Джалаладдин Руми - Дорога превращений. Суфийские притчи
Старческий недуг
Притча иллюстрирует суфийское положение о том, что причины всех бед человека («недугов») следует искать в нем самом («старость» символизирует здесь постоянно действующие духовные причины, а «гнев» – состояния, в которые человек периодически впадает). Без перемены внутренних факторов бесполезно прибегать к чисто внешним воздействиям на ученика («микстурам и настоям»).
Д. Щ.
Старческий недуг«Что делать? – старец доктора спросил, —
Болят виски, совсем не стало сил».
А доктор: «Дорогой, ведь ты уж стар,
И потому больным и слабым стал!»
А тот: «Как быть мне? Я почти незряч».
«То признак старости», – ответил врач.
Заплакал старец: «Ломота в костях!»
А тот: «Бывает в старости и так!»
«Ах, врач, любая пища мне горька!»
А лекарь: «В том несчастье старика!»
«Порой мне, доктор, трудно сделать вдох!»
А тот: «От долгой жизни стал ты плох!»
«Ах, милый врач, желаний плотских нет!»
А лекарь: «Да тебе уж сколько лет?»
Спросил больной: «Но как мне ободриться?»
А врач: «Пора со старостью смириться!»
Взорвался старец: «Что ты, словно мул,
Одну и ту же песню затянул?
Меня своим присловьем не дурачь!
Вот если б ты был настоящий врач,
То дал бы мне микстуры и настои,
А ты сидишь и мелешь тут пустое:
Скажи, где к исцелению стезя,
А не тверди, что вылечить нельзя!»
А врач: «Беседы нашей продолженье
В том состоит, что впал ты в раздраженье:
Ведь человек, изрядно постарев,
Порой впадает в беспричинный гнев!»
Вор-барабанщик
Один из смысловых пластов притчи связан с неразумием человека («старика-владельца»), который не успевает взяться за ум в течение всей жизни («ночи» – времени обитания души «за завесой» тела) и спохватывается лишь в момент, когда смерть («вор») уже успела сделать «подкоп под забор», чтобы унести самое драгоценное – возможность жить и действовать («утро» символизирует пробуждение души в ином мире).
Д. Щ.
Вор-барабанщикОднажды некий расторопный вор
Подкапывался ночью под забор.
Старик-владелец пробудился: кто? там?
И вопросил, приблизившись к воротам:
«Что ты затеял здесь возню свою?»
«Я барабанщик, в барабан я бью!»
«Зачем сейчас-то бить? Ведь люди спят?»
«Свой долг исполнить я и ночью рад!»
«Нет, что-то тут не вяжется с тобой:
Не слышен мне твой барабанный бой!»
«Тебе, отец, теперь поспать пора,
А барабан услышишь ты с утра!
Ведь в доме крик раздастся утром рано
И оглушит погромче барабана!
Все взвоют: „Нас ограбили! Разбой!“ —
А это чем не барабанный бой?..»
Клятва пса
К мыслям о духовном обустройстве своей жизни («построении дома») человек, согласно этой притче, склонен обращаться в трудные времена («осунулся, стал худ»), но вновь забывает о них в периоды благоприятные («разъелся, растолстел»), когда наступает время исполнить обет, данный в момент бедствия. В Коране об этом сказано так: «Когда людей настигает зло, они взывают к Господу своему в раскаянии. А потом, когда Он дает вкусить им от Своего милосердия, то некоторые из них поклоняются наряду со своим Господом другим богам, дабы не признавать того, что Мы им даровали...» (Коран 30, 33–34).
Д. Щ.
Клятва псаПес голодал зимою и тощал,
И самому себе он обещал:
«Как потеплеет, к нынешнему лету
Я дом себе построю по обету!
Ведь я теперь осунулся, стал худ,
И для меня не столь уж тяжкий труд —
Соорудить ту малую камору,
Что худобе моей как раз и впору».
Но к лету пес разъелся, растолстел,
И строить дом уже не захотел:
«Пусть даже возведу домишко скромный, —
Как помещусь в нем, толстый и огромный?
А для большой постройки сил-то нет:
Придется мне нарушить свой обет!..»
...В несчастьях человек дает обеты:
«Клянусь, мол, совершить и то, и это...»
Но чуть минует ряд событий злых —
О клятвах забывает он былых!
