Бхагаван Раджниш - Дхаммапада. Путь будды. Том 1
Существуют лишь разные способы сна! Кто-то спит на правом боку, кто-то спит на левом боку, кто-то — на спине... это всего лишь разные способы сна. У скалы один способ спать, у дерева — другой, у птицы — третий... но различие лишь в способах и методах сна; вне его, глубоко внутри каждого существа — то же самое свидетельствование, та же самая божественность. Это делает вас скромным. Даже глядя на скалу, вы знаете, что в вас нет ничего особенного, потому что все существование сделано из одного и того же вещества, сознания. И если вы пробуждены, сильны и скромны, это дает вам владение собой.
Если помыслы человека грязны,
если он безрассуден и полон обмана,
как он может носить желтые одежды?
Будда выбрал для своих саньясинов желтые одежды, так же как я выбрал оранжевые. В этом различие между моим подходом и подходом Будды. Желтое символизирует смерть — желтый лист. Желтое символизирует садящееся солнце, вечер.
Будда делал слишком большое ударение на смерти — это метод. Если вы делаете такое большое ударение на смерти, это помогает: люди начинают все более и более осознавать жизнь на контрастном фоне смерти. И когда вы напоминаете о смерти снова, снова и снова, вы помогаете людям пробудиться. Они должны пробудиться, потому что смерть приближается. Когда Будда давал посвящение новому саньясину, он говорил ему: «Отправляйся на кладбище — просто будь там и постоянно наблюдай похоронные процессии, наблюдай, как несут мертвые тела, сжигают... продолжай наблюдать. И постоянно помни, что то же самое произойдет и с тобой. Три месяца медитации на смерть, — и тогда возвращайся обратно». Это было началом саньясы.
Есть лишь два возможных пути. Один заключается в том, чтобы подчеркивать смерть, другой — жизнь. Потому что лишь две вещи есть в существовании — жизнь и смерть. Будда выбрал как символ смерть; отсюда — желтые одежды.
Оранжевое символизирует жизнь; это цвет крови. Я представляю утреннее солнце, ранний рассвет, розовеющее небо на востоке. Я подчеркиваю жизнь. Но цель одна и та же. Я хочу, чтобы вы были так страстно влюблены в жизнь, чтобы сама эта страсть к жизни сделала вас осознающим; сама интенсивность жизни делает вас пробужденным.
Смерть находится в будущем, а жизнь — сейчас, поэтому, если вы думаете о смерти, вы думаете о будущем. Если вы думаете о смерти, она будет логическим выводом: вы увидите, как умирает кто-то другой, вы никогда не увидите, как умираете вы. Вы можете представить, вы можете предположить, вы можете думать, но это будет мышлением.
Жизнь не нужно обдумывать; ее можно прожить. Она поможет вам быть без ума лучше, чем смерть. Таким образом, мой выбор гораздо лучше выбора Будды, потому что жизнь происходит прямо сейчас; вам не нужно идти на кладбище. Все, что вам нужно, это быть бдительным, — и жизнь повсюду вокруг... в цветах, в птицах, в людях, окружающих вас, в смеющихся детях... и в вас!.. и прямо сейчас! Вам не нужно думать о ней, вам не нужно предполагать ее. Вы можете просто закрыть глаза и почувствовать ее — вы можете почувствовать, как вас щекочет ее прикосновение, услышать биение ее пульса.
Но можно использовать оба метода: для того, чтобы вы стали медитирующим, можно использовать смерть, — я выбираю жизнь. И я подчеркиваю и повторяю, что мой выбор лучше выбора Будды. Сделанный Буддой выбор, символ смерти, помог этой стране стать мертвой, тупой, застывшей. Мой выбор, жизнь как символ, может оживить эту страну, — не только эту страну, но и весь мир, — потому что не только Будда выбрал своим символом смерть, ее выбрало и христианство — крест. Поэтому две величайшие мировые религии — христианство и буддизм — ориентированны на смерть. И из-за этих двух религий... Их влияние было колоссально: христианство преобразило весь Запад, буддизм преобразил весь Восток.
Иисус и Будда были двумя величайшими учителями, но выбор смерти как символа был очень опасен, он был бедствием. Я выбираю жизнь. Я хотел бы, чтобы вся эта Земля была полна жизни, большей и большей жизни, пульсирующей жизни. Но то, что говорит Будда о своих желтых одеждах, я сказал бы и о своих оранжевых. Он говорит: Если помыслы человека грязны, если он безрассуден и полон обмана, как он может носить желтые одежды?
