Луи Повель - Мсье Гурджиев
Чуть дальше в своем шедевре уклончивой речи под названием «Глашатай Божьего пришествия» Гурджиев пишет: «Я стал гипнотизером высокого уровня. Леча людей, я изо всех сил старался избегать непроизвольного на них воздействия. Однако сознанию не всегда удавалось сдерживать мои душевные порывы, и я замечал, что оказываю влияние на людей не только загипнотизированных, но и бодрствующих».
А вот что говорит Вельзевул. Он хвастается своим изобретением новым методом гипноза: «Сразу после этого я нашел и проверил способ быстро ликвидировать «перепад давления в сосудах», зажимая некоторые из них.
В результате сжатия, хотя ритм циркуляции крови, свойственный бодрствованию, остается прежним, в людях пробуждается подлинное сознание: как раз то, что они называют бессознательным.
Этот изобретенный мной способ, безусловно, лучше всех ныне применяющихся: чтобы ввести человека в состояние гипноза, его заставляют пристально смотреть на сверкающий или блестящий предмет.
Но с помощью моего изобретения непосредственного воздействия на «кровеносные сосуды» можно привести в гипнотическое состояние не только существа с тремя мозговыми центрами, которые к тому сознательно стремятся, но и многие существа с одним центром, например так называемых «четвероногих», «рыб», «птиц» и тому подобных».
С ужасом я поняла задачу «обучения движениям» и цель упражнений на ощущение. Догадалась, почему мой организм начал умирать. Не понимая до конца как, я поняла, что со мной сделали. Я думала об огромном стаде беспомощных, загипнотизированных магом и до сих пор ему послушных баранов в Париже, Лионе, Лондоне, Южной Америке, крупнейших городах Соединенных Штатов, и сердце у меня разрывалось от жалости к участникам парижской группы. Ведь, начнись война, их руководители преспокойно бросят все и сбегут в Южную Америку.
Это меня ужасно мучило, но все-таки у нас с Пат появился какой-то просвет.
Теперь надо было спасать мисс Запинку. Я пошла к ней и попыталась поговорить, все объяснить. К моему ужасу, она обратила ко мне свое безмятежное лицо загипнотизированного человека: «О чем это вы?» Мисс Запинка, преж-де столь критичная, уже уснула. Никакого, мол, вреда «paбота» принести не может. Я кричала, орала, била во все колокола. И все впустую. Как и подобает покорной овце, она донесла на меня мисс Суете. А та, безумно напуганная, пред-приняла неимоверные усилия, чтобы вернуть двух заблудших овечек. Что скажет г-жа Блан, когда узнает, что мисс Суета дала ускользнуть двум своим овцам? В трогательных стараниях свалить ответственность на другого, она посоветовала нам сходить к сыну г-жи Блан «молодому Бла-ну». Он, мол, все разъяснит. Мне не хотелось идти, но Пат мечтала его увидеть, не отпускать же ее одну. Никогда не встречала настолько отвратительного типа. Конечно, ничего мы от него не добились, хотя в «работе» он достиг высот. Разве он честно ответит на мучившие нас вопросы?
Что такое «работа»?
Откуда мне знать.
Что такое «движения»?
Откуда мне знать.
При этом его темно-карие глаза метали громы и молнии. Но на нас это не действовало. Ушли мы подавленные. Вернувшись домой, я больше всего хотела залезть в чан с горячей водой и тщательно вымыться, всю кожу с себя стереть.
Приобщившись к «работе», я жалела, что не познакомилась с Гурджиевым, когда жила в Париже в 19481949 гг. Повидав же «молодого Блана», я возблагодарила Бога, что Гурджиева уже нет в живых. О нем было сказано одной очень почтенной особой, что, подобно отцу Гамлета,
Он человек был, человек во всем;
Ему подобных мне уже не встретить.
Я с этим не согласна Гурджиев не был человеком.
Мисс Запинку мне спасти не удалось, но, может быть, все же отыщется в группе хоть кто-нибудь, способный понять и, подобно мне, спастись. Весь февраль я была ужасно взвинчена. Где я? Что я? Казалось, вот-вот найду нужные слова. Я хотела спасти свою жизнь, но считала, что необходимо ответить ударом на удар. Нельзя просто смыться, надо всем все рассказать, и побыстрее. Я очень устала, но надеялась на второе дыхание.
В пятницу вечером, тринадцатого февраля, мы с Пат повидались с г-ном Повелем, и очень кстати. Он рассказал, каким кошмаром обернулась для него «работа». Для нас это было важно. Когда он сказал, что хочет собрать книгу свидетельств всех пострадавших и опубликовать ее, я была в восторге. Ведь я сама уже твердо решила описать все, что выстрадала. Но кто бы мне поверил? Вот если бы нас было несколько, тогда другое дело.
