Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Ему легко дышится на волжском просторе. И он начинал сочинять картины-песни.
Одной из первых была «Золотой Плес». В этом полотне нет ничего досконально похожего, копирующего, в полотне намечено состояние торжественности умирания дня и рождения вечера.
«Вечер. Золотой Плес».
Этот холст — новый шаг Левитана в постижении пейзажа родины. Озаренность, сложное освещение полотна придают картине какую-то сказочную свежесть и очарование.
Будто в золотом мареве купаются небо, вода и берега Волги, чуть-чуть тронутые сизым вечерним туманом, который стелется на берегу, покрывая все холодной дымкой вуали.
Как всякий вечер, холст навевает грусть.
И эта скрытая борьба ликующих теплых тонов уходящего дня, радостных и звучных, невольно подчеркивается пепельностью наступающих летних сумерек, тронувших косогор, колокольню и домик. Городок притих.
Вся картина наполнена удивительной музыкой молчания, так много рассказывающей нашему сердцу. Чистота, какая-то девственность, нетронутость, лирика длящегося секунды мига, остановленного навсегда Левитаном, делают эту картину значительной в истории русского искусства, предваряющей многие творения следующего века.
Главное, что отличает этот пейзаж, — то, что художник приемлет всю эту напряженную интимность.
Полотно пронизано острым чувством очарования живописца, влюбившегося в этот мотив.
Он создавал его сложно, собирая по крупицам впечатления от многих вечеров.
Картина создана мастером, как бы ставшим на мгновение птицей и взлетевшим над землей.
Живописец снова с Кувшинниковой на Волге. И вновь он счастлив. Снова ему легко и уютно в родных краях, и, что особо важно, пишется хорошо!
Юрьевец. Старые легенды овевают этот город. Окрестности-дикие. Глухие буераки будто полны лешими, колдунами, сказками…
Короленко писал об этих местах: «Сколько призрачных страхов носится еще в этих сумеречных туманах, так густо повисших над нашей святою Русью!»
Живописец сразу оценил мир легенд, окутавших старый город, крепость, древний вал, многие века охранявшие подступы к городу. Неприступный берег, о который лениво плескались волны. Казалось, сама история переворачивает неспешно страницы летописи.
На Волге был завершен сложный процесс становления Левитана. Вот что вспоминает Кувшинникова:
«Бродя по окрестностям, вдруг наткнулся на ютившийся в рощице монастырек. Он был некрасив и даже неприятен по краскам, но был такой же вечер, как когда-то в Саввине: утлые лавы, перекинутые через речку, соединяли тихую обитель с бурным морем жизни, и в голове Левитана вдруг создалась одна из лучших его картин, в которой слилось воедино… и вновь увиденное, и сотни других воспоминаний».
Метровый холст, но какая бездонность хлынет на вас, если вы вслушаетесь в разговор художника с природой. Левитан верен себе. Сюжет прост!
«Тихая обитель».
Вечереет. В зеркале реки опрокинулись колоколенка, многоголовая старая церковь и озаренная закатом зелень.
Если бы не заряд духовности, который заставляет нас не только смотреть, но и чувствовать сердцем написанное художником, современный критик мог бы обвинить его в натурализме, — с таким тщанием прописаны каждая веточка, каждый лепесток переднего плана.
Шаткие мостки. Листья кувшинок. Рябь воды…
Но главное здесь, конечно, не в деталях, хотя они помогают создать атмосферу картины.
Основное — это аромат встречи с жизнью и размышление о ней. Мастеру тридцать лет.
Он подводит мысленный рубеж всему сделанному и прожитому. Вспоминает детство, стертое суетой и гамом, страшную, тяжкую и чудную юность, когда впервые муза подала ему руку и привела в мир прекрасного, первые успехи и незабываемые обиды… Увлечения и разочарования.
И вот, наконец, попав на Волгу и прикоснувшись к целине, именуемой Русью, Левитан нашел в себе новые силы и открыл ту новую красоту в видении Родины, которая сделала его имя бессмертным.
Тихая обитель.
Он забыл все дрязги, всю ту бытовую накипь, которая отравляла с самого раннего детства его жизнь, он, подобно свободной птице, как и в картине «Вечер. Золотой Плес», поднялся выше обыденщины и взглянул на вечный мир природы, взглянул и заговорил с ней.
И мы слышим этот долгий, доверительный диалог.
Как откровенен Левитан!
Он, как на духу, рассказал о себе все… Мы узнаем, сколько горя, неудач, неудобства, нищеты, голода хлебнул он.
И вот сейчас художник признается Отчизне в любви…
И Родина, слушая горячую и порою сбивчивую речь мастера, открывает ему самое сокровенное — свою душу, светлую, спокойную, мудрую и чистую.
Можно много дней приходить к этой картине, и каждый раз, в зависимости от времени дня, света и настроения, полотно будет другое, незнакомое.
Такова и сама природа, которая только один, только один миг похожа на себя, еще мгновение — и это уже будет она, но другая, еще тобой не узнанная…
Художник еще будет писать разные сюжеты, порою грустные и даже драматические.
Он объездит пол-Европы, но не привезет оттуда ничего значительного.
Но с каждым годом все звонче и звонче будут звучать лучшие полотна Левитана, в которых он найдет новую гармонию холодных и теплых тонов, раскроет все богатство палитры России.
Мастер говорил с природой, понимал шепот листвы, разговор птиц, пение ветра, ему была доступна тайная музыка пейзажа. Он обладал совершенным постижением жизни просторов своей земли. И когда мы до конца раскрываем это чудесное свойство Левитана, какой-то мерцающий холодок пробирается в сердце.
Кажется, что раскрыли чужую тайну…
Ведь еще и еще раз хочется напомнить, что Россию, ее пейзажи писали блистательные мастера, но ни один из них не создал таких объемных и в то же время бездонных полотен, которые, подобно частям величавой симфонии, лишь дополняют друг друга, подчеркивая всю многогранность и необъятность лица Родины. «Тихая обитель». Это полотно как бы синтезирует впечатления Плеса и Юрьевца.
Полотно поразило. Все наперебой славили художника и его музу. Правда, один почтенный писатель находил, что-де «мостки длинны», не менее маститый поэт видел разлад между названием и ее сюжетом: «Помилуйте, называет это тихой обителью, а тут все жизнерадостно».
Бенуа приписывал успех картины поездке Левитана на Запад, будто забыв, что и до Франции, до знакомства с импрессионистами он уже писал отменные холсты.
… Мастер попадает в самое сердце художественной России. С легкой руки замечательного живописца Поленова его принимают в свои ряды передвижники.
Левитан побывал в Петербурге на торжественном обеде Товарищества и был полон надежд и планов.
Поленов писал жене в Москву:
«Как мне приятно слышать про Левитана, что он в хорошем настроении, хочет работать и доволен тем, что был на обеде. И я остался доволен… Какой-то молодостью повеяло…»
«Поленовские вечера».
Эти встречи сблизили Репина, Сурикова, В. Васнецова, молодежь — братьев Коровиных, Врубеля, Серова, Левитана, Пастернака, Архипова и других.
Всех этих разных людей объединяла любовь к искусству, к труду и, главное, к России.
Наступило очередное лето, и художник с Кувшинниковой, вместе с Ликой Мизиновой, новой знакомой Левитана, поселяются на даче в Тверской губернии в Затишье.
Недалеко от Затишья Левитан нарисовал старую плотину через реку. Об этой запруде ходила легенда.
Бывая здесь, Александр Сергеевич Пушкин прослышал рассказ о красавице, дочке мельника Наташе, утопившейся в омуте от несчастной любви… Пушкин использовал этот сюжет для «Русалки».
Все лето работал Левитан над картиной «У омута».
«Как беден наш язык! — Хочу и не могу. — Не передать того ни другу, ни врагу, что буйствует в груди прозрачною волною».
Эти стихи Афанасия Фета могут символизировать постоянную неутоленность желаний Левитана изобразить всю красоту Отчизны.
Пример неугасимой тоски, неудовлетворенности чувств мучительно сомневающегося в конечных результатах своего труда художника.
Творчество вдохновенное и бескомпромиссное, не знающее жалости, полное тревог и сомнений, — вот истинный мир искусства Исаака Левитана.
Живописец любил читать друзьям строки Фета:
Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души, и трав неясный запах.
Исаак Ильич жил летом 1892 года в деревне Городок близ Болдина Нижегородской железной дороги. И опять хорошо пишется в этих краях.
Художник счастлив… Случилось так, что однажды, возвращаясь с Кувшинниковой после охоты домой, они вышли на старое шоссе.
Вечерело… Перед глазами Левитана лежала Владимирка, уходя в сумеречную даль. Родился сюжет.
