Александр Сумароков - Избранные произведения

   Был выбран некто в боги:
   Имел он голову, имел он руки, ноги
   И стан;
   Лишь не было ума на полполушку,
   И деревянную имел он душку.
   Был ― идол, попросту: Болван.
   И зачали Болвану все молиться,
   Слезами пред Болваном литься
   И в перси бить.
   Кричат: «Потщися нам, потщися пособить!»
   Всяк помощи великой чает.
   Болван того
   Не примечает
   И ничего
   Не отвечает:
   Не слушает Болван речей ни от кого,
   Не смотрит, как жрецы мошны искусно слабят
   Перед его пришедших олтари
   И деньги грабят
   Таким подобием, каким секретари
   В приказе
   Под несмотрением несмысленных судей
   Сбирают подати в карман себе с людей,
   Не помня, что о том написано в указе.
   Потратя множество и злата и сребра
   И не видав себе молебщики добра,
   Престали кланяться уроду
   И бросили Болвана в воду,
   Сказав: «Не отвращал от нас ты зла:
   Не мог ко счастию ты нам пути отверзти!
   Не будет от тебя, как будто от козла,
   Ни молока, ни шерсти».

   Я ведаю, что ты парнасским духом дышишь,
   Стихи ты пишешь.
   Не возложил никто на женский разум уз.
   Чтоб дамам не писать, в котором то законе?
   Минерва ― женщина, и вся беседа муз
   Не пола мужеска на Геликоне.
   Пиши! Не будешь тем ты меньше хороша,
   В прекрасной быть должна прекрасна и душа,
   А я скажу то смело,
   Что самое прекраснейшее тело
   Без разума ― посредственное дело.
   Послушай, что тебе я ныне донесу
   Про Лису:
   В каком-то Статую она нашла лесу;
   Венера то была работы Праксителя.
   С полпуда говорит Лисица слов ей, меля:
   «Промолви, кумушка!» ― Лисица ей ворчит,
   А кумушка молчит.
   Пошла Лисица прочь, и говорит Лисица:
   «Прости, прекрасная девица,
   В которой нет ни капельки ума!
   Прости, прекрасная и глупая кума!»
   А ты то ведаешь, Хераскова, сама,
   Что кум таких довольно мы имеем,
   Хотя мы дур и дураков не сеем.

Скажи, о муза, мне, какой злой гнев жену
Принудил объявить жестокую войну
Противу своего возлюбленного мужа,
И глупость может ли жене злой быти чужа!
Муж будет побежден; сунбурщица, не трусь,
И сделай нам над мужем шутку.
Поставили на стол большую утку.
Жена сказала: «Это гусь».
«Не гусь, да утка то», — муж держит это твердо.
«О сатана! —
Кричит жена. —
На то ли я с тобой сопряжена?
Вся злобой внутренна моя разожжена».
Кричит без памяти, пылит немилосердо:
«Коль ты ослеп, я шлюсь на вкус,
Иль я тебе такой дам туз,
Что ты задремлешь,
Коль гуся моего за утку ты приемлешь!»
Отведал муж: «Душа! сокровище! мой свет;
Гусиного и запаха тут нет».
«Бездельник, это гусь, я знаю это прямо».
«Пожалуй, женушка, не спорь ты так упрямо.
Я шлюсь на всех людей, что утка то, не гусь,
И в этом не запрусь».
Но чем окончилася шутка?
Жена ему дала туза,
И плюнула в глаза.
Признался муж: на стол поставлен гусь, не утка.

Богатство хорошо иметь;
Но должно ль им кому гордиться сметь?
В собольей дурака я шубе видел,
Который всех людей, гордяся, ненавидел.
В ком много гордости, известно то, что тот,
Конечно, скот.
И титла этого в народе сам он просит.
Носил ту шубу скот,
И скот и ныне носит.

   Коль истиной не можно отвечать,
   Всего полезнее молчать.
   С боярами как жить, потребно это ведать.
   У Льва был пир,
   Пришел весь мир
   Обедать.
   В покоях вонь у Льва:
   Квартера такова.
   А львы живут нескудно,
   Так это чудно.
   Подобны в чистоте жилищ они чухнам
   Или посадским мужикам,
   Которые в торги умеренно вступили
   И откупами нас еще не облупили
   И вместо портупей имеют кушаки,[113]
   А кратче так: торговы мужики.
   Пришла вонь Волку к носу;
   Волк это объявил в беседе без допросу,
   Что запах худ.
   Услышав, Лев кричит: «Бездельник ты и плут,
   Худого запаха и не бывало тут.
   И смеют ли в такие толки
   Входить о Львовом доме волки?»
   А чтобы бредить Волк напредки не дерзал,
   Немножечко он Волка потазал
   И для поправки наказал,
   А именно ― на части растерзал.
   Мартышка, видя страшны грозы,
   Сказала: «Здесь нарциссы, розы
   Цветут».
   Лев ей ответствовал: «И ты такой же плут:
   Нарциссов, роз и не бывало тут.
   Напредки не сплетай ты лести,
   А за такие вести
   И за приязнь
   Прими и ты достойну казнь».
   Преставился Волчишка,
   Преставилась Мартышка.
   «Скажи, Лисица, ты, ― хозяин вопрошал, ―
   Какой бы запах нам дышал?
   Я знаю, что твое гораздо чувство нежно;
   Понюхай ты прилежно».
   Лисица на этот вопрос
   Сказала: «У меня залег сегодни нос».

   Собака Кошку съела,
   Собаку съел Медведь,
   Медведя ― зевом ― Лев принудил умереть,
   Сразити Льва рука Охотничья умела,
   Охотника ужалила Змея,
   Змею загрызла Кошка.
   Сия
   Вкруг около дорожка,
   А мысль моя,
   И видно нам неоднократно,
   Что все на свете коловратно.

   В лесу воспитанная с негой,
   Под тяжкой трется Ось телегой
   И, неподмазанна, кричит.
   А Бык, который то везет, везя молчит.
   Изображает Ось господчика мне нежна,
   Который держит худо счет,
   По-русски ― мот,
   А Бык ― крестьянина прилежна.
   Страдает от долгов обремененный мот,
   А этого не воспомянет,
   Что пахарь, изливая пот,
   Трудится и тягло ему на карты тянет.

   Сквозь темную пред оком тучу
   Взгляни, читатель, ты
   На светски суеты!
   Увидишь общего дурачества ты кучу;
   Однако для ради спокойства своего,
   Пожалуй, никогда не шевели его;
   Основана сия над страшным куча адом,
   Наполнена различным гадом,
   Покрыта ядом.
   С великим пастухи в долине были стадом.
   Когда?
   Не думай, что тогда,
   Когда для человека
   Текли часы златаго века,
   Когда еще наук премудрость не ввела
   И в свете истина без школ еще цвела,
   Как не был чин еще достоинства свидетель,
   Но добродетель.
   И, словом, я скажу вот это наконец:
   Реченны пастухи вчера пасли овец,
   По всякий день у них была тревога всяка:
   Вздор, пьянство, шум и драка.
   И, словом, так:
   Из паства сделали они себе кабак ―
   Во глотку,
   И в брюхо, и в бока
   На место молока
   Цедили водку,
   И не жалел никто ни зуб, ни кулака,
   Кабашный нектар сей имеючи лекарством,
   А бешеную жизнь имев небесным царством.
   От водки голова болит,
   Но водка сердце веселит,
   Молошное питье не диво,
   Его хмельняй и пиво;
   Какое ж им питье и пить,
   Коль водки не купить?
   А деньги для чего иного им копить?
   В лесу над долом сим Сатир жил очень близко,
   И тварию их он презренною считал,
   Что низки так они, живут колико низко.
   Всегда он видел их, всегда и хохотал,
   Что нет ни чести тут, ни разума, ни мира.
   Поймали пастухи Сатира
   И бьют сего ―
   Без милосердия ― невинна Демокрита.
   Не видит помощи Сатир ни от кого.
   Однако Пан пришел спасти Сатира бита;
   Сатира отнял он, и говорил им Пан:
   «За что поделали ему вы столько ран?
   Напредки меньше пейте;
   А что смеялся он, за то себя вы бейте,
   А ты вперед, мой друг,
   Ко наставлению не делай им услуг;
   Опасно наставленье строго,
   Где зверства и безумства много».