Кто бы ни был хозяином своего существа,
светлым, ясным и истинным,
он может носить оранжевые одежды.
То, что он говорит о желтых одеждах, я могу сказать и об оранжевых: Кто бы ни был... светлым, ясным и истинным, он может носить оранжевые одежды.
Эс дхаммо санантано.
На сегодня достаточно.
Глава 2. Пустое кресло.
Первый вопрос:
Возлюбленный Мастер,
Пустое кресло,
Молчаливый зал,
Явление Будды —
Как красноречиво!
Как редко!
Да, Субхути, это единственный способ представить вам Будду. Молчание — единственный язык, в котором он может быть выражен. Слова слишком слабы, слишком неадекватны, слишком ограниченны. Лишь пустое пространство... предельно молчаливое... может представить бытие Будды.
В Японии есть один храм, абсолютно пустой, в нем даже нет ни одной статуи Будды, и он известен как храм, посвященный Будде. Когда приходят посетители и спрашивают: «Где же Будда? Ему посвящен этот храм...», священник смеется и говорит: «Это пустое пространство, это молчание — вот Будда!
Камни не могут представлять его, статуи не могут представлять его. Будда не камень, не статуя. Будда это не форма — Будда это бесформенный аромат. Поэтому то, что эти десять молчаливых дней предшествовали беседам о Будде, не просто случайность. Это молчание было единственно возможным предисловием.
Субхути, вы правы: «Пустое кресло...» Да, лишь пустое кресло может представлять его. Его кресло действительно пусто, и этот человек, говорящий с вами, — пуст. Это пустое пространство, изливающее себя на вас. Никого нет внутри, лишь только молчание.
Поскольку вы не можете понимать молчание, оно должно быть переведено в язык. Именно из-за ваших ограничений я вынужден говорить; в противном случае это было бы не нужно. Истина не может быть высказана, никогда не была высказана, никогда не будет высказана. Все писания говорят об истине, они продолжают говорить об истине, продолжают ходить вокруг да около, но ни одно писание не способно выразить ее — потому что выразить ее невозможно по самой природе вещей.
Ее нельзя высказать — ее можно только показать. Она не может быть логически доказана, но ее может доказать любовь. Там, где логика бессильна, достигает успеха любовь. Там, где бессилен язык, достигает успеха молчание.
Я не могу доказать этого, но само отсутствие «я» внутри меня может стать абсолютным доказательством. Если вы действительно хотите понять Будду, вы должны подходить все ближе и ближе к тому молчанию, которым являюсь я, вы должны становится более и более близким, доступным, уязвимым для этого ничто, говорящего с вами.
Я не личность. Личность давно умерла. Это присутствие — отсутствие и присутствие. Я отсутствую как личность, как индивидуальность; я присутствую как средство, проход, полый бамбук. Он может стать флейтой, — лишь только полый бамбук может стать флейтой.
Я отдал себя целому. Теперь, какова бы ни была воля целого... если оно хочет говорить через меня, я доступен; если оно не хочет говорить через меня, я доступен. Его воля теперь — единственная воля. У меня нет собственной воли.
Поэтому вы найдете множество противоречий в моих словах — потому что я не могу ничего изменить. Бог противоречив, потому что бог есть противоречие. Он содержит полярные противоположности: он — свет и тьма, зима и лето, жизнь и смерть. Иногда он говорит как жизнь, иногда — как смерть, иногда он приходит как лето, иногда — как зима... что я могу сделать?
Если я вмешаюсь, я искажу его. Если я попытаюсь быть последовательным, я буду фальшивым. Я могу быть правдивым, лишь, если я останусь доступным для всех противоречий, которые содержит бог.
Это кресло, Субхути, несомненно пусто. И в тот день, когда вы сможете увидеть, что это кресло пусто, что это тело пусто, это существо пусто, — вы увидели меня, вы соприкоснулись со мной. В действительности именно в этот момент ученик встречает мастера. Это растворение, исчезновение... капля росы, вливающаяся в океан, океан, вливающийся в каплю росы. Это одно и то же! — мастер, исчезающий в ученике, и ученик, исчезающий в мастере. И тогда воцаряется глубокое молчание.
Это не диалог! Вот в чем восточные религии достигли высших вершин, чем христианство, иудаизм, ислам — потому что христианство, иудаизм, ислам продолжают цепляться за идею диалога. Но диалог предполагает дуализм, двойственность. Ислам, христианство, иудаизм — религии молитвы. Молитва предполагает, что существует Бог, отдельный от вас, и вы обращаетесь к нему.
