Unknown - Исэ моногатари
Друг этот, увидев это все, пожалел его и, отослав все, что нужно, вплоть до одежд ночных, сложил:
«Если даже лет
десять раз четырежды
прошло с тех пор,
сколько ж раз ей приходилось
в тебе опору находить?»
Так он сказал, и Арицунэ к радости вдобавок[22]
«Это что? Не та ли,
крылатая — с небес одежда?
Она, конечно!
Тебе же — в одеянье
ее преподнесли».[23]
И, не будучи в силах сдержать свою радость, снова:
«Что это — осень?
Роса ли? Иль слезы
мои льются настолько,
что их принимаю
я за росу?»
16
В давние времена один, целыми месяцами не подававший вестей о себе, кавалер пришел посмотреть на вишни в цвету, — и хозяин:
«„Ненадежные…“ имя
сложилось о вас,
цветы вишни.
А вот вы дождались
того, кто так редок в году…»
И в ответ кавалер:
«Не приди я сегодня,—
завтра б, как снег,
опали они…
и пусть бы не стаял он, все же —
можно ль признать его за цветы?»[24]
IV
17
В давние времена жила дама с сердцем, о себе мнящем высоко. Вблизи жил кавалер. Дама поэтом была, и вот — чтоб его испытать, — ветку сломив хризантемы в полном цвету, тому кавалеру послала.
«Алость и блеск,
куда они скрылись?
На вид будто белый
снег на ветвях,
Так что и гнутся они…»
Кавалер же сложил в ответ стихи, как будто бы не понимая:
«Алость и блеск,
и поверх их — белый снег,—
то, ветку сломившей,—
так кажется мне,—
не цвет рукавов ли?»[25]
18
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой одной, в услужении бывшей у дамы высокой, служившей при дворе, чрез короткое время от нее отдалился. Так как жили они в одном и том же месте, он постоянно был на глазах у дамы; но так как совершенно он не замечал ее существования, дама:
«Что ж — ходишь ты теперь
так далеко, как в небе
облака?
Пусть так, но все же —
глазам твоим видна же я».
Так сказала она, а кавалер в ответ:
«Туда, назад, — все время
брожу по небу я…
И это оттого, что там,
на той горе, где жил я,
ветер так силен…»
Так сложил он потому, что у той имелись и другие кавалеры.[26]
19
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой, жившей в Ямато, стал ее навещать. И вот через некоторое время, — служил он при дворе, — домой вернулся и по дороге — был месяц третий, когда кленовые листы краснеют так красиво, — ветвь сломив, с дороги даме послал сказать:
«Для тебя, о друг милый,
рукой моей сломленная ветка
и весною даже
такою красной стала,
как в осень должно ей».
Так послал он ей, и ответ был принесен ему уже по прибытии в столицу.
«Когда же успел
бывший пышным цветок
так отцвести?
В твоей стороне, видно, милый,
уже не весна…»[27]
20
В давние времена кавалер и дама были в самых тесных отношениях, и ничего иного у них на сердце не было. И вот почему-то, по пустякам, она, разочаровалась в их союзе и, думая о том, чтоб ей уйти, стихи такие сложив, на месте видном написала:
«Уйду я от тебя,
и — „сердце мелкое у ней“ —
скажут люди…
Ведь не знают,
каков был наш союз!»
Написала, оставила и ушла.
Кавалер же, увидав эту оставленную ему записку, подумал: «Странно! Ничего не запомню такого, что бы должно остаться на сердце… С чего бы это она?» — и, заплакав горькими слезами, вышел за ворота, чтоб пойти отыскать ее там, где она; вышел, — смотрел сюда, туда смотрел, — но как он ни смотрел, не мог в толк взять того, где может быть она; вернувшись в дом:
«Лишенным смысла
стал наш союз!
А разве в шутку
с тобой в союзе долгом
хотел я жить?»
