Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Более того, у нас есть возможность установить примерное время написания этих «нужных» стихов. На одном из частных концертов, рассказывая про свою «Детскую поэму», посвященную Ивану Дыховичному, Высоцкий упомянул такую деталь: «Одно время, когда уж меня прижали совсем, я начал писать детские стихи» [88] [89]. А работа над поэмой была начата в середине 1970 года /3; 37/, то есть примерно в то же время, когда была заполнена пресловутая анкета… Впрочем, Высоцкий говорил Карапетяну, что написал «нужные» стихи «под ноябрьские праздники», то есть, видимо, чуть позже анкеты… Трудно сказать, имелась ли в виду та самая «Детская поэма» (так как никаких вариантов с красными знаменами и Лениным там нет — есть лишь «пионервожатый Юра», да еще пародийные строки: «Гневный протест в “Пионерку” пошлем / Или вообще — в “Комсомолку”!») или какой-то другой текст, действительно уничтоженный.
Высоцкий же в 1970 году, помимо написания стихов с Лениным и красными знаменами, сыграл роль революционера Сухэ-Батора — своего рода «монгольского Ленина» — в радиоспектакле Феликса Бермана «Богатырь монгольских степей», запись которого (в Государственном Доме радиовещания и звукозаписи Гостелерадио СССР) состоялась 20 января 1970 года, то есть за пять месяцев до заполнения анкеты. В свете сказанного можно рассматривать эту роль как вынужденный шаг, рассчитанный на то, что власти отменят официальные запреты на публичные концерты и дадут возможность сниматься в кино. А пока Высоцкий был вынужден участвовать в радиоспектаклях и озвучивать фильмы — такие, как, например, картина Евгения Осташенко «Ильф и Петров» (киностудия «Центрнаучфильм», 1969), где он читал текст от автора (кстати, в титрах фамилия Высоцкого не упомянута).
Итак, ответ «Ленин. Гарибальди» был частично продиктован отчаяньем от безысходности. Вот что вспоминает составитель анкеты Анатолий Меныциков: «На вопрос: “Что тебя в последний раз огорчило?” Высоцкий ответил: “Всё”. Вот это “всё” нуждается в комментариях. Семидесятый год был, наверное, наиболее суровым для Высоцкого — именно на него падает пик неприятия его. Теми, кто тогда “руководил” культурой. Он записал в “Мелодии” большое количество песен, но вопрос о выпуске диска-гиганта всё оттягивался <.. > ему запрещали выступать, причем запрещали унизительно. Он, например, выезжал в отдаленный район — тогда у него еще не было машины, ехал на перекладных — и сталкивался с объявлением: концерт отменяя-ется в связи с болезнью артиста Высоцкого. Таких отмен было много. Поэтому он так выдохнул это слово: “Всё!”2*4.
Меныциков вспоминает также: «“Всё” — это не печатали ни строчки! Я помню, что в газете “Советский спорт” появилась статья об альпинистах, которая называлась “Лучше гор могут быть только горы…”. Радости Высоцкого не было предела! Он вырезал этот заголовок. Он с ним носился!
— Меня напечатали!
“Всё” — это отменяли концерты! Я однажды попросился с ним на концерт… Знаете подмосковный Калининград? <…> Приехали мы в этот город, подъезжаем к Дому культуры — и такая картина: стоят люди и висит объявление: “В связи с болезнью артиста Высоцкого концерт отменяется”.
А ведь Володя звонил перед самым выездом:
— Ну как, всё в порядке? Все билеты проданы? <.. >
Володя вышел из машины, быстро вернулся — и сказал только одно грубое слово… Он очень огорчился, курил одну за одной, и за все время, пока мы ехали домой, не сказал ни одного слова.
Еще был такой случай… Я сидел за столом, курил. Володя выходит из гримерки. Спрашиваю: “Ну, как дела?” — такой дежурный вопрос… А Володя сел в кресло рядом — и вдруг выдал монолог минут, наверное, на десять! Как ему всё осточертело. Как ему жить и дышать не дают! Как каждый день удары — под дых! И этот его монолог был наполнен таким отчаяньем! Что же огорчало? — “Всё!”» [90] [91] [92] [93] [94] [95] [96]
Обратим внимание на фразу: «Володя вышел из машины, быстро вернулся — и сказал только одно грубое слово…».