Удивительная доброта и понимание г-на Повеля буквально спасли меня. Даже в своем подавленном состоянии я была способна его оценить и восхититься его мужеством. Если мои муки были тяжкими, то его адскими. Но по Божьей милости в последний миг он прозрел, вернул свою жизнь, вернул себе здоровье и, судя по уютному и милому жилищу, счастье. «Грешите, посоветовал он. Расслабьтесь, развлекайтесь, отождествляйтесь, занимайтесь любовью. Хоть на какое-то время обо всем забудьте. Вот что мне помогло почти совсем выздороветь».
Непросто оказалось последовать замечательному совету г-на Повеля. Но мы с Пат заказали билеты на корабль «Либерте», семнадцатого марта отплывающий в Нью-Йорк. А потом нам предстояло безмятежно прогуливаться по взморью и предаваться радостям и горестям отождествления.
За три дня до отъезда мы побывали у Свами Сиддхес-варананды, которого уже как-то раз видели пару лет назад. Он дал нам тот же совет, что и г-н Повель, а также свое благословение и рекомендательное письмо к одному нью-йоркскому врачу.
Пока я паковала множество мелких вещиц и закупала еще тысячи необходимых мелочей неизбывное бремя для иностранца, покидающего Париж, я одновременно записывала эту удивительную историю. На борту «Либерте» (сама не представляю, как мне удалось на него подняться) я продолжала работать над моим повествованием, собираясь его закончить за время пути. Но этот жалкий автомат, то есть я, не слишком пошевеливался. Всему приходилось учиться заново. При том он прекрасно понимал, что подобный труд под силу только Кафке. А двигало им лишь страстное желание запечатлеть происшедшее. Теперь же автору остается поскорей завершить повесть, извинившись за корявый слог. Автор не коснулся многих небезынтересных вещей, прежде всего потому, что не все понимал. Но не только поэтому: мудрый г-н Повель не советовал порвавшему с «работой» все о ней рассказывать. А я даже перешагнула предел откровенности.
«Либерте» прибыл в Нью-Йорк двадцать третьего мар-та, примерно в полдевятого. На следующий день я пошла к д-ру Р., оказавшемуся толковым врачом. Он сказал, что муки, на которые обрекла меня «работа», совсем расшатали мои нервы и что это надолго. Но все-таки выразил уверен-ность, что при соблюдении определенных условий я поправлюсь. «Определенные условия» он представлял примерно так же, как г-н Повель и Свами.
За три недели, последовавшие за моим разрывом с «работой», я познакомилась с тремя необычайно милыми и пони-мающими людьми: г-ном Повелем, Свами Сиддхесваранандой и д-ром Р. Все трое отнеслись ко мне с большой теплотой и попытались мне помочь, надеюсь, не безрезультатно. За что я им и благодарна. Хочу также поблагодарить моего юриста который, не веря ни в белую магию, ни в черную, ни в дьявола, всегда помогал мне советом и обращался как со здоровым, нормальным человеком.
Двадцать пятого марта я приехала на побережье, где живу и сейчас. Не сомневаюсь, что здесь я найду способ вернуться к жизни. Стоило приняться за эти записи, как стал отступать гурджневский кошмар и я начала оживать. Если мне удастся ожить не сомневаюсь, что удастся, я не стану жалеть о времени, потраченном на «работу». Как говорил г-н Повель: «Да это же замечательно познать дьявола». Познать дьявола и избежать его когтей! Спасибо моему ангелу-хранителю. Я предала бы анафеме «работу», если бы могла, но дьявола предать анафеме невозможно. Его высмеивают и отходят подальше. Ему остается только вопить во всю глотку. Надеюсь, что после моих над ним насмешек он будет вопить долго и яростно. Видимо, это и есть отождествление. Как прекрасно опять отождествляться! Вопи, дьявол, вопи!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
СВИДЕТЕЛИ ЗАЩИТЫ: ДОРОТИ КАРУЗО[31]
Прозрение по пути из Нью-Йорка. Я узнала нечто, способное изменить всю мою жизнь. «Они» постоянно расспрашивают меня о Карузо. Несчастье с учителем и его чудесное выздоровление. Что мне сказал Гурджиев. Суть вещей не просто идея.
ДЕЛО происходит на палубе корабля, в сутках пути от Нью-Йорка. Не замечаю времени, забыла, где я, так увлечена беседой. Сумерки, пустынная палуба. Сижу, вглядываюсь в угрюмые неподвижные тучи и вслушиваюсь в речь, которая для меня голос самой Вселенной.
