Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
Так они и ехали сквозь дождь и снег, эти сорок всадников. И в конце концов приехали в родную Англию. Там почти ничего не изменилось за время их отсутствия. Шекспиру по-прежнему было два годика, Бэкону — пять. Молодой человек по имени Фрэнсис Дрейк уже вырос и готовился вместе с Хоукинсом выйти в море. И как-то так получалось, что все эти люди — неосознанно, будучи игрушками в руках у слепой судьбы — оказывались в нужное время в нужном месте. Чтобы послужить к вящей славе Англии и королевы Елизаветы! А в то же самое время на голой скале Стерлинга тосковала другая королева — одинокая, в окружении неверных, неправильных людей. Вот она стоит у окна и с тоской вглядывается в свинцовый туман, в котором хищные пальцы ветра проделывают прорехи. Старая боль в боку не дает ей покоя. Легкое, неуловимое эхо Тюильри почти не слышно, его поглотила предательская тишина старой скалы. Туман делается все гуще, принимает зловещие формы. Королева со вздохом отворачивается от окна. Она одна, всегда одна… Королева безутешно плачет.
Глава четвертая
Сент-Эндрюс и Перт
Я под дождем следую к Лох-Левену и оказываюсь в плену у новых воспоминаний о королеве; далее я приезжаю в Сент-Эндрюс — город, который даже во сне играет в гольф. Я пересекаю Тей по пути в Данди и продолжаю свой путь в Перт, где встречаю коробейника, распивающего ром и пиво.
1Неподалеку от Стерлинга на склонах Охильских холмов я наткнулся на местечко под названием Доллар. Меня особо позабавило, что Доллар располагается буквально под боком у Стерлинга и всего в нескольких милях от живых, полновесных долларов Данфермлина! Думаю, что шотландцы — которые, по слухам, в равной степени любят доллары и фунты стерлингов — должны особенно охотно селиться в здешних местах. В деревушке мне рассказали, что, если подняться выше в холмы, то там можно увидеть узкую горную долину (в Шотландии они называются гленами). Посреди этой долины находятся развалины замка, некогда принадлежавшего семейству Аргайлов. Он носил название Касл-Глум, то есть Мрачный. По словам местных жителей, в древности про обитателей этого замка говорили так: живет в Мрачном замке, на берегу речушки Гриф (или Горестной), в долине Кэр (то есть Долине забот), рядом с деревней Доллар (или деревней Скорби[23]) — уж точно, в самом несчастном месте на земле! На мой слух, звучит, как отрывок из Беньяна.
Был мокрый, дождливый день. Облака висели так низко над холмами, что верилось: встань на табуретку, и достанешь их палкой. Мелкий дождь падал тонкими косыми струйками, а злобные порывы ветра со всей силы ударяли из-за угла и заставляли струйки снова взлетать в воздух. Местность вокруг выглядела серой и унылой, словно застывшей в печали. Время от времени в Шотландии выдаются такие дни, когда кажется, будто и небо, и земля сдались на волю грусти. На фоне плачущего неба и слезливой земли особенно отрадно видеть неизменное добродушие людей, эту землю населяющих. В такие дни поленья в камине сельской гостиницы пылают особенно ярко, и вы с обостренной благодарностью воспринимаете простой вопрос хозяйки:
— Возьмете яйцо к чаю?
Я просто влюбился в эту фразу! Попав сюда, забудьте всякие изыски типа «не желаете ли яйцо?» или «подать вам яйцо, сэр?» или «позволю себе смелость предложить яйцо». В Шотландии спрашивают именно так: «Возьмете яйцо к чаю?» И в этом, мне кажется, присутствует некая средневековая учтивость. Как будто мне и вправду предлагают пойти на кухню и протянуть руку за яйцом.
Или вот еще одна достойная фраза: «И тут раздался стук в дверь». Шотландцы говорят буквально следующее: «И тут пришел стук к двери». Да-да, у них никогда не бывает стука «в дверь», а только так — «к двери». Это наш английский «стук» тупо стучит, шотландский же «приходит». Согласитесь, звучит намного драматичнее. Так и видишь, как нечто — еще не «стук», но уже несущее в себе все его зловещие признаки — маячит вдалеке, затем начинает приближаться с неотвратимостью Рока в греческой трагедии и наконец останавливается на вашем пороге и, выдержав долгую, почти устрашающую паузу, проявляет себя в полной красе. Жутковатая картина! Почти как в шотландских легендах:
— И вот… ты слушаешь меня?., и вот стук пришел к двери, а затем…
2День уже клонился к вечеру, когда я подошел к озеру. На фоне серого неба его поверхность казалась серебристо-белой и была вся исколота падавшими дождевыми каплями. Недалеко от берега на волнах покачивалась маленькая лодочка, а в ней мужчина в мокром, блестящем дождевике методично забрасывал в озеро наживку. День был как раз подходящий для рыбной ловли: дождливо, облачно, ветрено.