Испуг
Социально-сатирическое содержание этой притчи очевидно. Вместе с тем у нее имеется и более глубокий подтекст: оказавшись в вещественно-телесном мире, даже дух мудреца и праведника («соседа») подвергается многим напастям, постигающим тех, кто далек от познания Истины («ослов»). Законы, действующие в физической реальности («царя приказ»), зачастую равно применимы и к святым, и к грешным (ср. в Библии: «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому... чистому и нечистому...» – Еккл. 9, 2). Поэтому, по мысли Руми, страдания достойных людей далеко не всегда можно объяснить какой-либо виной с их стороны. Д. Щ.
Испуг«Сосед, спаси!» – «Да что с тобой, сосед?»
«Скорее спрячь меня: беда из бед!»
«Что за беда?» – «Царя приказ таков:
Набрать в обоз для войска ишаков!»
«Приказ царя? Но ты-то – не ишак,
И почему разволновался так?»
«Но может кто-нибудь из царских слуг
Принять меня за ишака! А вдруг?!..
И что? я им сумею доказать,
Когда, схватив, начнут меня вязать?
Кого-нибудь они, наверняка,
Уже ведут, приняв за ишака!»
Лицом к хвосту
Сила эгоизма («она и своенравна, и горда») заставляет человека отвращаться от Творца, «поворачиваться спиной» к Лику Божьему (ср. у пророка Иеремии: «...Они... жили по внушению и упорству злого сердца своего, и стали ко Мне спиною, а не лицом» – Иер. 7, 24). Взгляд себялюбца обращен исключительно к собственной корысти, что мешает ему приблизиться к Богу («домой... возвратиться»). Поэтому система суфийского обучения направлена на переориентацию жизненных ценностей человека («как поскачешь – сядь лицом к хвосту»).
Д. Щ.
Лицом к хвостуРаз к воеводе обратился воин,
Что верен был и милости достоин:
«Вели, чтоб конюх дал мне кобылицу —
Домой, к семье спешу я возвратиться!»
А тот ему: «Ты в стойло сам ступай
И серую кобылу оседлай!»
«Да будь неладна серая кобыла,
Ведь помню – нелегко с ней сладить было:
Она и своенравна, и горда —
Вперед не шла, а пятилась всегда».
«И все же оседлай кобылу ту,
Но как поскачешь – сядь лицом к хвосту!..»
...Не только лошадь, – человек иной
По жизни шествует вперед спиной:
Упрямства дух живет в его груди
И не дает узреть, что? впереди!..
Певец
Если во многих суфийских текстах «опьянение» означает мистический экстаз, то здесь оно, напротив, символизирует неспособность плотского разума («начальник стражи») ориентироваться в духовной реальности. Обладая способностью только логического мышления, претендующего на однозначность любых решений, начальник стражи впадает в страшный гнев, когда сталкивается с вопросом: «Откуда знать?». Последний как бы воплощает в себе неоднозначность подхода к различным явлениям, который характерен для мистического восприятия, а также искусства («певец»). Рассказ указывает также на недоступность суфийских истин для людей, мыслящих слишком прямолинейно.
Д. Щ.
ПевецНачальник стражи, грозный и хмельной,
Призвал певца: «Ты мне такое спой,
Чтоб мог я отвести больную душу!»
И пел певец, а тот, качаясь, слушал:
«Откуда знать мне, мрак ты или свет?
Откуда знать мне, любишь или нет?
Откуда знать мне, верить ли судьбе?
Откуда знать, я нужен ли тебе?»
Так повторял опять он и опять,
Вздыхая томно: «Ах, откуда знать?..»
Начальник стражи гневно вдруг взглянул
И острой саблей над певцом взмахнул.
Но друг – хмельного за руку схватил
И тем удар смертельный отвратил:
«Приди в себя, ты не в бою, храбрец,
И пред тобой не воин, а певец!»
А тот: «Зачем опять он и опять
Твердит: „Откуда знать, откуда знать“?!
За это пусть ответит головой,
Чтоб понял: коль не знаешь – так не пой!»
Лиса, лев и осел
В образе осла выведен начинающий, нестойкий адепт суфизма, наставленный в основах учения о терпении (сабр) и уповании на Бога (таваккул), однако постоянно соблазняемый своим плотским разумом. Последний изображен в виде лисы, приводящей «неотразимые» аргументы, которые сбивают «верующего» осла с толку и понуждают его изменять собственным принципам. Лев – символ духовной смерти, подстерегающей отступника от Истины. Рассказ заимствован из сокровищницы сюжетов «Калилы и Димны». Все подобные сюжеты, имеющие в первоисточнике буквально-житейскую направленность, переосмыслены Руми в духе суфийской мистики. Диспут лисы с ослом – пародия на споры между кадаритами, доказывавшими наличие у человека свободной воли, и джабаритами – сторонниками абсолютного предопределения.
