У Кришнамурти - Ум - это миф
В.: Можно ли как-то предотвратить это? Разве сама жизнь не является единственной панацеей?
У. Г.: Что вы хотите предотвратить? В вас рождается и любовь, и ненависть. Я не люблю так формулировать, потому что любовь и ненависть не являются противоположными концами одного спектра, это одна и та же вещь. Они ближе, чем родные сестры.
Если вы не получаете то, чего вы ожидаете от так называемой любви, приходит ненависть. Может, вам не понравится слово «ненависть», но это апатия и безразличие к другим. Я считаю, что любовь и ненависть — это одно и то же. Я говорю это всем, где бы я ни был, по всему миру.
В.: Каждый год вы проводите четыре месяца в Америке, четыре месяца — в Индии и еще четыре — в Швейцарии. Вы не находите, что это подозрительно напоминает обычный график перемещений Дж. Кришнамурти? Он год за годом следовал почти одному и тому же маршруту.
У. Г.: Я не знаю, почему он так делал. Мои перемещения диктуются погодой. Когда в Индии жарко, я еду в Швейцарию. Когда в Швейцарии холодно, я переезжаю в Калифорнию, а потом снова в Индию.
В.: Возможно. Но вы, наверное, очень внимательно рассмотрели все это, прежде чем надолго пуститься в такие путешествия. Все знают, что вы раньше интересовались Дж. Кришнамурти и что вы в конце концов порвали с ним отношения.
У. Г.: В ранние годы у него не было такой большой организации, как сейчас. У него была маленькая простая организация, которая публиковала небольшое количество книг, и все. Он мало ездил и мало выступал, и эти неформальные встречи организовывали его друзья. Вот так все и было. Но сейчас это коммерческая компания, растущая индустрия, как и любой другой бизнес. Такая организация, как у него сейчас, с недвижимостью по всему миру, с советами попечителей, с целыми сейфами лицензионных кассет, миллионами долларов — и все это в противоположность самой основе его учения о том, что истину невозможно организовать. Ему не следовало бы строить целую империю во имя духовности.
В.: Встречали ли вы кого-нибудь из «боголюдей» Индии? Вы знаете, самые знаменитые из них делают быстрые деньги на духовном бизнесе.
У. Г.: Нет. Я никогда не был покупателем. Я общался кое с кем из них по нескольку минут во время своих путешествий, и все. Тот я, какой я есть сейчас, был рожден в результате моей собственной борьбы. Я узнал все о себе сам. Меня раздражают и светские, и духовные философские школы. Следовательно, и гуру, и боголюди не представляют для меня никакого интереса. Мы экспортировали их в Америку и Европу. У них есть свои собственные…
В.: Да, преподобный Мун, Джим Джонс, куча всяких прохвостов…
У. Г.: А теперь появился еще один Джонс: Да Джонс — в переводе с санскрита «дающий». Любых жуликов от религии здесь встречают с распростертыми объятиями — хоть из Индонезии, хоть из Японии, Индии или Непала. Если они становятся достаточно популярными на Западе, раскручиваются и производят достаточный резонанс, мы везем их обратно в Индию. Это похоже на то, как индийские женщины привозят с Запада сари, чтобы носить их здесь. Они там платят втридорога!
В.: Вы встречали Махариши Йоги в Швейцарии?
У. Г.: Нет, ни разу. Я не выхожу из своей комнаты, так что не могу сказать. Я не слежу за тем, что сейчас происходит в Индии. Меня не интересует, что пишут в газетах, я их не читаю. Индийские новости меня тоже не интересуют, потому что, что бы там ни происходило в Индии, это никак не влияет на остальной мир. Индия не в состоянии повлиять на мир. Хотя и нет надежного способа разделить взгляды на духовные, политические и прочие, можете называть это политическими взглядами.
Как Индия может дать направление или повлиять на мир? У Индии нет ни власти, ни морального статуса. Духовность, на которую вы претендуете, на самом деле не работает в жизни страны. Вы должны показать миру, что единство жизни, которое вы проповедовали веками, работает в повседневной жизни этой страны, так же как и в жизни отдельных людей. Это тяжело.
Никому не интересно, что говорит или делает Индия. У нее нет необходимого положения для того, чтобы влиять на мировые события. Единственное про Индию, что интересует остальной мир, — это вопрос «Что будет с миллионами и миллионами индусов? В каком направлении пойдет Индия, к какому лагерю прибьется?»
В.: Помогает ли такая религия, как марксизм? У нее есть своего рода духовное содержание. Похоже, что у нее более широкая, менее архаичная система взглядов.
У. Г.: Марксизм как религия потерпел неудачу. Даже маоизм мертв. Даже страны, в которых господствует марксизм, сейчас ищут нового Бога. Они потеряли веру в человека и снова ищут нового Бога, новую Церковь, новую Библию, нового священника. Идет поиск новой свободы.
В.: Но индуизм допускает большую свободу. Он никогда не был консервативной религией, как христианство, ислам или марксизм.
У. Г.: Единственная разница между Востоком и Западом заключается в разнице наших религий. Христианство никогда не порождало таких странных персонажей, какие есть в нашей стране. Здесь религия — дело индивидуальное. Здесь у каждого свой магазин, и он продает свои собственные товары. Поэтому у нас такое разнообразие, которого не хватает на Западе. Это разнообразие — самый привлекательный атрибут нашего так называемого религиозного наследия.
Индуизм — это не религия. Это спутанный клубок из многих вещей. Первоначально слово «индус» («Hindu») происходит от забытого несанскритского слова, которое уже не употребляется. Вы никогда ничего о нем уже не узнаете. Арийские завоеватели, которые основали брахманистический общественный строй, обнаружили, что у туземных индийцев темный цвет кожи, и назвали их религию религией черных — «хинду».
Ученым и пандитам может не понравиться моя интерпретация, но она исторически правильна. И снова я повторяю, что индуизм — не религия в обычном смысле этого слова, это как улица с сотнями магазинов.
В.: Например, секс-шоп Раджниша стоит рядом с магазином осознанности Дж. Кришнамурти, а рядом магазин медитации Махариши, а рядом магазин магии Саи Бабы, а рядом…
У. Г.: В сущности, все они одно, абсолютно одно и то же. Каждый утверждает, что его товары самые лучшие на рынке. Некоторые товары, такие как пепси-кола, присутствуют на рынке так долго, что люди хорошо знают их, зависят от них и считают, что они лучше, чем другие. При этом долговечность каждого конкретного продукта не особенно много значит.
В.: Какое у вас мнение об индийской индустрии развлечений? Говорят, что большинство ваших последователей именно из этой области.
У. Г.: Все, что есть в этой стране, — сплошные развлечения. Политики наживаются на доверчивости людей. Религии наживаются на легковерии других. Вы же видите, какие мы дремучие дураки. Вот и все, больше ничего и нет.
В.: С таким мнением о человечестве у вас не должно быть никаких больших надежд на будущее человеческой расы…
У. Г.: Я думаю, что ни с человечеством, ни для человечества ничего лучшего уже не будет.
В.: Но ведь невероятный технический прогресс за последние сто лет, особенно на Западе, сулит человечеству что-то хорошее?
У. Г.: Да, сулит. Но это только из-за промышленной революции. Такие нации, как Россия, Америка, а также другие западные страны воспользовались промышленной революцией для дальнейшего развития технологий.
В.: Похоже, что человечество за последнюю сотню лет сделало больший прогресс, чем за все предыдущие четыре миллиарда лет.
У. Г.: Да, я говорю точно то же самое. Именно благодаря промышленной революции масштабные изменения охватили весь мир. Насколько эти перемены будут эффективны — никто не знает. Диктатура науки и технологии уже идет на спад…
В.: Как вы думаете, куда все это нас приведет?
У. Г.: Почему это должно нас куда-то привести? Почему? Зачем? «Прогресс» означает «продвижение на вражескую территорию». Вы надеетесь, что ничем не сдерживаемый прогресс принесет решение ваших проблем. Если бы это было так уж гарантировано, можно было бы с тем же успехом запрограммировать компьютер, чтобы он вычислил наше будущее и нашу судьбу.
В.: Но если мы не что иное, как суммарный итог нашего прошлого, тогда можно легко составить точный прогноз…
У. Г.: Это не даст никакой гарантии относительно того, куда нас приведет будущее.