Посреди озера виднелся мрачный остров, который отсюда смотрелся как темное скопление деревьев, над ними медленно перемещалась причудливая туманная пелена. Издалека казалось, будто старая колдунья бродит по полянке, собирая ядовитые ягоды. Я тоже сел в лодку и погреб к острову. Деревья выстроились плотными рядами вдоль берега, словно часовые, поставленные охранять некий секрет. Уже на острове выяснялось, что секрет этот — развалины старого Лох-Левенского замка.
От него многое осталось: квадратная сторожевая башня, стена, огораживающая замковый двор, останки стен, выглядящие зарубцевавшимися шрамами на зеленом мху, кустарник и живая изгородь из деревьев, за которыми темные волны накатывались на берег с тихим, характерным для озера звуком. Я похвалил себя за то, что прямо из Стерлинга направился к Лох-Левену, поскольку таким образом я повторял путь, некогда проделанный Марией Стюарт. К тому же здешний остров, как и многие шотландские пейзажи, сильно выигрывает в дождливую погоду…
Итак, припомним, на чем оставили древний замок: королева стоит у окна и печально разглядывает туманную долину Карс-о-Стерлинг; принц Джейми покойно спит в своей колыбели; Дарнли хандрит, а Босуэлл красуется в новом голубом камзоле. Все это происходило шесть месяцев назад (немалый срок, чего только не случится с женщиной за полгода!). Однако теперь уже июнь 1567 года. Прошло два месяца с того зловещего взрыва в Керк-О'Филде, который разбудил Эдинбург и эхом прокатился по всей Европе. Эта заурядная вспышка пороха высветила такую картину, которая проняла даже не слишком щепетильную совесть шестнадцатого столетия. Весь цивилизованный мир — Англия, Франция и Ватикан — обсуждал неприглядные дела, творившиеся в Шотландии. Супруг королевы зверски убит. Сама королева оказалась под подозрением. Что же до графа Босуэлла, то его соучастие в преступлении ни у кого не вызывало сомнений. Поговаривали о любовной связи между этими двумя. Следует пояснить, что в ту эпоху никто не возражал против убийства как такового. Для шотландцев это был старый добрый обычай, да и в остальных государствах политическое убийство считалось вполне допустимым средством достижения целей. Бывали случаи, когда одно дешевое убийство — при условии, конечно, что оно правильно спланировано и реализовано — помогало избежать множества смертей в ходе дорогостоящей войны. И никто бы особенно не стал жалеть лорда Дарнли, этого жалкого спившегося труса, но вот то, как Мария Стюарт решила обойтись с убийцей своего мужа, возмущало многих. Даже королеве не дозволено нарушать законы справедливости, а согласно этим законам убийце место на виселице, а не в постели вдовы. Многие пытались предостеречь Марию. Среди них была и Елизавета, которую трудно отнести к числу ближайших друзей шотландской королевы. Тем не менее, изменив своей обычной сдержанности, она пишет «дорогой кузине» письмо, в котором умоляет соблюсти правосудие. Увы, это необычное послание — одно из тех честных и взволнованных писем, которые одна женщина пишет другой в приступе неконтролируемой искренности — не возымело действия. Мария никого не слушает, похоже, она вознамерилась испить до дна чашу позора и печали.
Я не знаю другого примера в истории, когда бы женщина столь отчаянно и безрассудно распорядилась своей жизнью. Но история Марии Стюарт — это еще и величайшая тайна. Ибо мы не знаем (и вряд ли узнаем), о чем думала она, что чувствовала в эти полгода, отделявшие ее от Кэрберри-Хилл. События тех месяцев носят оттенок голливудских драм — даром что происходят в древнем Холируде. Чего стоит один только невероятный вечер, когда шотландские лорды под угрозой оружия вынуждены были официально признать Босуэлла женихом королевы. А затем случилось еще более невероятное нападение на кортеж Марии в окрестностях Эдинбурга: шум, переполох, сверкание стали, но никакой крови, поскольку никто не сражался. Королева добровольно отправилась вслед за своим похитителем в Данбарский замок. Что мы должны думать об этом? Была ли она действительно жертвой Босуэлла? Или же — в поисках защиты и поддержки — по собственной воле бросилась в его грубые объятия? Вопросы без ответов… Так или иначе, парочка уединилась в замке на берегу Северного моря и провела там десять дней — тихий медовый месяц, опередивший женитьбу. Впрочем, свадьба не замедлила последовать: торжественная церемония состоялась летним утром в холирудском зале заседаний. И здесь впервые за всю историю бедствий королевы возникает новая нота — возмущенный ропот простого народа, который в откровенных, площадных словах выражает свое отношение к поведению королевы. Однако Мария будто не слышит. Она, как одержимая, множит счет своим безрассудствам. Мы видим королеву во время безумной ночной скачки, когда она в костюме мальчика-пажа сломя голову несется к своему возлюбленному. И вновь они затворяются в Данбаре, на сей раз затем, чтобы вместе подготовиться к грядущему испытанию. Марии не во что переодеться, приходится позаимствовать платье у служанки. Так, в костюме простой горожанки, она и отправится с Босуэллом к Кэрберри-Хилл, где их уже дожидается вся шотландская знать. Однако до сражения дело не доходит. Босуэлл изъявляет готовность один на один сразиться с любым достойным соперником. Бароны медлят, и ситуация заходит в тупик.
