Луи Повель - Мсье Гурджиев
В августе я окончательно порвала с М. Наша связь потеряла всякий смысл я ведь была выше отождествления, а без него любить невозможно. За время моей «работы» я порвала отношения со всеми своими друзьями, в том числе со школьной подружкой, самым давним и близким другом. Только чудом мы не раздружились с Пат. Не сомневаюсь, что хорошие отношения удалось сохранить из-за полного друг к другу безразличия. Безвозвратно ушли в прошлое счастливые минуты, которые мы пережили в Балтиморе, в Нью-Йорке, во время первого посещения Парижа, и с этим следовало примириться. Отказаться от поэзии для меня было все равно, что броситься с моста в реку. У Пат же все-таки оставалась одна мелочь, позволявшая ей держаться на плаву. Она обожала нашего родного Дружка, вечно лающего непоседу, все время норовящего чего-нибудь стянуть, жующего орехи, постоянно страдающего от мух и чесотки. И я его любила, но как бы умом, чувствовать любовь я в ту пору была неспособна. А Пат еще испытывала какие-то чувства к Дружку.
Поскольку наш хозяин продолжал вымогать у нас все больше денег за квартиру, в середине сентября мы были вынуждены найти жилье подешевле. Захватить Дружка в нашу новую квартирку на пятом этаже мы, увы, не могли. Единственное, что оставалось, подыскать для него добрых хозяев. Так как мы порвали со всеми друзьями вне группы, пришлось искать помощи в группе. Конечно же, мисс Суета знает семью, которая будет рада нашему Дружку. «Ладно, я подумаю», пообещала она. И раздумывала полтора месяца, а мы на это время поместили Дружка в пансион. Наконец она предложила Дружка одной даме, которая недавно потеряла любимую обезьянку. Дама обожала любую живность, видимо, в отличие от своего супруга, очень важной персоны в группе, личного друга мисс Суеты. (Последняя, разумеется, ненавидела обезьян.) У X было двое детей, которые в ту пору осваивали счет вперед и назад, готовясь к начальному классу движений. Они хорошо приняли Дружка, поэтому он вскоре стал в их семье своим. X хотели даже заплатить нам за него, но мы отказались. Через неделю мисс Суета потребовала, чтобы мы взяли деньги за «своего пса». Мы объяснили, что ничего нам не надо, только бы у Дружка были хорошие хозяева. Что мы и не собирались его продавать.
«Понимаю, сказала она, но все имеет свою цепу».
«Да вы не поняли: мы любим Дружка и хотим, чтобы за ним хорошо ухаживали. Нам бы и в голову не пришло его продать».
«Вы обязаны взять за него десять тысяч франков. Лично я уверена, что так будет лучше. А впрочем, поступайте, как хотите».
В группе нам постоянно твердили: «Поступайте как хотите. Нет ничего обязательного».
Меня только позабавил этот совет-требование получить плату за Дружка. Мне-то было все равно, а вот на Пат это произвело ужасное впечатление. Сама мысль его продать казалась ей мерзкой, противоестественной. И вот что я придумала: «Мы к деньгам даже не притронемся. Договоримся что г-жа X внесет плату за наши занятия. По тысяче в неделю, значит, за целых десять недель».
Таким образом, Пат хотя бы частично освободилась от мук совести, которым мисс Суета пыталась ее предать. И все же ей был причинен огромный вред она лишилась после-днего отождествления. Дружка обменяли на десять недель занятий.
В начале сентября мы с Пат отправились к г-же Блан, чтобы упросить ее с нами заниматься. Ждали от нее указаний, хотя бы похвалы за усердие. Мы чувствовали, что не растем под руководством мисс Суеты. Нам нужна была только г-жа Блан, собственной персоной. Если она позволит, мы поедем с ней в Нью-Йорк и там будем «работать». Я упомянула, что в Нью-Йорке нам наверняка помогут найти хорошо опла-чиваемую работу, а здесь мы с трудом сводим концы с кон-цами.
Нет, оставайтесь тут. В Америке разве жизнь? Настоящая жизнь только в Париже. Каждый год я езжу в Америку, но всегда возвращаюсь.
И рассмеялась.
В этом году я не поеду к дочке. Вернусь до Рождества. Итак, я обещаю, что буду с вами заниматься. Даю вам слово.
А пока что нам делать? спросила я.
Посещайте собрания мисс Суеты, занимайтесь движениями. И вот вам еще задание почитайте Майстера Экхарта. И устройтесь на службу. Для «работы» очень важно получать хорошие деньги.
А куда лучше устроиться? Ухаживайте за детьми.
Я с грустью подумала, что уход за детьми никак не стоит больше ста двадцати франков в час. При такой дороговиз-не что сто двадцать, что один никакой разницы. На прощание г-жа Блан ласково пожала нам руки.
Помните я обещала.
