Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Как ива гибкая меня чарует!
Как аромат лугов меня волнует!

Свой гибкий стан взяла от ивы ты,
И ты светла, как вешние цветы.

Я был пленен волшебными глазами.
Я ослеплен — любви так ярко пламя.

Я взором-чародеем поражен —
Из края волшебства явился он.

Без промаха в меня он попадает
И, раненного, тут же добивает.

Он может превратить в единый миг
Жемчужину в кровавый сердолик.

Чудесной красоты ты воплощенье.
Влюбленные достойны снисхожденья.

Дирхем серебряный под властью чар
Был переплавлен в золотой динар.

Как ветвь под ветром, я охвачен дрожью,
Я слезы лью, бреду по бездорожью.

Твое лицо — Кааба глаз моих,
Иду за ним, не видя лиц других.

И, став огнепоклонником, сгораю,
Когда на пламя щек твоих взираю.

Ответил я любви, чей зов звучал устало,
Голубка вечером мне тихо ворковала.

Когда же слезы мне туманили глаза,
Когда терпенье истощилось, я сказал:

«О, возвращусь ли я в Альсиру, чтобы воздух
Вдыхать всей грудью там, вкушать покой и отдых,

Прогулки совершать в долину по утрам,
Смотреть, как на траве роса сверкает там,

И чтобы целовать газель мне, как бывало,
Когда рассеется тумана покрывало».

Дождь над холмами ожерелье разорвал,
И бродит ветерок в расщелинах меж скал;

Роса свой бисер на долину уронила
И утру раннему прохладу подарила.

О, как далек он от меня, родной мой дом!
Как было радостно и хорошо мне в нем!

Теперь бессонница меня томит и гложет,
И жестким кажется теперь любое ложе,

И в небо я смотрю: быть может, в вышине
Альсиры молнию узреть удастся мне.

Стремилась молния в мое вонзиться тело,
Глаза влюбленного бессонница изъела.

Из глаз моих текли кровавых слез ручьи,
И вздохи горестные слышались в ночи.

Меня жалея, тихо стонет голубица,
Дождь, словно плача обо мне, с небес струится.

Истерзано мое лицо, и кровь на нем,
Как будто в схватке побывал я с диким львом.

А ночь мрачна — она как ворон чернокрылый,
Она темна — как будто пролиты чернила,

Она черна подобно углю, и над ней
Кресало молний высекает сноп огней.

Я был в пути всю ночь, и, устали не зная,
Бег моего коня звучал, не замирая.

Решимость за собой меня в ту ночь вела,
Казалась радужною мне ночная мгла.

Пылала страсть моя, пугая вспышки молний,
Чей свет бессонницей ночную высь наполнил.

Лишь ветер бешеный сопровождал меня,
И рядом всадников других не видел я.

Я словно с тайнами земли уединился,
Земля ждала любви, а в сердце мрак таился.

Через пустынный край путь пролегает мой,
Заря — как в ножнах меч, а ножны — мрак ночной.

Но гаснут угли звезд на горизонте светлом,
Зардевшийся рассвет их посыпает пеплом.

Вот исчезает мрак, густой, как мох в лесах,
И огненный поток разлился в небесах,

И я затосковал, голубка застонала…
О, как не мило мне ночное покрывало!

Когда так далеко любимая твоя
И разделяют вас пустынные края,

То лучше спутника, чем острый меч, не надо,
А быстрый конь — твоя утеха и отрада.

Когда грозит беда, спасение твое —
Меч крепкий, верный конь и острое копье.

Они мои друзья, я неразлучен с ними,
Когда скачу во тьме дорогами глухими,

Но где объятья той, чья ласка горяча?
На шее у меня лишь перевязь меча!

О утренний ветер! Что можно сравнить с ароматом твоим?
О стройный тростник! Как ты гибок и свеж и ни с чем не сравним!
Я взял себе в жены зарю, и на празднике том небывалом
Она вдруг лицо мне закутала красным своим покрывалом.

Она завернулась в рубашку из легких, как сон, облаков,
Накинула солнечный плащ, что от золота вспыхнуть готов,
И жемчуг надела росы, и жемчужины ярко горели,
Когда расшалившийся ветер рассыпал ее ожерелье.

Кролик с атласною шкуркой от страха трепещет
Перед клыками, что в пасти сверкают зловеще.

Кролик спасается бегством от страшного пса,
Через долины бежит он, поля и леса.

От быстроты его бега и время как будто
Мчится быстрей, и мгновением стала минута.

Мчится за кроликом пес, на бегу обнажив
Меч языка и клыков беспощадных ножи.

То по холмистым лугам словно вихрь он несется,
То где-то возле болот его лай раздается.

Вот промелькнул он, и шерсти седой полоса
С молнией схожа, чей блеск расколол небеса.

И словно отблеск зари, что горит и трепещет,—
Так серебро у него на ошейнике блещет.

О молодость моя, ты скрылась вдалеке!
Я вслед тебе смотрю в печали и в тоске.

Ты тихо от меня ушла ночной порою,
Ушла, когда я спал, и скрылась за горою.

О, горе нам, чья жизнь подвластна всем страстям!
Веселья жаждем мы, но весело ли нам?

Хоть горько плачу я и не смыкаю вежды,
Я все равно еще живу в плену надежды.

По-прежнему меня волнует блеск зарниц,
Заря всходящая, веселый щебет птиц.

И если грудь моя увлажнена слезами,
То в сердце у меня не угасает пламя.

Пусть по сравнению со смертью седина
Не кажется бедой — душа моя грустна.

И грусть о юности мои стихи пронзила,
И нет в них яркости, утрачена их сила.

О, как мне молодость ушедшую вернуть?
Как пылкость прежнюю в стихи свои вдохнуть?

Взор — газели, шея — белой лани, губы — как пурпурное вино.
Зубы — пузырьки жемчужной пены в чаше, где оно растворено.

Опьянев, склонилась томно дева. Златотканью стан ее обвит.
Так луне блестящие созвездья собирать вокруг себя дано.

Нам из поцелуев покрывало ночью соткала любви рука,
Но рукой зари без сожаленья, нежное, разорвано оно.

В бассейне плавает невольник чернокожий.
Не шелохнутся камешки на ложе,

И с глазом голубым вода бассейна схожа.
Зрачок его — купальщик чернокожий.

Упоительна река, льющаяся по долине.
Чем к устам прекрасной девы, слаще к ней прильнуть устами.

Медленно течет она, изгибаясь, как запястье,
И на Млечный Путь походит, окаймленная цветами,

Плащ зеленый берегов кое-где река прошила
Швом серебряным своим, — столь узка она местами.

Голубой блестящий глаз нам сияет сквозь ресницы
Или светится волна, пробираясь меж кустами?

Отблеск желтого вина на пирах мне красил руки.
Круговую чашу здесь брал я бережно перстами.

Вот на серебро воды плещет золото заката.
Ветер ветви шевелит, шелестит слегка листами.