Луи Повель - Мсье Гурджиев
По поводу Рождества. Буду совершенно откровенна. По многим причинам я бы хотела, чтобы мы не виделись до весны. Выслушайте мои доводы, прежде чем меня винить. Во-первых, гостиницы в Фонтенбло закрыты во всяком случае, приличные. В настоящий момент Вы не можете находиться в Аббатстве в качестве гостя, работы здесь еще не доведены до конца. Вы бы все это возненавидели. Нет, я должна быть осторожной. Я еще не спрашивала Гурджиева, можете ли Вы приехать. Вполне возможно, что он и даст согласие. Но я не представляю, чем здесь можно заняться постороннему человеку. Сейчас зима. Выйти невозможно. Сидеть целый день в комнате тоже немыслимо. Едим мы все время в разные часы, иногда завтракаем в четыре часа дня, обедаем в девять вечера, и все в таком роде.
Но главная причина в другом. На данный момент в моем физическом состоянии мало ощутимых изменений. Я по-прежнему задыхаюсь, кашляю, медленно поднимаюсь по лестнице, приходится время от времени останавливаться и т. д. Разница в том, что здесь я постоянно совершаю над собой усилия, веду совсем другую жизнь. Но пока я не могу эту жизнь разделить ни с кем. Вы не сможете жить со мной в коровнике или в кухне, где ютятся еще семь-восемь человек. Мы не созрели для этого. Мы просто окажемся в ложной ситуации, вот и все. И потом, когда я только приехала, у меня была роскошная комната и множество удобств, без которых я теперь обхожусь в моей маленькой, простой, но очень теплой каморке. Она такая крошечная, что вдвоем нам там не поместиться. Если быть еще откровеннее, должна сказать, и это абсолютно искренне, что не хочу Вас видеть, пока не окрепну. Я не могу Вас видеть, пока прежняя Виг не исчезнет. Ассоциации, воспоминания были бы слишком тяжелы для меня сейчас. Я должна совершенствоваться одна. Поэтому нам не надо видеться до весны. Если Вам это кажется эгоистичным, тем хуже. Я чувствую, что это не эгоизм, а необходимость. Если Вы этого не понимаете, дорогой, прошу Вас сказать мне об этом. Я не так сильно страдаю от холода, как в другие зимы. Здесь часто светит солнце, а к тому же я только что купила за двадцать три франка очень хорошие ботинки на войлоке. Вот и все на сей раз. Надеюсь, Вы меня поймете и это письмо не причинит Вам боли, милый.
Всегда Ваша Виг
Среда, 6 декабря 1922 г.
Дорогой Богги!
Сегодня пришло письмо, посланное Вами в воскресенье. Пока я не получу ответа на мое последнее письмо, в котором прошу Вас не приезжать до весны, не стану к этому возвращаться… Думаю, так будет лучше. Ваш маленький домик и образ жизни кажутся мне приятными. Я очень, очень рада, что в Даннинге вы нашли настоящего друга. Испытываете ли Вы к нему привязанность вроде той, которой прониклись к Лоуренсу? Мне кажется, что так оно и есть. Нравится ли Вам его жена? Играете ли Вы с его мальчуганами? У нас тут девять детей. У них свой домик, матери занимаются с ними поочередно. Но, помнится, я Вам об этом уже писала. Лучше расскажу о диване, который Гурджиев поставил для меня в коровнике. Он очень красивый. Маленькая крутая лестница ведет на помост с перилами, прямо над коровами. На этом помосте стоит диван, покрытый двумя персидскими коврами. Степы и потолок, выбеленные известкой, изумительно расписаны Зальцманом персидскими мотивами желтого, красного и синего цвета. Там изображены цветы, птички, бабочки и огромное дерево, на ветвях которого сидят всякие звери и даже бегемот! И все это выполнено очень искусно, не просто роспись, а подлинный шедевр. Все так весело, так просто, напоминает летнюю траву, а цветы пахнут молоком. Каждый день я прихожу полежать туда; позже я буду и спать в коровнике, т. к. там очень тепло. Чувствуешь себя безмерно счастливой, когда наблюдаешь за животными. Я уверена, что когда-нибудь напишу об этом целую книгу.
В половине шестого дверь открывается и входит «мсье» Иванов. Он зажигает фонарь и начинает доить коров. Я давно забыла поющий, сухой и серебристый звук молока, брызжущего на дно ведра. А затем буль-буль-буль, и ведро наполнено. Мсье» Иванов это очень робкий юноша с детской, сияющей улыбкой, кажется, что он недавно закончил школу.
Не знаю, как Вам, но мне до сих пор ужасно трудно оттолкнуть людей, которые мне неприятны или несимпатичны. С остальными все хорошо. Но когда живешь бок о бок с самыми разными людьми, эта неспособность отстраниться от кого-то, избежать неприятных встреч меня удручает. Однако я поняла, что мне нужно делать. Единственная возможность идти навстречу трудностям, противостоять им, а не прятаться от них. На практике это оказывается очень трудным, но я должна решить для себя эту задачу, иначе ничего не добьюсь. Наступает момент, когда меня застают врасплох, я не знаю, что сказать, и в результате собеседник кладет меня на обе лопатки.
Дорогой мой! Я давно хотела попросить Вас об одной вещи! В этот раз я уехала, не захватив с собой Вашей фотографии. Это ужасно! Мне она просто необходима. Не только потому, что она очень нужна мне самой, но и потому, что окружающие меня все время спрашивают, нет ли ее у меня. А я ведь горжусь Вами, мне хочется показать им, какой Вы. Пришлите мне ее, пожалуйста, к Рождеству, прошу Вас. Это очень важно.
Пока до свидания, мой милый Богги.
По-прежнему любящая Вас Виг.
Не забудьте про фотографию.
Суббота, 9 декабря 1922 г.
Дорогой Богги!
Меня так «проняло» Ваше последнее письмо, где Вы пишете о доме, о Вашем образе жизни, о жалованье, которое Вы платите Джону и Николя. Не могу Вам передать, какая радость для меня знать, что Вы там. Мне кажется чудом, что в наши дни многие из нас отказываются вести пещерный образ жизни и тем или иным способом пытаются порвать с ним. Прежняя жизнь в Лондоне, какой бы она ни была, да и та, которую мы вели в последнее время в других местах, представляется мне теперь совершенно неприемлемой. Я настолько от нее отдалилась, что мне кажется, будто она протекала в каком-то другом мире. Разумеется, это ложное впечатление, потому что, в конце концов, каждая минута нашей жизни драгоценна, если знаешь, что несешь в себе, несмотря на лю- бые обстоятельства, все элементы той жизни, к которой внутренне стремишься.
Что Вы читаете? Есть ли у Даннинга неизвестные нам книги? Вы всей душой ненавидите все восточное, не правда ли? Недавно я читала «Tertium organum» Успенского. По многим причинам книга не вызвала у меня особого восторга. Это чрезвычайно интересно, но тогда я не смогла настроиться на подобное чтение. Да и сейчас тоже, хотя знаю, что в дальнейшем мне захочется писать книги, а не заниматься чем-то другим. Но это будут книги совсем иного рода… По вечерам я веду долгие беседы с Хартманом об обстоятельствах и причинах всего этого. Должна Вам признаться, что от современной литературы меня просто тошнит, за исключением Гарди, разумеется, и, может быть, еще нескольких писателей, имен которых я сейчас не припомню. Но общая тенденция мне кажется лишенной всякого смысла.
Вчера, когда я была в коровнике, ко мне поднялся Зальцман. Он возвращался с пилки дров далеко в лесу. Мы заговорили о бедности. Он настаивал на том, как важно в настоящее время снова вернуться к бедности, к истинной бедности. Бедности в мыслях, воображении, порывах и желаниях то есть к простоте. Освободиться от всего ненужного, что загромождает мозг, и вернуться к нашим истинным потребностям. Но я не буду пытаться передать то, что он говорил. Это покажется банальным, хотя на самом деле совсем не так. Надеюсь, что когда-нибудь Вы с ним познакомитесь. На первый взгляд хмурый труженик, раздраженный и даже злой. У него растерянный, усталый вид старика с прядью седых волос на лбу. Одевается как самый захудалый лесник и носит на поясе нож. К его жене я испытываю не меньшую симпатию. Это идеальная пара.
Какая у вас погода? У нас сегодня восхитительно. Ночью подморозило, небо ясное, и все вокруг очень красиво. Нет, пока я не нуждаюсь в деньгах, спасибо, дорогой. Как глупо утверждать, что эти деньги мои. Они Ваши. И потом, совсем не нужно строить дом с семью комнатами. Семь комнат для двоих! Я напишу Вам через несколько дней. Пока до свидания, мой любимый.
Ваша Виг
Вторник, на следующий день после Рождества
26 декабря 1922 г.
Дорогой Богги!
Ваш портрет карандашом изумителен к тому же это очень тонкая работа. Я не подозревала, что Ротенштейн так замечательно рисует. Люди скажут, что Вы на нем старше, чем на самом деле. Это правда, но Вы действительно так выглядите. Уверена, получилось как раз «то самое». Я рада, что теперь он у меня, и буду его бережно хранить. Спасибо, дорогой. Фото мне нравится меньше, по многим причинам. Но фотографии всегда меркнут перед хорошими рисунками, тут уж ничего не поделаешь. Как это случилось, что в вас снова ожил старик? Какое обличье он принимает? С ним не сладишь, когда он овладевает вами, нужно просто помнить, что это неизбежно, и надеяться, что, когда кризис пройдет, можно будет снова обратиться к той цели, ради которой действительно стоит жить. Эти периоды депрессии пожирают столько энергии!
