Луи Повель - Мсье Гурджиев
С января по апрель мы посещали французские и английские собрания, занимались движениями. Продвигались вперед с прохладцей, не теряя надежды вновь обрести г-жу Блан. В конце апреля однообразие жизни стало простор невыносимым. И мы с Пат решили, что, если обогатить жизнь новыми впечатлениями, она покажется более сносной. Вдохновляемые столь наивными соображениями, мы, захватив с собой М., отправились в Бель-Иль-ан-Мер, где пробыли до 10 мая. Потому и пропустили майский номер газеты «Ар» со статьей Луи Повеля. На наше счастье. Прочти мы ее тогда, она не подействовала бы на нас так сильно, как семью месяцами позже. А в ту пору смерть еще не казалась столь близкой. Надо было еще дозреть до свободы.
За день до отъезда в Бель-Иль-ан-Мер «Брат» попросил мои стихи, сказав, что хочет положить их на музыку. Я никогда не печаталась, а «Брат» известный композитор, и я, конечно, была польщена. Мы втроем очень тесно дружили. Когда «Брат» болел, мы с Пат готовили ему еду. Когда «Брату» не на что было жить, мы приглашали его пожить у нас и кормили, «пока ему не удавалось раздобыть денег. Приходил он к нам и без повода, просто отдохнуть душой. То были замечательные отношения. Для нас с Пат он стал братом в самом глубоком смысле слова. Как-то он горделиво поведал нам, что ему пришлось поухаживать за пожилой музыкальной критикессой, и «приступ» увенчал- ся успехом: он заработал хвалебную статью. Пат ужаснулась, но только покачала головой и задала ему вопрос: «Вы так понимаете путь хитреца?» Стоит ли переживать, если подобное проделывают не с тобой. Когда «Брат» украл у меня мои стихи, он, казалось бы, тоже следовал путем хитреца, но мне почему-то не захотелось быть жертвой. Нет-нет, только не это. Хорошие или плохие, они мои. К тому времени я не могла уже писать, но не разлюбила те вещи, которые сочинила, когда была всего лишь ничтожным орудием Творца. Я не сумела их разлюбить, они не умерли для меня.
Осенью, на первом же занятии «Брат» небрежно бросил мне, что отдал перевести мои стихи на французский «одной очень важной персоне в группе», некоему специалисту по движениям, который столь прекрасен, словно сошел с картины Делакруа «Еврейская свадьба в Танжере». Я была возмущена. Он стал утверждать, что во мне говорит ложное «я», из меня, мол, брызжут отрицательные эмоции. И, в общем, не стоит попусту растрачивать свою драгоценную энергию. Велика ли беда, что он выдал их за свои собственные. Какие мелочи! Главное «работа». Уверял, что совершил свой поступок в интересах «работы». Я была раздавлена. Отведя душу, сколь это доступно несчастному загипнотизированному творению, я бросилась к мисс Суете, чтобы пожаловаться ей на совершенное безобразие. Уж она-то поможет, поговорит с «Братом» и выручит мои стихи. Она же обещала. Тем временем «Брат» таинственным образом испарился. Мисс Суета заявила, что никак не может с ним поговорить, пока он не вернется. Но мне удалось узнать, что и не вернется, так как, отправившись в Лондон, он серьезно заболел там и был вынужден с октября по февраль пролежать в больнице. С тех пор я его не видела и не надеюсь увидеть. Ничего не знаю и о судьбе моих стихов.
Должна сказать однозначно, что я не виню «Брата» Он стал игрушкой в чужих руках. По поводу всей этой истории он написал мне письмо из Лондона, закончив его словами: «А в общем все это чепуха, все равно один конец шесть аршин земли». И подпись: «Брат». Пока он болел, мисс Суета ни разу не упомянула его имени и написала ему лишь тогда, когда поняла, что я считаю непростительным ее равнодушие к одной из самых добросовестных и способных своих учениц. Неважно, что он будет делать дальше прекратит занятия или продолжит, я не желаю ему зла. Невероятные страдания, причиненные ему «работой», способны искупить любой грех. Уверена, что из-за «работы» дни его сочтены.
Когда «Брат» начал занятия, его считали подающим большие надежды композитором. Слово «гений» сейчас слишком затерто, но «Брата» можно назвать гением. Он представлял почти пародию на романтически настроенного молодого ху-дожника. Достаточно было его хоть раз увидеть, чтобы стало ясно, кто он такой. Но если группа против того, чтобы человек оставался орудием Творца, зачем она приняла «Брата»? Убедить его, что он никто? Уверившись, что он всего лишь честолюбец, мог ли он не разочароваться в своем искусстве? А как после этого жить? Это ли не смерть? Великий грех убить тело, но много хуже лишить душу пищи, погрузить ее в вечный мрак. Основываясь на собственном опыте и пристальных наблюдениях, утверждаю, что «работа» ставит именно такую дьявольскую цель. Она по своей природе не может привести ни к чему другому. Существует множество безвестных жертв «работы». Если бы я умерла, кто бы тут распознал убийство?
А тогда я вдруг поняла, что «Брат» прав насчет ложного самоотождествления. Что за разница, кто автор стихов? Просто чепуха машина ведь не способна творить. Да и кто мне за них заплатит? Так я внутренне покончила с последним, что еще любила. Отреклась от стихов. Тут уже смерть подступила ко мне вплотную. В одном из похищенных стихов сказано: «Смерть дело свободного выбора».
Как трудно сохранить спокойствие! Но тогда я была совершенно спокойна. А смерть приближалась.
В ИЮНЕ у нас с Пат состоялась беседа с г-жой Блан. Она нам поведала, что собирается осенью отправиться в Нью-Джерси, на ферму г-жи Успенской в Мендеме и хочет захватить с собой нескольких учеников. При этом дала понять, что если мы добьемся успехов, то будем среди них. Я сидела рядом с королевой, слушала ее речи, и все мне стало ясно. Месяцы тоски и ожидания были, оказывается, испытанием. Продержаться бы еще чуть-чуть, и я буду «работать» с г-жой Блан. Поеду с ней в Америку. По бесконечной своей доброте она не забывает о таком ничтожестве, как я. Как же выразить благодарность? Только усердной «работой». «Работать» еще и еще усерднее.
Следующей ночью в зале Плейель, перед началом занятий, мисс Суета, в своей шубе, пожевывая жвачку, решила прощупать почву относительно нас с Пат. В первый раз ее взгляд показался мне вульгарным. Как она переменилась за сутки! «Вы знаете, что г-жа Блан хочет перевести на французский первые выпуски «Всё и вся». Она поедет в Швейцарию и посвятит этому все лето. Группа нуждается в деньгах на их публикацию. Каждый должен дать сколько сможет». У нее была ужасная манера говорить о деньгах, просто мерзкая. А ведь в группе считалось, что отношение к деньгам и сексу главный показатель духовного развития. Пат нечего было дать. У меня нашлось пять тысяч франков, только и всего. Мой скромный дар не отвергли, но ни с Пат, ни со мной о поездке в Америку с г-жой Блан больше не заговаривали. В следующий раз мы ее увидели на последнем летнем занятии по движениям. Когда мы сидели на полу, скрестив ноги, она подошла прямо к нам, поглядела (сверху вниз) и расхохоталась во все горло: «Как, эта парочка еще не сбежала?» Мы убедились, что выглядим жалко и что нужно стараться еще больше. Я твердо решила добиться успеха. Оказывается, это невероятно трудно! Ну как чего-то достичь, если я полное ничтожество? Г-жа Блан, взяв бразды правления в свои Руки, возгласила: «А теперь попытаемся отыскать в себе силу, которая поможет нам справиться с отчаяньем. Попробуем переступить грань». Тут я подумала, что, может быть, мне все-таки удастся стать хоть чем-то. «Встать!» Мы вскочили и замерли, руки по швам. «Досчитав до четы-рех, расставим руки в стороны параллельно полу и посмотрим, сколько нам удастся простоять в такой позе. Это трудно, но зато мы очень много познаем». Вот она, возможность искупить все разом! Я думала, что мне удастся одолеть напряжение. Руки словно налились свинцом, а свинец еще и подрагивал. Мы переминались с ноги на ногу, это помогало. Сердце бешено колотилось, в глазах потемнело. Руки болели невыносимо. Чуть не половина группы, обессилев, рухнула на пол. К стыду своему, оказалась среди них и я не выдержала боли. Стало быть, я ничто.
Г-жа Блан отправилась в Швейцарию, чтобы заняться переводом. «Работа» прервалась на лето. Я продолжала за-ниматься УРО, добиваясь все большей полноты ощущения. Пат тоже усердно занималась УРО. В июле у нее случилось маточное кровотечение, чего раньше не бывало. Продолжалось оно три недели. В американском госпитале никто не мог понять, в чем дело. Один врач сказал Пат со смехом: «Может быть, вы сами нам объясните?» Были проведены все анализы, но причина кровотечения так и осталась тайной за семью печатями. Как началось, так и закончилось. Врачи оказались бессильны. Было тревожно. Пат ходила словно тень, которая может в любой момент рассеяться, бесследно исчезнуть. Мисс Суета любезно препоручила Пат д-ру Фишу, который прописал ей то же, что и мне. Пат до сих пор мучается и от последствий кровотечения, и от лечения д-ра Фиша.
В августе я окончательно порвала с М. Наша связь потеряла всякий смысл я ведь была выше отождествления, а без него любить невозможно. За время моей «работы» я порвала отношения со всеми своими друзьями, в том числе со школьной подружкой, самым давним и близким другом. Только чудом мы не раздружились с Пат. Не сомневаюсь, что хорошие отношения удалось сохранить из-за полного друг к другу безразличия. Безвозвратно ушли в прошлое счастливые минуты, которые мы пережили в Балтиморе, в Нью-Йорке, во время первого посещения Парижа, и с этим следовало примириться. Отказаться от поэзии для меня было все равно, что броситься с моста в реку. У Пат же все-таки оставалась одна мелочь, позволявшая ей держаться на плаву. Она обожала нашего родного Дружка, вечно лающего непоседу, все время норовящего чего-нибудь стянуть, жующего орехи, постоянно страдающего от мух и чесотки. И я его любила, но как бы умом, чувствовать любовь я в ту пору была неспособна. А Пат еще испытывала какие-то чувства к Дружку.