Так сказал он и предался тоскливым думам:
«Любила ль, нет ли
она меня, — не знаю…
Только образ
ее, в повязке драгоценной,
все время предо мною…»
Даме этой, — прошло уж много времени с тех пор, — невмоготу что ль стало, только так ему сказать послала:
«Теперь бы только
одно лишь мне желанно:
чтоб ты не сеял
в своем сердце
хоть семена травы забвенья!»
А он в ответ:
«Если б я только
услышал, что ты
хоть траву забвенья сеешь,—
тогда б я хоть знал,
что любила меня.»
И еще, и еще… и вот — ближе, чем раньше, стали друг другу они, и кавалер:
«„Забудешь вновь!“ —
всплывает мысль…
В сомненьях сердца
сильней, чем прежде,
грусть».
А дама в ответ:
«Как в небе чистом
облака плывущие бесследно
исчезают,
так и мой удел —
быстротечным станет».
Хоть и сказала так она, но все же вновь соединилась с ним; однако отношения уж близкими быть перестали.
21
В давние времена — любовь одна почему-то прервалась, но все же от дамы — не забывала что ль она — пришли стихи:
«Хоть и горько мне,
но все ж тебя
забыть я не могу!
И ненавижу я,
и все ж люблю».
Так сказала она, а кавалер: «Ах, вот как!» — подумав, сложил:
«Свиданий? — Их нет.
Все ж одно — наши души:
как струи в реке,
что островком разделены,
за ним — опять одно…»
Хоть так и сказал он, но в ту же ночь отправился и лег с нею на ложе. И, говоря о минувшем, о том, что грядет, кавалер:
«Если бы долгая ночь
осенью была длинна,
как тысяча долгих ночей,—
пусть восемь их будет, и все ж
буду ли я насыщен?»
А дама в ответ:
«Пусть долгая ночь
осенью и будет длинна,
как тысяча долгих ночей,—
не останется разве, что нам говорить,
когда птички уже запоют?»
И с большей любовью, чем прежде, стал к ней ходить кавалер.
V
2
В давние времена дети двух семейств, проживавших в провинции, играть выходили у колодца. Когда они стали уже взрослыми — и юноша, и девушка, — они оба стесняться друг друга стали,[28] но он лишь ее хотел в жены себе, она ж о нем одном лишь помышляла и слушать не желала родителей, за другого ее отдававших. И вот от него, жившего здесь по соседству, пришло к ней:
«У трубы колодца,
колодезной трубы — мы меряли
свой рост — ты помнишь?
Подрос я с той поры,
как мы в разлуке».
А она в ответ:
«Чем мерялись с тобою мы,—
волосы, в две струи ниспадавшие,
у меня уж ниже плеч.
И если, милый друг, не ты,
то кто ж их приласкает?»
Так переговаривались они, и в конце концов стало по их желанию.[29] Но вот прошли годы, и родителей дамы не стало — и не стало у них опоры в жизни. «Сидеть здесь вместе, — может ли это повести к чему-нибудь?» — подумал кавалер и отправился в провинцию Коти, уезд Такаясу, где и образовалась у него новая связь.[30] Однако прежняя дама провожала его, и виду не подавая, что ей это неприятно, и он, заподозрив: «Не потому ли так оно, что есть у ней любовь другая?» — спрятался в садике перед домом, вид сделав, что в ту Коти отправляется, — и смотрит. Видит он, что дама, тщательно одевшись, в думах:
«Повеет ветер —
и встают белые волны
на взморье, о, гора Тацута!
Не в полночь ли милый
один идет через тебя?»
Сложила такую песню, и, ее услышав, он безгранично тронут был и перестал ходить часто в Коти.
И вот редким случаем зашел он в этот Такаясу в видит, что та дама, имевшая сначала вид такой достойной, теперь неряшливо одетая, узлом замотав на затылке волосы свои[31] — отчего лицо казаться длинным стало, — сама собственноручно держит ложку для риса и наполняет ею миску. Увидел это, и стало сердцу его неприятно, — так что и ходить к ней перестал. И потому та дама, глядя в сторону Ямато:
