Корнелий Непот. - О знаменитых иноземных полководцах
4. Достигнув солидного возраста, он, ничем не болея, утратил зрение и весьма терпеливо переносил это несчастье, так что никто не слышал от него жалобы, а он участвовал в частной и общественной жизни не меньше прежнего. Когда в театре шло Народное Собрание, он приезжал туда по болезни на парной упряжке и говорил прямо из повозки то, что считал нужным. Никто не почитал такое поведение за гордость. Когда же он слышал, как его превозносят, то повторял только одно: он-де всячески благодарит и хвалит богов за то, что именно ему пожелали они вручить верховное командование, когда соизволили возродить Сицилию. Полагая, что все человеческие дела вершатся по воле богов, он соорудил у себя дома часовенку богине Случайности и благоговейно воздавал ей почести.
5. Выдающемуся душевному благородству этого человека соответствовали удивительные случаи из его жизни. Например, все крупные сражения он вел в свой день рождения, так что вся Сицилия праздновала этот день. А когда некий Лафистий, человек дерзкий и неблагодарный, хотел вызвать его в суд, заявляя, что тягается с ним на законном основании, и сбежалось множество людей, собиравшихся остановить наглеца кулаками, Тимолеонт попросил всех не делать этого, заметив, что сам он перенес великие труды и опасности для того, чтобы и Лафистий, и любой другой гражданин могли поступать подобным образом: ведь суть свободы состоит в том, чтобы каждый пользовался законом по своему усмотрению. Потом один человек, похожий на Лафистия, по имени Деменет, стал поносить дела Тимолеонта в Народном Собрании, возводя на него клевету, а тот сказал, что лишь теперь исполнились его моления, ибо он всегда просил бессмертных богов, чтобы ему удалось восстановить в Сиракузах такую свободу, при которой любой гражданин мог бы безнаказанно говорить, что ему вздумается. Когда Тимолеонт скончался[218], сиракузяне похоронили его на общественный счет в гимназии, который называется Тимолеонтовым, и вся Сицилия участвовала в этом торжестве.
XXI. О царях[219]
1. Вот, пожалуй, и все вожди греческого народа, которые кажутся достойными увековеченья — кроме царей. Этих я не хочу касаться, поскольку деяния каждого из них описаны отдельно. К тому же их насчитывается не слишком много. Лакедемонянин Агесилай, например, был царем по имени, а не по характеру власти — и так же другие спартанцы. Из тех же, чья власть была истинным господством, самыми знаменитыми были, по моему мнению, персидские цари Кир и Дарий, сын Гистаспа. Оба они, будучи частными лицами, получили царское достоинство благодаря доблести. Первый пал в битве с массагетами, а Дарий умер от старости[220]. Были еще трое в том же роде: Ксеркс и два Артаксеркса по прозвищу Долгорукий и Памятливый[221]. Ксеркс прославился главным образом тем, что вторгся в Грецию по суше и по морю с самым большим на памяти человеческой войском. Долгорукого особенно восхваляют за мощную и прекрасную внешность, изумительно украшенную воинской доблестью: никто из персов не превосходил его в храбрости. Памятливый же приобрел добрую славу за благомыслие: потеряв жену вследствие злодеяния матери, он так терпеливо перенес свое горе, что сыновний долг взял над ним верх[222]. Двое из этих царей, носившие одно имя, умерли естественной смертью от болезни, а третий погиб от меча сатрапа Артабана.
2. У македонян два царя далеко превосходили всех остальных славой воинских подвигов: Филипп, сын Аминты, и Александр Великий. Последний скончался в Вавилоне от недуга, а Филипп был убит Павсанием в Эгах по дороге на игры, возле театра[223]. Еще славился эпирский царь Пирр, воевавший с римским народом. Он погиб в Пелопоннесе от удара камнем во время штурма Аргоса[224]. Был также один знаменитый сицилиец — Дионисий Старший. Он отличался храбростью и опытностью в военном деле и к тому же, что редко встречается среди тиранов, совершенно чуждался разврата, роскоши и алчности; единственной его страстью была единоличная пожизненная власть, ради которой он проявлял жестокость. Стремясь укрепить ее, он никогда не щадил жизни тех, кого подозревал в покушении на свое господство. Завоевав власть тирана доблестью, он сохранял ее, пользуясь великим везением. В самом деле, умер он в возрасте за шестьдесят при цветущем состоянии царства; и за столько лет ни разу не видел похорон кого-либо из членов своей семьи, хотя имел детей от трех жен и те родили ему множество внуков[225].
3. Кроме того, знаменитыми царями стали друзья Александра Великого, захватившие власть после его смерти: в их числе были Антигон и сын его Деметрий, Лизимах, Селевк и Птолемей[226]. Из них Антигон погиб в бою, сражаясь против Селевка и Лизимаха[227]. Такую же смерть принял Лизимах от Селевка, когда они воевали друг с другом, разорвав союз[228]. Что до Деметрия, то хотя он выдал свою дочь замуж за Селевка, они не смогли все-таки сохранить верности в дружбе, и взятый в плен тесть умер от хвори в тюрьме у зятя[229]. Вскоре после этого Селевк был коварно убит Птолемеем Керавном, которого он принял у себя, когда тот, изгнанный отцом из Александрии, явился к нему в качестве просителя о помощи[230]. О самом же Птолемее рассказывают, что белого света его лишил тот самый сын, которому он уступил царство при жизни[231]. Впрочем, я полагаю, что о царях сказано достаточно и уместно теперь не обойти молчанием Гамилькара и Ганнибала, превосходивших, как известно, величием духа и остротою ума всех уроженцев Африки.
XXII. Гамилькар
1. Гамилькар, сын Ганнибала, по прозвищу Барка, карфагенянин, начал командовать войском еще в молодые годы; было это в Сицилии, во время 1-ой Пунической войны[232], но ближе к ее концу. До его прибытия дела карфагенян на суше и на море шли плохо; он же, где бы ни появлялся, никогда не уступал врагу, не давал ему возможности чинить вред и, напротив, часто, когда представлялся случай, нападал сам и всегда выходил победителем. Так и получилось, что когда пуны потеряли почти все свои владения в Сицилии, он так удачно оборонял Эрикс, что военные действия в этом месте как будто застыли на мертвой точке. Между тем карфагеняне, потерпев поражение от римского консула Г. Лутация в морском бою при Эгатских островах[233], постановили окончить войну и предоставили это дело на усмотрение Гамилькара. А он, горя желанием сражаться, решил все же хлопотать о мире, поскольку понимал, что отечество, истощившее свои средства, не в состоянии более выносить превратности войны; но при этом он уже тогда лелеял мысль возобновить борьбу при первых же благоприятных обстоятельствах и биться с римлянами до тех пор, пока они не победят в честном бою или не поднимут руки вверх в знак поражения. С таким намерением он и заключил мир, проявив при этом особое упорство: когда Катул настаивал на том, что война может быть прекращена только при условии, если Гамилькар и его люди, занимавшие Эрикс, удалятся из Сицилии, сдав оружие, тот заявил, что отечество его согласно подчиниться, но сам он скорее умрет, чем возвратится домой с таким позором, ибо недостойно его чести выдать противнику то оружие, которое родина вручила ему на битву с врагом. И Катул уступил его непреклонности[234].
2. По прибытии в Карфаген Гамилькар нашел положение государства далеко не таким, как надеялся. Так случилось, что вследствие долгих внешних невзгод здесь разгорелась междоусобная война такой силы, что Карфаген оказался в большей опасности, чем когда-либо, не считая того времени, когда он был разрушен. Прежде всего, отложились наемники, навербованные для войны с Римом; число их достигало 20 тыс. Взбунтовав всю Африку, они осадили самый Карфаген. Пуны до того устрашились этими бедами, что даже запросили подмоги у римлян — и получили ее[235]. Но в конце концов, дойдя почти до полного отчаяния, они назначили главнокомандующим Гамилькара. Он не только отбросил от стен Карфагена неприятеля, в рядах которого собралось больше 100 тыс. бойцов, но и загнал врагов в такое место, где, запертые в узком пространстве, они гибли больше от голода, чем от меча. Все отпавшие города, в том числе Утику и Гиппон, мощнейшие твердыни Африки, он возвратил отечеству. Не остановившись на этом, он расширил границы державы и настолько умиротворил Африку, что казалось, будто она не знала войны в течение многих лет.
3. Удачно завершив эти дела, питая в душе отвагу и ненависть к римлянам, Гамилькар в поисках удобного предлога для войны добился, чтобы его послали во главе войска в Испанию[236]; туда же он взял с собой сына своего Ганнибала девяти лет. Кроме того, при нем был Гасдрубал — знатный и красивый юноша, о котором некоторые говорили, будто Гамилькар любил его более грешно, чем подобает. Конечно, разве может великий человек избежать хулы сплетников! Из-за этих разговоров блюститель нравов запретил Гасдрубалу находиться при Гамилькаре, но тот выдал за юношу свою дочь, и тогда по карфагенскому обычаю нельзя уже было запретить тестю общаться с зятем. Я упомянул об этом случае потому, что после гибели Гамилькара этот зять его возглавил войско, совершил великие дела и стал первым полководцем, чья щедрость развратила старинные нравы карфагенян. После его смерти армия вручила командование Ганнибалу.
