Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Встречаясь с ней, не поднимаю глаз,
Безмолвствую. К чему слова привета?
Когда бы не любил ее — отказ
Навряд ли вызвал отчужденье это.

Но я люблю и нахожу в ответ
Капризы, своеволие, коварство.
Ужели от болезни этой нет
Нигде на свете верного лекарства?

Какую власть над нами дал господь
Красавицам безбожным и жестоким!
В них нет души — всего лишь только плоть.
Что ж делать нашим душам одиноким?

На этом свете их любви не жди
И не надейся даже на свиданье,
Обещанное где-то впереди,—
В загробном мире сдержат обещанье!

Постигнув это, вывод сделал я
Единственно разумный и возможный —
И сразу изменилась жизнь моя,
Рассеялся туманом призрак ложный.

Не любит, любит — ах, не все ль равно?
И как могла тревожить эта малость?
Я развлекаюсь вволю, пью вино,
Не ведая забот, забыв усталость.

Что пользы от бессмысленной любви?
Что эта жизнь презренная без денег?
Коль ты богат — судьбу благослови,
А нищ — мытарствуй, мыкайся, как пленник.

Всего важнее золото — и вот
Властителей восславил я по праву,
Которые от всех своих щедрот
Лишь одного не делят с нами — славу.

Ибн-Фарадж, благ её достоин ты.
Ты праведен и мудр, ты щедр безмерно
И лишь увидишь скверну нищеты,
Как сразу отступает эта скверна.

Все, чем владею, — мириады слов,
Которыми тебя я славлю ныне.
Хоть не судил мне рок иных даров,
Что выше этой дивной благостыни?

Моих стихов чудесное вино
Таит в себе усладу и блаженство.
Ничто с ним не сравнится — ведь оно
Является залогом совершенства.

Так будь же щедр и милостив ко мне,
А если ты ответишь мне отказом —
Уж лучше бы тогда сгореть в огне,
С собою и с нуждой покончив разом!

Вздыхала ласково, но тут же, спохватись,
От страсти собственной мгновенно отреклась,

От слов, которые еще не отзвучали,
От клятв, которые давала мне сейчас.

Давно не верю я обетам вероломным,
И ласковым речам, и блеску женских глаз.

Она когда-то мне лукаво обещала,
Что ночью встретимся и ночь укроет нас.

Я долго ждал тогда, забылся, истомленный,
Но только не пришла она и в этот раз…

Что делать мне теперь? Мучительно и горько
Читать в глазах ее насмешливый отказ.

Ужель, жестокая, она не понимает,
Чей взор сразил меня и душу мне потряс?

О боже праведный, умножь мои богатства,
Чтоб злата у меня не иссякал запас.

Она не устоит перед оружьем этим,
И успокоюсь я, победой утолясь.

Влюблен я в звездочку. Любой, ее заметя
И полюбив ее, повержен и убит.

Я знаю, и меня она не пощадит.
Смогу ли от нее найти надежный щит,

Или не властен я рассеять чары эти?
Сальвато, весельчак, — ужели быть беде?

Блуждаешь, как в бреду, никто не знает —
Не прикасаешься к напиткам и еде,—

Ты молчаливее, ты всех мрачней на свете!
И так ответил я: «Увы, свидетель бог,

Я не стерпел моей тоски, не превозмог.
Зачем к ее дверям иль в винный погребок

Теперь влечет меня так властно из мечети?
Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива

Ты вавилонского чудесней волшебства,
И музыкой твои мне кажутся слова,

И пенье слышится всегда в твоем привете.
А грудь — как яблоки. А нежная щека,

Как мрамор, белая, как мел или мука.
Улыбка светлая лукава и сладка.

И зубы как алмаз. И красота в расцвете.
Когда б велела ты нам всем, отбросив страх,

Забыть, как нужен пост и всемогущ Аллах,—
В мечети в тот же миг, в ее пустых стенах

Остался б только тот, кто связан, кто в цепях
Кого крепчайшие опутывают сети.

Что слаще на земле дыханья твоего?
Ты госпожа моя, царица, божество.

А кто не верит мне и спорит — я того
Сражаю наповал одним ударом плети.

Зачем же прячешься куда-то от меня?
Я изнемог уже от страстного огня…

Когда ж благословит нас бог, соедини,
И ниспошлет любви взаимной долголетье?

Покинут я — как мой удел суров!
Ни строчки, ни записки, ни ответа…

О, если бы хоть знать, что в мире где-то
Найду тебя, о, если б вера эта,

Что ты опять откликнешься на зов…
Ты бросила меня, и сердцу ясно,

Что все мечты бесплодны и напрасны,
И лишь тоска со мною ежечасно,

И догореть последний луч готов.
Убийственны любви моей мытарства.

О, выслушай без злобы и коварства,
Ведь гибну я, — бессильны все лекарства…

Любовь и смерть — страшнее нет врагов.

Мой милый весельчак, поторопись заране
Отправить тучного барана на убой,

Чтоб долгожданный гость доволен был тобой,
Так поступить тебе назначено судьбой.

Я богу и тебе свое открыл желанье.
Его исполнит бог, со мною согласись,

Но если от тебя вдруг получу отказ,—
Но если скажешь ты, что некогда сейчас,—

Тогда, изволь, я сам, нарушив предписанье,
Барана твоего зарежу, как мясник.

Искусства этого секреты я постиг.
Зажарим, испечем, съедим в единый миг

И сварим кушанье из головы бараньей.
На кровле мясо мы разложим, просушив,

И бурной радости почувствуем прилив.
Как жемчуг, каждый стих мой светел и красив,

И стану я певцом твоих благодеяний!
Поэзии лишь мне доступно мастерство,—

Ты равного нигде не сыщешь никого.
Я перлы юмора рассыпал моего,

Из самых ярких слов стихи свои чеканя.

Пусть небеса приют любви благословят!
Вчера нас не смутил ничей докучный взгляд.

Из Неджда долетал к нам с ветерком вечерним
В долину темную гвоздики аромат,

И, вдохновенные, о счастье пели птицы,
И с ивами играл весенний водопад.

Блаженства нашего единственный свидетель,
Был радостно смущен гостеприимный сад.

Так милой я сказал, она же отвечала:
«Ужель ты думаешь, что мир и добр и свят?

Нам сад завидовал — любви взаимной нашей,
И пенистый ручей нам тоже не был рад.

Нас ненавидели за то, что мы любили,
И в криках птиц ночных был горестный надсад.

И звезды пристально шпионили за нами,
И даже небосвод был завистью объят».

Упаси меня бог разлучиться с долиной Альмерии!
Как индийская гибкая сабля, дрожу от волненья.

Милый друг, мы — в раю. Упивайся утехами здешними!
Разве подлинный рай нам такие сулит наслажденья?

Пей густое вино, восхищаясь воркующей горлинкой.
Слушать голос голубки приятней, чем ангелов пенье.

Посмотри на речную волну, беспокойством объятую.
Меж деревьев склоненных журчит, не смолкая, теченье.

Над бегущей водой изогнулись они, как танцовщицы,
И ветвей рукава уронили в поток на мгновенье,

Чтобы их унизать в изобилье жемчужными брызгами.
Быстрину временами рябит ветерка дуновенье,

И поверхность воды отливает булатом узорчатым,
И блестит, что кольчуги серебряной частые звенья.