Эсхил - Античная драма

Несите это в дом, ступайте! Сосия,
На пару слов.

Считай, что ты сказал уж их.
Сготовить, что ль, как следует?

Не то!

Но что ж? Что больше я своим искусством сделаю?

Мне нужно не твое искусство в этот раз,
А то, что постоянно я в тебе видал:
Молчанье, верность.

Жду распоряжения.

С тех пор как я купил тебя, сам знаешь, ты
Жил с детства в рабстве справедливом, в милости.
Из рабства на свободу я пустил тебя
За то, что, как свободный, ты служил всегда.
Наградой величайшей я воздал тебе.

Я помню.

Не жалею, что так делал.

Рад,
Что по тебе все делал я и делаю;
Спасибо, что я этим угодил тебе.
Одно мне тяжело: напоминание
Твое — как бы упрек в неблагодарности.
Скажи короче: что тебе угодно?

Да,
Скажу. И вот что первое: не думай ты,
Что свадьба эта будет настоящая.

Зачем же притворяться?

Все узнаешь ты:
Жизнь сына, да и все мои намеренья
И что с тебя я в этом деле требую.
Лишь вышел он из отрочества, Сосия,
Свободно жить возможность получил вполне.
Как было знать его характер ранее?
Наставник, возраст, робость не давали.

Так.

Обычные у юношей влечения
И склонности к чему-либо: держать коней,
Собак ли для охоты, к философии
Пристрастие — из этого он ни к чему
Особо не тянулся, а умеренно
Всего держался, мне на радость.

Правильно! Ни в чем излишка — в жизни дело первое.

Так жил он. Всех легко переносил, терпел;
С кем вместе был, тем отдавался полностью,
Ко вкусам их приспособлялся, никому
Наперекор, ни перед кем другим никак
Не выделялся. Легче так всего найдем
Друзей и имя доброе без зависти.

Умно построил жизнь: ведь в наши дни друзей
Уступчивость родит, а правда — ненависть.

Назад три года женщина какая-то
С Андроса к нам в соседство переехала,
Гонимая нуждой и равнодушием
Родни, во цвете юности, красивая.

Андриянка, боюсь я, не добро сулит!

Сперва она вела тут жизнь стыдливую,
Суровую и скромную; тканьем себе
И пряжею искала пропитания;
Но после появилися влюбленные
С посулами и платою, один, другой.
Все люди склонны к наслажденью от труда
Спуститься: принимает предложения,
А там уже берется и за промысел.
Любовники (случайно, как то водится)
И сына тоже завлекли с собою к ней.
Ну, думаю, наверное, попал! готов!
За их рабами стал следить: идут сюда ль,
Отсюда ль утром. Спрашиваю: «Малый! эй!
С Хрисидой кто сегодня был?» Андриянку
Так звали.

Понимаю.

Скажут: «Клиний, Федр
Иль Никарет». Троих она любовников
Имела. «Ну, а что Памфил?» — «Дал в складчину,
Обедал». Я и радуюсь. И завтра вновь
О том же. До Памфила, узнавал всегда,
Тут дело не касалось. И надежным я
Считал его, большим примером скромности.
Когда с людьми такими поведется кто
И все же дух его не поколеблется,
Не пошатнется, можно быть уверенным,
Что он уж сам направить в силах жизнь свою.
И мне приятно было, и другие все
В один хвалили голос, поздравления
Несли мне, что мой сын таков характером.
Что говорить! Под действием молвы такой
Хремет ко мне приходит добровольно, с тем
Чтоб за него единственную выдать дочь
С большим приданым. Порешили; по рукам;
И на сегодня свадьбы день назначили.

А что мешает свадьбе, в самом деле, быть?

Узнаешь. День-другой спустя соседка вдруг
Хрисида умирает.

Осчастливил ты
Меня! Хрисиды этой опасался я!

Тут сыну часто доводилось быть среди
Хрисидиных любовников. Заботился
И он о погребении, грустил подчас,
Не раз и плакал. Это все мне нравилось.
И думал я: привязанность ничтожную
Так близко принял к сердцу! Что бы сделал он,
Когда б любил? Какой окажет мне почет,
Отцу? Вот признак сердца человечного
И кроткого характера! Так думал я.
К чему слова! Иду на погребение
Ради него, беды и не предчувствуя.

Гм… Что такое?

Вот что. Вынос. Мы идем.
Тем временем я между женщин, бывших там,
Одну вдруг вижу девушку наружности…

Приятной, вероятно?

И лицом она
Уж так скромна, уж так прелестна! Лучше нет!
И плачет, вижу, более других она,
И всех других красивей, благороднее.
Иду я к провожатым. «Это кто?» — спросил,
А мне они в ответ: «Сестра Хрисидина».
Так душу и пронзило. Э, так вот оно
Откуда эти слезы, эта жалость вся!

Между тем процессия
Идет, мы с ней. К гробнице приближаемся,
И тело на огонь кладут. Плач. Вдруг сестра
К огню неосторожно приближается
И с явною опасностью. Тут вне себя
Памфил любовь показывает скрытую
И ловко утаенную. Он к ней бежит,
Охватывает девушку. «Гликерия! Что делаешь?
На гибель ты зачем идешь?» Тогда она (видна любовь привычная!)
К нему в слезах откинулась — любовно так!

Что ты!

Чуть сдерживая гнев, домой иду.
Бранить его — причины нет.
Ответит он: «Что сделал я?
И в чем, отец, вина моя?
В огонь хотела броситься: я не дал ей,
Я спас». Ответ приличный.

Это правильно:
Бранить того, кто жизнь спасает! Что же с тем
Ты станешь делать, кто наносит вред и зло?

Хремет ко мне наутро, громко сетует.
Узнал он о поступке возмутительном:
«Памфил в связи с той самой чужеземкою!»
Упорно возражаю. На своем стоит.
В конце концов пошло тут на разлад у нас.
Дочь выдать не согласен он.

Что ж, сына ты…

Бранить его и этой недостаточно
Причины.

Почему, скажи, пожалуйста?

«Отец! Ты сам же делу указал конец!
Чужою волей скоро мне придется жить.
Оставь меня покамест жить по-моему».