Карлос Кастанеда - Рассказы о силе (Истории силы)
Выразить это можно было, лишь применяя терминологию дона Хуана. Согласно ей, я мог сказать, что мое тело под воздействием испуга выполнило «походку силы» — особую технику бега в темноте без причинения себе вреда и не спотыкаясь, которой он обучал меня несколькими годами ранее.
Я действовал почти бессознательно и внезапно обнаружил себя в доме дона Хуана. Очевидно, он следовал за мной, и мы прибежали одновременно. Он зажег керосиновую лампу, поставил ее на потолочную балку и спокойно сказал, чтобы я сел и расслабился.
Некоторое время я бежал на месте, пока немного не успокоился. Затем я сел. Он подчеркнуто потребовал, чтобы я вел себя так, словно ничего не случилось, и вручил мне мой блокнот. В спешке я и не заметил, что обронил его.
— Что там произошло, дон Хуан?
— У тебя было свидание со знанием, — сказал он, указывая движением подбородка на темный край чапараля. — Я повел тебя туда потому, что еще раньше уловил отблеск знания, бродившего вокруг дома. Ты можешь считать, что знание знало о твоем приезде и ждало тебя здесь. Но я предпочел встретиться с ним не здесь, а на месте силы. Затем я проверил, достаточно ли у тебя личной силы, чтобы отличить знание от остальных вещей вокруг нас. Ты сделал все прекрасно.
— Минуточку! — запротестовал я. — Я видел силуэт человека, прячущегося за кустами, а затем видел огромную птицу.
— Ты не видел человека! — сказал он с ударением.
— Не видел ты и птицу. И силуэт в кустах, и то, что полетело к нам, — это была бабочка. Если ты хочешь быть точным в терминологии магов и не боишься оказаться смешным в своей собственной, то можешь сказать, что сегодня у тебя было свидание с бабочкой. Знание — это бабочка.
Он пристально посмотрел на меня. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на его лицо. Я отвел глаза.
— Возможно, сегодня ночью у тебя будет достаточно личной силы для решения этой загадки, — сказал он, — если не сегодня, то, может быть, завтра. Не забывай — ты должен мне еще шесть дней.
Дон Хуан поднялся и прошел на кухню в задней части дома. Он взял лампу и поставил ее у стены на короткий круглый чурбан, который использовал как табурет. Мы сели на пол друг против друга и поели бобов с мясом из горшка, который он поставил между нами. Ели мы молча.
Время от времени он украдкой поглядывал на меня, и, казалось, готов был рассмеяться. Его глаза были прищурены. Когда он смотрел на меня, то слегка приоткрывал их, и влага роговиц отражала свет. Казалось, он использовал свет лампы для того, чтобы создавать зеркальные отражения. Он играл с этим, почти незаметно покачивая головой всякий раз, когда останавливал на мне взгляд. В результате возникала захватывающая игра света. Я осознал его маневры лишь после того, как он использовал их пару раз. Я был убежден, что он делает это с определенной целью, и мне показалось важным спросить об этом.
— Для этого у меня есть веская причина, — заверил он меня. — Я успокаиваю тебя своими глазами. Ты ведь уже больше не нервничаешь, правда?
Я должен был признать, что чувствую себя очень хорошо. Мелькание света в его глазах не было угрожающим и ни в коем случае не раздражало и не пугало.
— Как ты успокаиваешь меня глазами? — спросил я. Он повторил незаметное покачивание головой. Его глаза на самом деле отражали свет лампы.
— Попробуй сделать это сам, — небрежно сказал он и положил мне еще еды. — Ты сможешь успокаивать себя сам.
Я попробовал покачивать головой, но мои движения были неестественными и неуклюжими.
— Просто болтая головой, ты себя не успокоишь. Скорее заработаешь головную боль. Секрет состоит не в качании головой, а в том чувстве, которое приходит к глазам из области внизу живота. Именно оно заставляет голову качаться.
Он потер свой живот.
После еды я прислонился к куче дров, накрытых пустыми мешками, и попытался имитировать его качания головой. Дон Хуан от души забавлялся, смеясь и хлопая себя по ляжкам.
Внезапный шум прервал его смех. Я услышал странный глубокий звук, похожий на постукивание по дереву. Он исходил из чапараля. Дон Хуан вскинул голову, сделав мне знак быть внимательным.
— Это маленькая бабочка зовет тебя, — сказал он бесстрастно. Я вскочил. Звук тотчас прекратился. Я посмотрел на дона Хуана в поисках объяснений, но он сделал комичный жест беспомощности, пожав плечами.
— Ты еще не закончил своего свидания, — добавил он. Я сказал, что не чувствую себя достойным, что лучше уеду домой и вернусь, когда почувствую себя сильнее.
