Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты
И что же? — этим Федором Ивановым оказался ранее всех арестованный мною Александр Петров!
Я невольно засмеялся.
— Ах, дурак, дурак! — сказал я ему. — Что же это ты по паспорту Петров, а для приятелей Иванов? Говорил бы уж всем одно, а то на! Кто же ты: Петров или Иванов?
— Александр Петров, — отвечал он, — а назывался у них Ивановым Федькой для спокоя.
— Кто же ты?
— Крестьянин!
— Покажи спину! — вдруг сказал Келчевский. — Разденьте его!
С него сняли рубашку, и мы увидели спину, всю покрытую шрамами от старых ударов.
— По зеленой улице ходил? — сказал Келчевский. — Ну, брат, не запирайся. Ты беглый солдат, и звать тебя Федором Ивановым!
Но он уперся. Два месяца прошло, пока мы собирали о нем все справки и восстановили его личность. Тогда он сознался и перечислил все свои преступления.
Действительно, он оказался Федором Ивановым, бывшим рядовым Ковенского гарнизона. Там он проворовался и бежал; его поймали и наказали шпицрутенами через 500 человек. Сослали в арестантские роты в Линабург, и он оттуда бежал в 1854 г.
Зверь на свободе!
Он объявился в Петрограде, занимался кражами, а в следующем году познакомился в сторожке Славинского с Михаилом Пояненом и начал свои страшные разбои.
Он один убил крестьянина Кокко и матроса Кулькова, вместе с Калиною — чухонца на Ропшинской дороге, потом опять с Пояненом удушил Корванена. После этого сошелся с Калиною Еремеевым, Иваном Григорьевым и остальными и, приняв над ними командование, стал производить страшные грабежи и убийства, участвуя почти во всех — лично.
Он смеялся, рассказывая про свои подвиги, а все, показывавшие против него, трепетали при одном его имени.
Следом за ним выступает Калина Еремеев, 22 лет. Бывший пехотный солдат, а потом крестьянин, он производил впечатление добродушного парня, а между тем все удушения в столице совершены были им с Ивановым, да еще в Кронштадте он убил крестьянина Ковина и жену квартирмейстера Аксинью Капитонову.
— Пустое дело, — добродушно объяснял он процесс убийства, — накинешь это сзаду петлю и потянешь. Коленом в спину упрешься. Ен захрипит, руками разведет — и все тут!
Этот Калина вместе с Федором Ивановым были ужасны.
Между прочим, Калина рассказал про убийство под Ропшею неизвестного человека, которого они там же и похоронили.
Мы поехали с ним на место убийства. Пустынная дорога, перелесок, и тут, под сосною, этот Калина указал рыть.
И мы вырыли труп с проломленным черепом.
Другой труп он указал в Кронштадте, труп матроса. Он убил его ударом долота в грудь.
Эти двое были, по сравнению с прочими, настоящими разбойниками.
Остальные все участвовали понемножку. Женщины, состоя любовницами убийц, укрывали часто и их, и вещи, а Стефания — как выяснилось — была в некотором роде вдохновительницею убийц.
Шайка была организована образцово. После убийства «душители» ехали прямо в дом Дероберти, и там дворник дома, Архип Эртелев, прятал и лошадь, и экипаж в сарае.
Иногда у него стояло по три лошади.
Сторожа Сверчинский и Славинский давали «душителям» приют, и у них в домиках совершались и дуван, и попойка, и составлялись планы.
Изредка они покупали и вещи, но этим делом больше занимался содержатель портерной, Федор Антонов.
Картины одна страшнее другой проходили перед нами на этом следствии, и на фоне всех ужасов рисовались на первом плане люди-звери, настоящие разбойники: Федор Иванов, Калина Еремеев, Михаил Поянен и Александр Перфильев.
Первые два были у нас и уже во всем повинились; а двое других все еще гуляли на свободе.
Я искал их без устали вместе с Ицкою Погилевичем, и наконец мои старания были награждены успехом.
Царская Россия. Обыск на улииеПервым попался Поянен.