С большой долей уверенности можно предположить, что это слово — «суки», поскольку именно так Высоцкий зачастую именовал представителей власти.
Рассказывая об отмене концерта в Минске (1979), Владимир Бобриков пишет: «Высоцкий пошел к организаторам. Если мне не изменяет память, “сук” (Высоцкий иначе, как “суки”, эту власть не называл) представлял зав. отделом горкома.
Высоцкий подошел к нему и прорычал:
— Если Вы больны, то вешайте объявление о своей болезни/6.
Более подробно об этой встрече Бобриков рассказал в интервью 2009 года: «…повесили это объявление. И я вот так, как дурак, подхожу и говорю: “Концерт отменили в связи с Вашей болезнью!” Он подбежал… был такой Бартошевич — по-моему, секретарь горкома партии, — и Володя заорал на него: “Если вы вешаете объявление о своей болезни…”. А тот сначала спокойно с ним разговаривал. А потом, когда Высоцкий: “Вот вы, б…ь, понимаете, вот сейчас стоит 300 человек, они пришли на мой концерт! А вы повесили объявление, что концерт отменяется в связи с болезнью… ну, вот как вы думаете, после этого кто-нибудь будет верить вашей советской власти, вашим словам горкомовским?”. И тут этот Бартошевич уже как начал: “Мы здесь хозяева, Владимир Семенович! А вы садитесь, так сказать, уезжайте в свою Москву и там командуйте! А здесь мы хозяева!” И Высоцкий в бешенстве швырнул гитару… по-моему, она даже треснула — такой звук раздался… вскочил в “Мерседес”, сразу на 2-ю скорость или на 3-ю врубил машину и уехал в Москву»/7.
По воспоминаниям Вадима Туманова, реакцией Высоцкого на вторжение советских войск в Афганистан в том же 1979 году был сплошной мат: «С порога — поток непереводимых выражений: “Совсем, суки, одурели!..”»/8.
Когда писатель Юлиан Семенов пригласил Высоцкого и Туманова поехать к нему на день рождения в Пахру, Высоцкий послал его на три буквы, а потом, когда Туманов спросил его, почему он отказался, — ответил: «Да я с этой КГБшной сукой за один стол никогда не сяду!»/9.
Марина Влади говорила в одном из интервью: «.. именно невыносимый зазор между тем, как Володю любила публика и как не терпела власть, бесил. Он орал: “Почему эти суки мне отказывают?”. Дальше не буду, потому что он употреблял мат на-стоящий»5°.
Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич вспоминал: «Ведь он “завязывал”, у него был этот опыт, и он завещал его мне: “Хватит, Хил, для этих сук счастье, когда мы квасим”»51
19 января 1979 года после концерта в Квинс-колледже (Нью-Йорк) Высоцкий сказал писателю Аркадию Львову: «Ох, суки… — он добавил еще неприличное слово, — как они там, в Москве, мотают душу мне!» [97].
В 1980 году Высоцкий намеревался снять фильм «Зеленый фургон» по сценарию, написанному им совместно с Игорем Шевцовым, и однажды у него вырвалось: «Не буду я снимать это кино, — сказал он мне на кухне, — вспоминает Шевцов. — Всё равно не дадут снимать то, что мы хотели. Если уж сценарий так мурыжат, то будут смотреть каждый метр материала. <.. > Они, суки, почти год резину тянут»5 [98] [99] [100].
В дневнике 1975 года Высоцкий, рассказывая о своем присутствии на церемонии вручения Синявскому французской премии «Лучшая иностранная книга года» за его повесть «Голос из хора», записал: «Занервничали мы. Как они все-таки, суки, оперативны. Сразу передали по телетайпу — мол, был на вручении премии /6; 291/*4