— Ты говоришь ерунду, — сказал он. — Воин берет свою судьбу, какой бы она ни была, и принимает ее в абсолютном смирении. Он в смирении принимает себя таким, каков он есть, но не как повод для сожалений, а как живой вызов.
Каждому из нас требуется время, чтобы понять это и сделать своим достоянием. Я когда-то ненавидел само слово «смирение». Я — индеец, а мы, индейцы, всегда были смиренны и только и делали, что опускали головы. Я думал, что смирению не по пути с воином. Я ошибался. Сейчас я знаю, что смирение воина и смирение нищего — невероятно разные вещи. Воин ни перед кем не опускает голову, но в то же время он никому не позволит опускать голову перед ним. Нищий, напротив, падает на колени и шляпой метет пол перед тем, кого считает выше себя. Но тут же требует, чтобы те, кто ниже его, мели пол перед ним.
Вот почему я сегодня сказал тебе, что не знаю, что чувствуют учителя. Я знаю только смирение воина. А оно никогда не позволит мне быть чьим-то учителем.
Мы некоторое время молчали. Его слова глубоко взволновали меня. Я был тронут ими, но в то же время мне не давало покоя увиденное в чапарале. Про себя я решил, что дон Хуан явно что-то скрывает и на самом деле вполне осведомлен о происходящем. Я ушел в эти размышления, но тот же странный звук вдруг вывел меня из задумчивости. Дон Хуан усмехнулся.
— Ты любишь смирение нищего, — тихо сказал он. — Ты склоняешь голову перед разумом.
— Мне вечно кажется, что меня разыгрывают, — сказал я. — Это моя основная проблема.
— Ты прав, тебя разыгрывают, — заметил он с обезоруживающей улыбкой. — Но твоя проблема не в этом. На самом деле ты считаешь, будто я сознательно тебя обманываю. Так ведь?
— Да, что-то во мне не позволяет поверить в реальность происходящего.
— Ты опять прав. Ничто из происходящего не является реальным.
— Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
— Вещи становятся реальными лишь тогда, когда ты научился соглашаться с их реальностью. Например то, что произошло сегодня ночью, вряд ли может быть для тебя реальным, потому что никто с тобой в этом не согласится.
— Ты хочешь сказать, что ничего не видел?
— Конечно видел, но я не в счет. Вспомни — я тот, кто тебя обманывает.
Дон Хуан смеялся, пока не закашлялся. Его смех был дружеским, хотя смеялся он явно надо мной.
— Не принимай близко к сердцу чушь, которую я несу, — сказал он ободряюще. — Я просто стараюсь расслабить тебя, зная, что ты чувствуешь себя в своей тарелке, только когда выбит из колеи.
Его выражение было рассчитано комичным, так что мы оба расхохотались. Я сказал ему, что сказанное им только что испугало меня больше, чем что бы то ни было.
— Ты боишься меня? — спросил он.
— Не тебя, а того, что ты представляешь.
— Я представляю свободу воина. Ты этого боишься?
— Нет, но твое знание слишком устрашающе. В нем нет для меня утешения. Нет гавани для приюта.
— Ты опять все путаешь. Утешение, гавань, страх — все это настроения, которым ты научился, даже не спрашивая об их ценности. Как видно, черные маги уже завладели всей твоей преданностью.
— Кто такие черные маги?
— Окружающие нас люди являются черными магами. А поскольку ты с ними, то ты тоже черный маг. Задумайся на секунду, можешь ли ты уклониться от тропы, которую они для тебя проложили? Нет. Твои мысли и поступки навсегда зафиксированы в их терминологии. Это рабство. А вот я принес тебе свободу. Свобода стоит дорого, но цена не невозможна. Поэтому бойся своих тюремщиков, своих учителей. Не трать времени и сил, боясь меня.
Я знал, что он был прав. Но, несмотря на мое искреннее согласие с ним, я знал, что привычки всей моей жизни обязательно заставят меня держаться моей старой тропы. Я действительно чувствовал себя рабом.
После долгого молчания дон Хуан спросил меня, достаточно ли у меня силы, чтобы еще раз столкнуться со знанием.
— Ты хочешь сказать — с бабочкой? — спросил я наполовину в шутку. Он согнулся от смеха, словно я только что сказал самую смешную вещь в мире.
— Что ты в действительности имеешь в виду, когда говоришь, что знание — это бабочка? — спросил я.
— Я ничего другого не имею в виду, — ответил он. — Бабочка есть бабочка. Я думал, что к настоящему времени у тебя со всеми твоими достижениями будет достаточно силы, чтобы видеть. Вместо этого ты заметил человека, а это не было истинным видением.