Для поимки Михаила Поянена нужно было только время. Он был все-таки человек, как-никак любил красивую Стефанию и должен же был интересоваться ее участью.
Я решил, что рано или поздно, но он наведается к Анне Славинской, которая жила теперь одна в осиротевшей сторожке, и назначил непрерывное дежурство над этим домом.
И расчет мой оправдался, но через полтора только месяца. Поставленный мною агент донес, что на рассвете в будку заходил мужчина, по описанию схожий с Пояненом, пробыл минут десять и ушел.
Я только кивнул головой.
Так и должно было быть.
— Следи, — сказал я агенту, — и когда он станет оставаться на ночь или на день, по второму разу скажи мне!
Прошло еще дней десять.
Наконец агент пришел и сказал:
— Надо полагать, с девкой сошелся. Каждую ночь теперь ночует. Придет так часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть!
— Хорошо, — ответил я, — сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум часам я приду к тебе сам!
Я попросил к себе на помощь двух богатырей. Смирнова с Петрушевым, и в два часа ночи был против будки № 11.
Она имела еше более зловещий вид, потому что из ее окон не светилось огня. Кругом было темно. Ночь была мрачная, безлунная…
Я едва нашел своего агента.
— Здесь. Пришел, — прошептал он.
Я взял в темноте за руки Смирнова и Петрушева и сказал им:
— Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь запру. Фонарь с вами?
— Здесь!
— Давайте его мне!
Я взял фонарь, приоткрыл в нем створку, нащупал огарок и приготовил спички.
Потом мы втроем смело подошли к дверям, и я постучал в окно.
Никто не отозвался.
Я постучал крепче.
За дверью словно пошевелились. Потом Анна закричала:
— Кто там?
Я изменил свой голос и ответил:
— Отвори! От Стефании и от отца!
За дверью опять все смолкло, но затем звякнула задвижка и дверь чуть-чуть приоткрылась.
Моим молодцам было этого довольно.
Они мигом распахнули дверь и вошли в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.
Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь.
Это было делом одной минуты.
Перед нами стояла Анна в длинной сорочке.
— А где Мишка? — спросил я.
Она продолжала кричать, как зарезанная.
— Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали. Оставьте меня!
— Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону! — сказал я. — Да осторожно. Смотрите направо. Он там, может быть, за печкой.
Я не успел кончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собою.
— Пошли вон! Не пущу! — вопила она. Я потерял терпенье.
— Берите ее! — крикнул я.
Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с ней. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели, спеленутая и перевязанная по ногам и рукам.
Тогда она стала кричать: «Спасайся!»
В ту же минуту распахнулась дверь и из нее, страшный, как сибирский медведь, выскочил Мишка Поянен. В руках у него была выломанная из стола ножка.
— А, ты здесь, почтенный! — крикнул я ему.
Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и… в ту же минуту лежал на полу.
Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него.
Связать его потребовалось минут пять.
Тогда я приказал развязать Анну, и мы вышли из сторожки № 11 со связанным Пояненом.
На другой день мы снимали с него допрос.
Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего 30 лет. Выборгский уроженец, типичный чухонец, угрюмый, мстительный, злой, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами, по сорок ударов каждый раз.
Но это и все, что мы о нем узнали.
Он сам от всего отрекался.
Не узнавал Славянского, Стефанию, Калину, меня. Отказывался от всякого соучастия в преступлениях.
Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог этим путем избегнуть наказания. Так окончилась поимка Поянена.
С Перфильевым дело было труднее, и мне помог благодетельный случай.
В то время Петроград еще не представлял такого образцового порядка, какой заведен теперь, особенно в отношении полицейском.
За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притоном для всяких бродяг и проходимцев.
Поэтому нетрудно будет представить, какой задачею являлось разыскать хогя бы в столице этого Перфильева.
Но я храбро взялся за дело.
Прежде всего я обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели (а такие среди воров и бродяг у меня были всегда), пообещал щедро наградить их за всякое указание.
Затем я установил наблюдения за будками № 9 и № 11 и также за всеми заставами.
Наконец, и сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:
