Эсхил - Античная драма

Но как же может бой сама земля вести?

Голодной смертью тьмы и тьмы врагов казня,

Бойцов отборных снарядим получше мы.

Что толку? Даже те бойцы, что в Греции
Сейчас остались, в отчий не вернутся край.

Как? Значит, из Европы не воротятся,
Не перейдут пролива Геллы варвары?

Лишь горсть вернется. Божьим прорицаниям
Должны мы верить, судя по событиям:
Коль что-то подтвердилось, подтвердится все.
А это значит — воинство отборное,
Пустой надежде веря, там оставил сын.
Оно на той равнине, где Асоп течет,
Поилец добрый беотийских пажитей,
И где в расплату за мечты безбожные
И за гордыню горе ожидает тех,
Кто, в Грецию явившись, позволял себе
Кумиры красть святые или храмы жечь.
До основанья алтари разрушены,
С подножий сбиты и разбиты статуи.
Так вот, не меньшим злом за это воздано
Теперь злодеям будет. Не исчерпана
Страданий чаша. Бед еще полным-полно.
И возлиянье совершат кровавое
Копьем дорийским греки под Платеями,
И цепь могил пребудет вплоть до третьего
Колена молчаливым назиданием:
Не заносись, мол, смертный, не к лицу тебе.
Вины колосья — вот плоды кичливости,
Расцветшей пышно. Горек урожай такой.
Возмездье это видя, вечно помните
Элладу и Афины. Своего добра
Не расточайте и, богатством собственным
Довольствуясь, не зарьтесь на чужой кусок.
Карает за гордыню карой грозною
Судья крутого нрава, беспощадный Зевс.
Так убедите сына — он нуждается
В совете дельном, в мудром поучении —
Заносчивостью дерзкой не гневить богов.
А ты, седая Ксеркса мать и милая
Моя подруга, в дом ступай и вынеси
Наряд пристойный сыну. Ведь лохмотьями
Висит на нем одежда разноцветная,
Которую он в клочья разодрал, скорбя.
Его речами успокой ты кроткими:
Тебя лишь, знаю, согласится выслушать,
А я спущусь под землю, удалюсь во мрак.
Прощайте, старцы! Даже среди горестей
Душе дарите радость каждодневную.
Ведь после смерти счастья и в богатстве нет.

О, сколько горя выпало и выпадет
На нашу долю. Слушал и страдал душой.

О боги, сколько на меня обрушилось
Несчастий! Но всего больнее было мне
О том услышать, что позорным рубищем
Сын прикрывает нынче наготу свою.
Ну, что же, в дом направлюсь и, с одеждами
Нарядными вернувшись, встречу сына я.
Нам не пристало близких оставлять в беде.

Жизнью счастливой, по добрым обычаям
Жили мы, свято законы державы чтя,
В дни, когда правил
Всеми любимый, во всех побеждавший боях
Богоподобный старец, Дарий кроткий.

Славой себя покрывали в походах мы,
Правопорядок повсюду, как башня, был
Нашим оплотом.
Без поражений, не зная ни бед, ни забот,
Домой мы приходили с поля битвы.

Взял он тьму городов, хоть ни разу царь
Не ходил за Галис-реку,[32]
Свой очаг не покидал.
Но и те, что живут у стримонских вод.
Сопредельники — соседи
Фракии равнинной,

Как и те, что вдали от приморских мест
Крепостным укрыты валом,
Были Дарию верны.
И селенья у волн Геллы, и простор
Пропонтийского пролива,[33]
И ворота Понта,

И еще острова у рокочущих мысов
Нашего материка,
В рощах масличных Самос, и Лесбос, и Хиос,
Парос, Миконос, Наксос
И Андрос, лежащий
Близ Теносской земли.

И владел островами открытого моря
Царь: Икар ему и Книд[34]
Подчинялись, и Лемнос, и Родос, и в долах
Кипра Пафос и Солы,
И родоначальник
Наших бед, Саламин.

И в Ионийском краю городами греков
Людными, пышными
Мудро правил наш царь Дарий. И тогда
Мощь бойцов разноплеменных,
Рать союзная была
В миг любой к его услугам.
А теперь боги всё повернули так,
Что, морское сраженье
Проиграв, проиграли войну мы.

Горе, горе мне! Как нежданно пал
На меня удар, как жестока судьба!
Это демон злой сегодня казнит
Персидский народ. О, беда, беда!
Ослабев, на ногах едва держусь,
Боюсь я взглянуть старикам в глаза.
О Зевс, пусть бы рок унес и меня
В ту темную ночь,
Что убитых бойцов поглотила.

Жаль тебя мне, о царь, войска доброго жаль,
Жаль славы былой персидских владык
И лучших жаль,
Косою скошенных рока!
Рыдает страна о цвете страны.
Его убил ты, о Ксеркс, Аид
Персами набив. Ведь ушли туда
Краса и мощь родной земли,
Тысячи туда молодых бойцов,
Лучников лихих, ушли навек.
Как жаль, как жаль отважных мне!
Азия моя — вымолвить боюсь —
Падет, падет на колени, господин!

Вот он я, страдалец горький,
Рожденный роду на беду
И отчизне родной!

Печальной песнью встречу тебя,
Услышишь ты стон, услышишь ты вопль,
Мариандинский слезный напев,[35]
Пронзительный плач услышишь!

Да, начните песню скорби,
Кричите, плачьте. Это мне
Демон яростный мстит.

Почтим же плачем города боль,
Своих дорогих, которые смерть
Встретили в море, горьких детей
Несчастной страны помянем!

Грек убил их в сраженье,
Грек, в бою корабельном
Одержавший победу
И на ниве прибрежной, ночной
Жатву смерти собравший.

Голоси, кричи, обо всем спроси!
Где же друзей верных толпа?
Где ж окольные твои?
Где, скажи нам, Фарандак,
Где Суз, Датам и Пелагон,
Где Псаммискан и где Агбат,
Боец из Экбатаны?

Всех оставил. С тирийских
Кораблей[36] на твердыни
Саламинских утесов
Их швыряло. Их волны несли
На скалистые мысы.

О, беда, беда! Где Фарнух, скажи,
Доблестный где Ариомард,
Где Севалк, отважный вождь,
Благородный где Лилей?
Где Мемфис, Тарибид, Масистр?
Где Артембар и где Гистехм?
Ответь мне и на это.

О, горе, горе!
На древние глядя Афины,
Город проклятый,
Бедные, все, как один,
Игралищем волн полегли на взморье.

Неужто и Альписта,
Что верным оком был твоим.
Под чьим началом шли в поход
Десятки тысяч персов, сына
Батаноха, отпрыска Мегабата,
Из рода Сизамова тоже, и Парфа
С Эбаром ты тоже оставил там?
О, участь жалкая! Персам гордым
Горе за горем приносишь, царь.