Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
— Что я должна делать? — спрашивает она шепотом у чиновника верфей.
— Ну, вам надо просто взять в руки бутылку… вот так… размахнуться как следует и разбить ее о борт корабля. Постарайтесь попасть вон в ту головку болта!
Он делает несколько шагов вперед и указывает на блестящую заклепку.
А Клайд все поднимается…
Женщина протягивает руку в коричневой замшевой перчатке (видно, что рука слегка подрагивает) и сжимает бутылку шампанского. На эллинге воцаряется мертвая тишина! Все работы замирают! Подъемные краны останавливаются! Становится слышен стук молотков на том берегу Клайда. Буксирное судно, которое покачивается на приливной волне в ожидании нового корабля, включает сирену и трижды трубит приветствие: «Да-вай! Да-вай! Да-вай!» Кто-то пронзительно свистит, в толпе раздаются крики, но они не могут заглушить стука молотков по деревянным блокам под днищем корабля. Напряжение достигает предела: огромный стальной великан, кажется, просыпается, наполняется жизнью! Он пока неподвижен, но вы знаете: через секунду корабль тронется с места! В эту немыслимо растянувшуюся секунду рука в замшевой перчатке покрепче сжимает бутылку, размахивается, и женский голос громко, отчетливо произносит:
— Счастливого пути «Императрице Востока»!
Ба-бах! Бутылка ударяется об стальную обшивку, осколки брызгают во все стороны, а вслед за ними взрывается фонтан шампанского — белые, как снег, брызги орошают малиновую платформу. Пошел-пошел! Корабль движется! Ура! Счастливого ему плавания!
На наших глазах вершится чудо! Мы наблюдаем, как огромное судно мягко соскальзывает в воду. Абсолютно бесшумно! Вся эта махина просто погружается в Клайд, оставляя за собой на деревянном настиле две широкие дорожки желтой смазки. Она похожа на безмолвный корабль-призрак! Корма уходит под воду, все глубже и глубже (так, что невольно возникает тревожная мысль: когда же она всплывет?). Затаив дыхание, все наблюдают, как судно ныряет в глубины Клайда, поднимая в воздух облако водяной пыли. Затем его движение замедляется, начинает сказываться сопротивление воды. Корабль почти на плаву! Он лежит на боку у берега — там, где заканчиваются две параллельные желтые дорожки. Он всплывает! И в следующий миг судно рывком поднимается, принимая вертикальное положение. Некоторое время стальное тело подпрыгивает на месте — высокое, светлое, грациозное, оно наслаждается первым соприкосновением с водой.
— Ура! Счастливого пути «Императрице Востока»!
Мы срываем с головы шляпы и подкидываем их в воздух. Какой-то старик в толпе рабочих стоит, сжимая в руке кепку, и со слезами на глазах смотрит вслед кораблю. Он машет промасленной кепкой, провожая взглядом свой восьмимесячный заработок.
— До свидания и — удачи!
Однако это еще не все. До наших ушей доносится незабываемый звук ломающегося дерева. Днище корабля крушит древесину и тащит огромные обломки с собой в реку, так что скоро вся поверхность воды оказывается усеянной плавающими кусками дерева.
Затем приходят в движение массивные железные цепи толщиной в человеческую руку. До этого момента они лежали двумя огромными кучами по обе стороны от стапеля. А теперь начали разматываться — сначала медленно, а затем с увеличивающейся скоростью. Гремя и подпрыгивая, они скользят в облаках пыли и обсыпающейся ржавчины, тянутся к судну, будто желая удержать его в колыбели. И вот наконец цепи полностью натянулись и замерли. Послушный корабль остановился в узком русле реки.
Я стоял на набережной с таким чувством, будто мне довелось наблюдать за рождением сказочного великана. На моих глазах он пробудился от векового сна, вырвался из пут и восстал, устремившись навстречу своей судьбе.
Я взглянул вниз сквозь жесткий деревянный каркас, где совсем недавно покоилось тело корабля, затем перевел взгляд на стального красавца — он все еще слегка подпрыгивал на волнах, словно радуясь обретенной свободе. Какой великолепный символ Глазго и Клайда!
Впереди его ждет долгая и счастливая жизнь. Этому кораблю предстоит бороздить воды океанов, заходить во множество портов и всюду нести гордое имя Глазго. Надеюсь, люди будут любить его, как любят корабли. На мостике — пока еще пустынном и голом — будут стоять отважные капитаны. Они поведут «Императрицу» сквозь бури и шторма, научат ее всему, что надо, сделают опытной и мудрой.