Вдохновленные обещанием, мы мужественно вернулись к опостылевшей «работе» с мисс Суетой. После того как «Брат» сбежал в Лондон и там заболел, в группе остались только я и Пат. Не очень-то, как говорил Гурджиев, широкое поле для экспериментов, зато глубокое. Теперь мы за- нимались в квартире на набережной Орсэ. Вскоре к нам присоединилась англичанка средних лет, ученая дама, достаточно известная в Париже. Довольно богатая. Назову ее «мисс Запинка». Приход мисс Запинки стал бедой для нее, а для нас счастьем. Мы обе считали англичанку на редкость открытой и приятной женщиной. Несмотря на разницу в годах, мы относились к мисс Запинке как к очаровательному, наивному ребенку. Случалось, она нас очень забавляла. Мисс Запинка начала работать в Лондоне, изучала книги Мориса Николя. Она дала их нам почитать в обмен на другие сочинения, посвященные «работе». В субботу утром, после собрания, мы втроем направлялись в соседнее кафе и там болтали за чашкой замечательного, хотя и упадочнического «черного напитка» (спасибо, без лимона). К французской группе она относилась подозрительно. Мисс Суета с первого взгляда произвела на нее отвратительное впечатление, как прежде и на меня. Я поторопилась ее уверить, что это ложное впечатление. Мол, мисс Суета так утонченна и сокровенна. К ней надо внимательно приглядеться, чтобы оценить по заслугам. «Допустим, согласилась мисс Запинка, а потом потребовала с британской прямотой Расскажите-ка мне, чем вы занимались с тех пор, как попали в группу. Что делали? Какой образ жизни вели?» Мы с Пат таинственно переглядывались и загадочно усмехались.
«Очень трудно рассказывать о «работе»».
Но все же настойчивые расспросы мисс Запинки глубоко затронули ту часть моей души, которой, хотя и медленно, овладевали сомнения. Действительно, чем я занималась? Чего достигла? Стала ли совершенней? Важнейших своих достижений я, конечно, оценить не способна, их ведь нельзя описать, они познаются только на практике. Но я освоила УРО способна мгновенно достичь глубокого самоосознания. Достаточно сесть со скрещенными ногами, в удобнейшей как выяснилось, позе из всех возможных, раз или два «пройтись вокруг тела», чтобы достигнуть глубо-кого и стойкого самоощущения. Сидя неподвижно, я прислушиваюсь к ритму своего дыхания, биению сердца, словно вся обратившись в какой-то особый прибор, предназначенный специально для наблюдения того, что совершается в глубинах личности. Сложнее закончить упражнение. Я совсем позабыла слова Гурджиева: «Необходимо помнить что машина, каковой является человеческое существо, не важно, хорошо она работает или нет, есть механизм саморегулирующийся. Одно изменение влечет другое. Необходимо это предвидеть и учитывать». Мисс Суета показала нам еще одно упражнение, демонстрирующее разницу между интеллектуальным и эмоциональным центром. Очень простое. Садимся, спина прямая, руки на коленях. Медленно поворачивая голову влево, следует одновременно глядеть на левую руку и ощущать правую, потом наоборот. Оно меня гипнотизировало еще сильнее, чем УРО, потому что производило то же действие, но значительно скорее за одну-две минуты. За исключением этих новых упражнений все осталось по-прежнему.
Как только осенью возобновились занятия, нас с Пат перевели в класс движений, возглавляемый мисс Орешек. Величайшая ошибка г-жи Блан! Даже в состоянии гипноза я почувствовала, что с мисс Орешек не все в порядке. Ясно поняла, что она рабыня, готовая буквально на брюхе ползать перед «начальством» мисс Суетой и г-жой Спермой. Что до г-жи Блан, то одно ее имя приводило мисс Орешек в трепет. Я решила, что мисс Орешек всего лишь бездарь, неспособная ничему научить, и много раз просила перевести меня в класс к г-же Сперме. Мисс Суета, на которую г-жа Блан возложила руководство занятиями по движению, говорила, что ничего не может решить без начальницы, надо, мол, подождать возвращения г-жи Блан. Она попыталась выведать, почему мне не нравятся занятия с мисс Орешек, но, как истинный хитрец, я помалкивала. Несмотря на свою какую-то невнятную и пугающую ауру, движения мисс Оре-шек исполняла красиво. Поскольку деваться было некуда я старалась не отождествлять себя с ней, а полностью сосре-доточиться на движениях. Ведь, возможно, меня опять-таки испытывают, смотрят, как я отнесусь к мисс Орешек. Может, она только изображает рабыню.
Все, что я могла рассказать мисс Запинке, я ей рассказала. Ее это не удовлетворило. Я постоянно ее уверяла, что достигла многого, но сама начала внутренне сомневаться в том. Как-то раз мисс Запинка показала нам с Пат статью Луи Повеля «Тайное Общество: Ученики Георгия Гурджиева». Он писал: «Есть люди, которые только в состоянии радости способны на непосредственное самовыражение. В них радость и непосредственность как бы повенчаны по взаимной любви, так же свободно могут они и разойтись. Чтобы пуститься в предложенную Гурджиевым духовную авантюру, подобные люди должны расстаться со своим прошлым. Утверждаю, что решившиеся на это писатели рискуют своим талантом, да и жизнью. Считается, что писатель должен тосковать. Иные готовы даже легкомысленно разглагольствовать о своей тоске, но тут все серьезней. Поэтому предостерегаю: для некоторых писателей учение Гурджиева огромный соблазн, дополнительная угроза болезни и смерти». Прочитала и как с гуся вода. Никакого впечатления. Одна мысль: «Бедняга Повель! Не имеет представления о «работе»».
