце храню.
А ты уж подумал — забыла
О рукавах в изголовье…»
Ответила на это я, а в скором времени от принца принесли такое письмо:
91
«Если бы я
Промолчал, не сказал ни слова,
Ужели тогда
Тебе в сердце закралась бы мысль
О рукавах в изголовье?»
Прошло дня два или три, а от принца все не было вестей. «Его слова сумели пробудить в моей душе надежду, и что теперь?» — недоумевала я и не могла уснуть. Так, не смыкая глаз, лежала на своем одиноком ложе, и вот, когда мне показалось, что ночь начала уже преклоняться к рассвету, вдруг постучали в ворота. «Кто бы это мог быть?» — терялась я в догадках, но тут вернулась дама, которая по моей просьбе пошла узнать, в чем дело, и сообщила, что принесли письмо от принца. Трудно было ожидать, что в такое время… «Передались, быть может, тебе»[178], — подумала я, растроганная до глубины души, и, приоткрыв боковую дверцу, тут же прочла письмо.
92
«Смотришь ли ты
Теперь на луну осеннюю?
Над горной вершиной
Она так чисто сияет
В этот поздний ночной час».
Мой взгляд невольно устремился к луне, я была тронута более обыкновенного. Подумав о посланце, который, верно, истомился, ожидая за закрытыми воротами, я быстро написала:
93
«Спускается ночь,
А сон приходить не желает.
Но на луну
Я смотреть все равно не стану —
Это лишь множит тоску».
Принц, застигнутый этим ответом врасплох[179], подумал: «Да, все-таки есть что-то необыкновенно притягательное в этой женщине, хорошо бы отыскать способ приблизить ее к себе, дабы при случае можно было перекинуться словом-другим».
Спустя два дня принц приехал ко мне тайком в женской карете. Я была донельзя сконфужена: ведь до сих пор он не видел меня при свете дня, однако прятаться, выказывая излишнюю застенчивость, сочла неприличным. К тому же, если свершится то, о чем он говорил[180], подобная стыдливость тем более неуместна… Поэтому после некоторых колебаний я все-таки вышла к нему. Поведав о причинах своего долгого отсутствия, принц на некоторое время прилег рядом со мной.
— Решайтесь же, — снова стал настаивать он, — чем быстрее вы выполните мою просьбу, тем лучше. Мне не по душе эти тайные свидания, но долго не видеть вас тем более мучительно… Ах, непрочность всего в этом мире повергает меня в отчаяние.
— Я ничего не имею против, — ответила я, — вот только, наверное, не зря говорят: «Каждая встреча…»[181] Поэтому мои сомнения естественны…
— Но, может, все-таки стоит попробовать… — сказал принц. — Ведь говорят и о платье, поблекшем от соли[182].
С этими словами он вышел.
Приметив, что у красивого бересклета, растущего возле окружавшей дом изгороди, начали краснеть листья, он сорвал ветку и, прислонившись к перилам, сказал:
— Но какими яркими красками Листья наших слов заиграли…
Я ответила:
94
— А ведь казалось,
Лишь на миг сверкнула роса
На травах в саду…[183]
Принц был приятно удивлен, ведь мало кто сумел бы проявить подобную тонкость чувств. Он же и на этот раз поразил меня своим великолепием. Из-под верхнего платья выглядывал край нижнего, красоты поистине неописуемой, право, трудно представить себе человека более совершенной наружности. Впрочем, возможно, мой взор был просто затуманен любовным томлением…
На следующий день принц прислал письмо:
«Вчера вы были так трогательны в своей растерянности, хотя, признаться, она и огорчила меня…»
95
«Бог Кадзураки[184] —
Ах, теперь мне понять нетрудно,
Что чувствовал он,
Когда, от стыда сгорая,
Мост возводил над Кумэдзи.
Я просто не знаю, куда деваться…» — написала я ему, и принц тут же ответил:
96
«Если уж я
Наделен силой чудесной,
Ужели теперь
Отступлюсь по той лишь причине,
Что стыдлив бог Кадзураки…»
Он стал навещать меня гораздо чаще прежнего, и томительная тоска, снедавшая мне сердце, как будто рассеялась.
Тем временем некоторые низкие люди снова стали докучать мне письмами, слонялись вокруг моего дома, и разные неприятные явления меж ними происходили, поэтому я стала подумывать: «А не переехать ли мне и в самом деле к принцу?» Однако, по-прежнему конфузясь, я колебалась и не могла принять окончательного решения. Однажды утром, когда иней, покрывший землю, был особенно бел, я написала принцу:
