Unknown - Исэ моногатари
Сидевшая там дама, опасаясь, как бы при свете светлячка ее не увидали, его потушила. А сидевший с ней кавалер:
«Процессия выйдет — и всё
на свете этом для принцессы
окончится: ведь свет погас…
Ты слушай плач: неужли годы
уж все для ней прошли?»
А Итару в ответ:
«Да, в самом деле, слышу,
как жалобно рыдают…
Но то, что свет погас —
вот этого уж я
не знаю, право».[43]
Так он ответил. Для стихотворения первого в свете любовного игреца это было поистине обыкновенно.
VII
39
В давние времена юноша один влюбился в женщину, дурного ничего собой не представлявшую. Родитель деспот был у него и, опасаясь, что их любовь придет к завершению своему, эту женщину собрался изгнать из дома.[44] Решил он так, но все же пока еще не изгонял. А тот ведь сыном был, — влияния не имел еще и остановить его не мог. Дама также — как звания низкого — сил не имела для борьбы.
И вот за это время любовь их становилась все сильней, сильней…
Как вдруг родитель эту женщину изгнал из дома. Кавалер кровавые лил слезы, но помешать не мог.
Увели ее, и дама тем, кто шел назад[45] —
«Если он спросит:
доколе
вы проводили меня,—
до „реки“ неустанных в разлуке
„слез“ — вы ответьте ему!»
А кавалер — в слезах весь — так сложил:
«Если отвращенье,—
кому же будет трудно
расстаться с кем-нибудь?
Для меня же пуще
печаль теперь, чем раньше…»
Так сложил он и впал в беспамятство, — родитель же не знал, что делать. Решал он, полагая, что дело здесь в простом; он думал, что таким оно быть не могло, но так как тот на самом деле чувств лишился, в смятении, стал давать различные обеты.
Сегодня в сумерки лишился чувств тот, и на другой лишь только день, в час пса, наконец, в себя пришел.
В старину вот как любили молодые люди, а нынешние старцы — как раз так, что ль, поступают?
40
В давние времена жили две дамы — родные сестры. Одна имела мужа из звания низкого, и бедного, другая — благородного, и с состоянием. Вот та, что имела мужа незнатного, в последних числах декабря,[46] одежды вымыв верхние, сама сушить их на шесте развешивала. Желание большое было у ней, но непривычна к столь низкому труду она была и, платье надевая на шест сушить, в плечах его порвала. Не зная, что делать, только плакала и плакала она.[47]
И вот тот благородный кавалер, услышав это и сочувствием сильным к ней проникшись, послал ей то, что бросилось в глаза в миг тот первым — прекрасную одежду особ шестого ранга[48] и при этом —
«Когда фиалок
цвет густой темнеет,
на поле всем вдали,
растений разных глазу —
не отличить!»[49]
Смысл здесь, по-видимому, тот же, что и в стихотворении: «На равнине Мусаси».[50]
VIII
41
В давние времена кавалер, зная и зная, что дама та играет в любовь, все ж сблизился с нею. И, несмотря ни на что, приятной ему была она. Часто ходил к ней он, и все же беспокоился сильно; однако перестать ходить не в силах был; и так однажды дня два иль три — помехи были — к ней не пошел он; и тут ей так он:
«Даже след мой,
след от моих посещений,—
все тот же, что был…
А чьей уж тропою
стал он теперь?»
Так сложил он из подозрений к ней.
42
В давние времена жил принц, принц Кая по имени. Принц этот, пристрастный к дамам, к ним относился у себя при дворе с благосклонностью особой.
Была одна средь них очень красива, и не давала прохода ей молодежь. «У ней — лишь я один!» — так думал один из них; другой же, узнав об этом, письмо ей посылая, модель кукушки изготовил и…
«Селений, в которых
поешь ты, кукушка,
так много!
Сторонюсь от тебя я,
хоть и люблю…»
Так сказал он. Дама ж эта, ему желая угодить:
«Кукушка та, лишь о которой
сложилось имя так,
сегодня утром плачет…
Ведь в стольких хижинах от ней
так сторонятся люди!»
Время было — месяц май. И кавалер в ответ:
«Во многих хижинах… и все же —
кукушке этой верю!
Вот если б только голос
не смолк ее в селеньи,
где я живу…»
43
В давние времена жил кавалер. В провинцию назначенному другу проводы желая устроить, он позвал его к себе. Близким человеком был тот, и кавалер жену свою заставил чарки подносить, а в подарок одежду женскую решил отдать.
И вот кавалер-хозяин, стихи сложив, жене дал прикрепить к одежде той у места поясницы:[51]
«Для тебя, о, уходящий
друг, с себя я сняла
одежду — скорбь!
И без них я даже
теперь останусь».[52]
44
В давние времена жил кавалер. Нежно любимая дочь одного человека — как бы перемолвиться хоть словом с этим кавалером — все помышляла. Высказать все это трудно было, верно, ей, и заболела она. Уж при смерти сказала: «Вот, как я думала» — и, услыхав отец про это, весь в слезах кавалеру все передал, и тот в смятении прибежал, но девушка уж умерла. В тоске, унынии захирел он.
Время было — конец июня, были дни жары ужасной. Вечером играла музыка,[53] а ночью слегка повеял прохладный ветерок. Светлячки высоко взлетали вверх. И кавалер тот лежал, на них смотря:
«Светляк летающий!
Ты доберешься
до неба самого, — скажи
ты гусям диким там, что здесь
осенний ветер веет».
«Сумерками дня
летнего, который
не хочет так темнеть,
с тоскою гляжу я, и невольно
грустно мне…»
45
В давние времена кавалер имел очень хорошего друга. Думали оба они, что ни на миг друг от друга не отойдут, но уезжал тот в провинцию,[54] и с горестью сильной расстались они. Месяцы шли, и в письме, присланном другом: «Как грустно! С тобою не видимся мы; время проходит… уж не забыл ли меня? в отчаяньи ужасном я помышляю… сердца ведь людей в этом мире: с глаз лишь долой — сейчас и забвение».
Так он писал, и в ответ кавалер:
«С глаз долой — говоришь?
Так не кажется мне…
Ни минуты одной,
чтоб забыл я тебя,—
облик твой предо мной».
46
В давние времена у кавалера была дама, о которой нежно он помышлял: «Ах, как бы!..», но, однако, дама, про кавалера слыша, что он ветрен, все более бесчувственною становилась и ему сложила:
«Говорят, что много
рук, что зацепляют
у большой нус'а.[55]
Люблю тебя и все же
не верю я тебе».
А кавалер в ответ:
«Нуса большая… слава
такая создалась…
Ведь и струй течение
в конце концов находит
себе, как говорят, порог…»
47
В давние времена жил кавалер. В виду имея устроить проводы другу, он ждал его, но тот не приходил, и кавалер:
«Теперь я знаю,
что такое горечь!
Теперь без промедленья
туда, где ждут меня,
ходить я буду!»
48
В давние времена жил кавалер. Сестра его младая была красива очень, и он, наблюдая ее играющую на кото[56] —
«Юность и свежесть,—
корень на вид
так благороден!
В мыслях: кому же придется
травку младую связать…»[57]
А она в ответ:
«Травке младой,
зачем эти слова,
необычные столь?
Ведь открытым таким
тебя считала она…»
49
В давние времена жил кавалер. Ревнуя сам ревнующую его даму, он —
«Пусть возможно
нагромоздить раз десять
яиц десятки,—
можно ль верить
сердцу женщины?»
проговорил, а та —
«Пусть будет,
что росинки утра
останутся и днем…
Но кто ж будет верить
мужчины чувствам?»
И кавалер снова —
«Пусть возможно, что вишен цветы,
хоть ветер и дует,
не осыплются с прошлого года,—
увы, трудно верить
женскому сердцу!»
А дама снова в ответ —
