Аристофан - Осы

Несчастный Ксанфий, эй! Что делаешь ты там?

Ночное бдение стараюсь сократить.

Изрядно, стало быть, намнут тебе бока:
Забыл ты, что за зверь под стражею у нас?

Я знаю, да вздремнуть мне хочется чуть-чуть.

Рискнем, попробуем: и по моим глазам
Истома сладкая какая-то пошла.

Ты корибантствуешь или сошел с ума?!.[1]

Нет, просто сон послал Сабазий на меня.[2]

Э! Значит, ты к нему привержен, как и я:
И на меня сейчас набег свой учинял
С персидской стороны какой-то носоклюй…
Преудивительный я видел сон сейчас.

Я тоже видел сон такой, как никогда.
Ты первый расскажи свой сон.

Приснился мне
Огромнейший орел; слетел на площадь он,
Вцепился в медный щит когтями и унес
Его под небеса, но вдруг тот самый щит,
Я вижу, с высоты бросает Клеоним.

Как будто просится в загадку Клеоним!
Теперь, беседуя с друзьями на пиру,
Их можно так спросить: «Скажите, что за зверь
На небе, на море, на суше бросил щит?»

Ох, ох! Какое ждет несчастие меня?
Увидеть сон такой!

Приятель, не тужи:
Клянусь, ужасного не будет ничего.

Нет, увидать того, кто бросит щит, – беда…
Но расскажи и ты свой сон.

Мой сон важней:
Я государственный видал во сне корабль.

Суть дела с киля ты выкладывать начни.

Сначала видел я: на площади сидят
И совещаются бараны меж собой,[3]
Как есть все с палками, в коротеньких плащах.
Потом приснилось мне, что средь баранов тех
Всепожирающий ораторствует кит[4]
И голосом свиньи откормленной визжит.

Тьфу, тьфу!

Что это значит?

Стой, молчи, молчи!
Гнилою кожею воняет этот сон.

Затем поганый кит принялся на весах
Воловий жир развешивать.

Беда, беда!
Он собирается продать народ вразвес.

Феора видел я:[5] вороньей головой
Украшенный, сидел он тут же на полу;
Тут вдруг Алкивиад картаво мне сказал:
«Смотли, Феол сидит с волоньей головой».

Скартавил верно в этот раз Алкивиад.

Феор стал вороном! Недобрый это знак.

Ничуть, напротив, добрый!

Как?

А вот как: он
Из человека вдруг стал вороном; теперь
Не трудно предсказать, что, взвившись к небесам,
Он уберется прочь к воронам навсегда.[6]

Ну как тебе не дать оболов пару: ты
С такою ловкостью распутываешь сны.

Я должен зрителям суть дела объяснить,
Но предварю сперва немножко вот о чем:
Не ждите ничего высокого от нас,
Ни шуток, краденных в Мегаре; нет у нас
Рабов, что зрителям бросают из кулька
Орехи грецкие; не выведен у нас
Геракл прожорливый, лишаемый еды;
И Еврипида вновь трепать не станем мы;
Клеона вознесла судьба, но не хотим
Окрошку делать здесь вторично из него.
Для вас есть басенка неглупая у нас
И вашему уму доступная: она
Мудрее пошлостей комедии иной.
У нас есть господин, огромный господин,
Который спит теперь на кровле, наверху.
Он запер на замок отца, а нам вдвоем
Велел смотреть, чтоб тот из дома не ушел.
Отец его болезнью странной заражен,
И никому из вас не угадать ее
Без нашей помощи. Попробуйте смекнуть.

Аминий Пронапид уверен, что старик
Завзятый костофил; клянусь, Аминий врет:
Догадку строит он, беря себя в пример,
Хотя в словечке «фил» лежит весь корень зла.
Вон Сосий говорит Деркилу, что старик,
Наверно, Винофил, – куда там! Вовсе нет.
Такая хворь – удел порядочных людей.
Вон Никострат из Скамбонид решил,[7] что он,
Наверно, жертвофил иль ярый гостефил, –
Клянусь собакою, старик не гостефил:
Ведь Гостефил у нас – неистовый блудник.[8]
Нет, где вам угадать! Пустая болтовня!
Молчите, если суть вам хочется узнать.
Открою вам сейчас хозяина болезнь:
Он ярый судофил, каких и в мире нет;
Он страстно любит суд и глубоко скорбит,
Когда не попадет на первую скамью.
Не может ночью он ни на волос уснуть,
А если и вздремнет немножко, все равно
Витает мысль его у водяных часов.[9]
Держать привыкши шар, встает с постели он,[10]
Сложив три пальца так, как будто фимиам
В день новолуния бросает на алтарь.
Увидит где-нибудь он надпись на дверях:[11]
«Сын Пирилампа Дем – красавец»,[12] – и сейчас:
«Воронка – ты моя любовь», – добавит он.[13]
Петух его стал петь по вечерам – и вот
Старик был убежден, что с подсудимых он
За пенье позднее, наверно, взятку взял.
Чуть ужин кончится, кричит он: «Башмаки!»
Еще не рассветет, а он уж в суд идет
И, как морской моллюск, там спит, прильнув к столбу,
По злости ставит он всем длинную черту[14]
И возвращается, как шершень иль оса,
С ногтями, полными начинки восковой.
Боясь, что камешков не хватит на суде,
Он берег у себя морской в дому завел.
Вот мания его. Советы – ни к чему:
От них еще сильней он рвется в суд.[15] Его
Мы держим взаперти, чтоб он не убежал.
Жестоко удручен его болезнью сын.
Сначала он отца старался убедить,
Чтоб бросил наконец носить плащишко он
И дома бы сидел, но тот не слушал слов.
И омовения ему не помогли.
Пытались плясками его лечить,[16] а он,
Как был, с тимпаном в суд стремительно влетал.
Когда же таинства ему не помогли,
В Эгину сын отвез и положил его
Насильно на ночь в храм Асклепия,[17] а он
Чуть свет пред входом в суд явился – тут как тут,
Когда уж мы его не стали выпускать,
Он начал вылезать по стокам для воды
И в окна. Мы тогда отверстья в доме все
Забили наглухо, наполнив их тряпьем.
И что же? – он гвоздей набил по всей стене
И, точно галка, вон выпархивал по ним.
Чтоб удержать его, теперь пришлося нам
Сетями крепкими опутать двор кругом.
Зовут же старика, клянуся Зевсом я,
Филоклеон, а сын его – Бделиклеон.[18]
Характер у сынка заносчивый и злой…