Но ни один капитан, ни один акционер никогда не испытает такого чувства близости и сопричастности, как мы — те, кто наблюдал за ее рождением, видел, как она, такая нагая и юная, плавно выскользнула из нянчивших ее людских рук в темное гостеприимство Клайда.
Глава двенадцатая
Роберт Бернс и прощание с Шотландией
Я встречаю людей, варящих сталь, и посещаю самый печальный дом Шотландии. Я отправляюсь в край Бернса, осматриваю жилище поэта, принимаю участие в импровизированном концерте в кабачке «Глоб инн» в Дамфрисе и в конце концов говорю «до свидания» Шотландии.
1В городе Мотеруэлл, который входит в состав конурбации Глазго, расположен крупный сталелитейный завод. Первый человек, с которым вы сталкиваетесь на территории завода, это посыльный — человек, который в свое время участвовал в знаменитом марше лорда Робертса на Кандагар[52].
На стене его крохотного офиса до сих пор висит портрет лорда Робертса. Если принять за истину расхожее утверждение, что почтовый ящик — это последний храм романтики, тогда получается, что занимающиеся отправкой почты посыльные являют собой самое романтическое зрелище на земле. Мы сталкиваемся с ними повсеместно и не особенно обращаем внимание на этих старичков с медалями, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся. А между тем для промышленного предприятия они то же самое, что и корабли для современного города: привносят в обычную жизнь привкус великих приключений и аромат истории.
Я отправился в гигантский город стали. Мне говорили, сколько миль железнодорожных путей проходит через него, но я не запомнил. Мне также сообщили, сколько акров занимает город, но и это я позабыл.
Единственное, что я вынес из своей экскурсии, — осознание драмы Человека с его уязвимым телом, который своими слабыми руками терзает жуткий, неподатливый металл, прежде чем дать ему путевку в жизнь. Человек нагревает металл до тех пор, пока он не начинает реветь, и только тогда выпускает из печи в виде багровой реки, искрящейся на холодном воздухе. Человек деформирует металл, придавая ему нужную форму; нацепив очки с синими стеклами, он стоит в недрах машины и нажимает на кнопки, выстреливает раскаленными болванками, швыряя их на прокатный стан; он раскатывает заготовки и делает пригодными к тому, чтобы нести локомотивы в Южной Африке, перекрывать реки в Южной Америке, формировать скелеты линкоров и пассажирских лайнеров.
Вооружившись длинными кочергами, люди стояли у заслонок печи, подобно бесам у входа в преисподнюю. Синие очки дали и мне, чтобы я мог подойти максимально близко и заглянуть в эту пышущую жаром печь. Внутри кипели шестьдесят тонн стали — вот такая каша варится на здешней кухне! На поверхности варева постоянно образовывались и лопались пузыри — крупные белые глаза лениво, медленно открывались и снова закрывались. Сами кирпичи, из которых сложена печь, были раскалены докрасна, до той температуры, при какой плавится железо и образуется сталь.
Люди, которые варят сталь, наверняка любят своих жен и детей. Дома они, как все простые люди, выгуливают собак и выращивают овощи. Здесь же, на работе, в них не чувствовалось ничего человеческого! Они казались придатками жутких фантастических механизмов: громыхая, двигались вдоль всего цеха, перетаскивали электрический коксовыталкиватель, который запускал в жерло печи клешню с тонной металла; подкрадывались к дверцам печи с железными прутьями и стояли в облаке пара от застывающего металла. Они переключали рычаги, которые перекидывали раскаленные заготовки с одного конца цеха на другой. Пот градом катился по лицам сталеваров, их рабочая одежда выглядела нарочито небрежной.
Правда, время от времени — когда печь только наполнялась и гул топки звучал на октаву ниже — те же самые рабочие скатывали бумажные шарики и швыряли ими друг в друга… или же обсуждали достоинства любимых команд, каких-нибудь «Рейнджерс» или «Селтика». Лично на меня подобные сценки действовали успокаивающе. Они доказывали, что сталевары все-таки обычные люди!
В городе стали я узнал, сколько замечательных творений вышло из здешних печей: это и Тей-Бридж, являющийся частью моста Форт-Бридж; и трагически погибшая «Лузитания», а также великолепные лайнеры «Аквитания», «Олимпик» и крупнейший в мире линкор «Худ», бесчисленные локомотивы, многие мили железнодорожных рельсов, балки и бесконечные котельные листы…
