Митч Элбом - Искорка надежды
И тут Адам увидел чистое, яркое, золотисто-оранжевое целительное пламя. «Господи! — воскликнул он. — Из этого пламени родится великий человек! Когда это произойдет?»
И ответил ему Бог: «К сожалению, Адам, этой прекрасной душе не суждено родиться. Ей предначертано совершить грех и опорочить себя. А я не хочу, чтобы она запятнала себя бесчестьем».
И взмолился Адам: «Господи, но ведь человека должен кто-то учить и направлять. Пожалуйста, не лишай меня потомков».
И ответил ему Господь мягко и вежливо: «Решение это уже принято, все годы жизни распределены, и лишних лет у меня для него не осталось».
И дерзко сказал Ему Адам: «Господь мой, а что, если я подарю этой душе часть своей жизни?»
И ответил ему Бог: «Если таково твое желание, я его исполню».
Насколько нам известно, Адам прожил девятьсот тридцать лет. А спустя целую вечность в городе Вифлееме родился ребенок. Он стал царем Израиля и изумительным поэтом и певцом. Он вел за собой народ Израиля и вдохновлял его. Как сказано в Писании: «И вот похоронили царя Давида после того, как прожил он семьдесят лет».
— Друзья мои, когда нас порой спрашивают, почему ушел из жизни такой молодой человек, я могу лишь обратиться к нашей мудрой традиции. Да, царь Давид прожил не такую длинную жизнь, как мог бы. Но пока он жил, он вдохновлял нас, учил и оставил нам великое духовное наследие, включая Книгу Псалмов. Один из его псалмов — двадцать третий — нередко читают на похоронах.
Господь — пастырь мой, и нет у меня ни в чем нужды.
На пажитях злачных Он покоит меня,
К водам покоя ведет Он меня.
Обновляет Он душу мою…
— Уж лучше прожить с моей Риной четыре года, чем не прожить ни одного.
ЗИМА
И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо, и, не имея возможности приблизиться к Нему из-за многолюдства, они раскрыли кровлю дома.
Евангелие от Марка 2:3–4Воскресным утром в метель я подошел к главному входу в церковь, толкнул дверь и вошел. В церкви было жутко холодно и пусто. Дыра в крыше находилась прямо надо мной, и слышно было, как по синему брезенту хлещет ветер. Откуда-то доносились звуки органа, но никого вокруг не было видно.
— Ш-ш-ш! — послышалось у меня за спиной, и, обернувшись, я увидел тощего, с высоким лбом мужчину, жестом указывавшего мне на боковую дверь.
Я подошел к двери, толкнул ее и оторопел. Я оказался в импровизированной «мини-церкви», в которой стояло всего лишь два ряда коротких скамеек и клеенчатая «стена», пришпиленная к дощатому каркасу. А над головой, имитируя низкий потолок, была натянута еще одна клеенка. Все это напоминало детскую «крепость» на чердаке.
Так как отопления в церкви по-прежнему не было, то прихожанам, судя по всему, пришлось соорудить внутри церкви эту клеенчатую палатку. И теперь, прижавшись друг к другу, они сидели в этой тесной «церквушке»; в ней было немного теплее, но все как один были одеты в пальто и куртки. Именно здесь пастор Генри Ковингтон теперь проводил свои воскресные службы. Огромный алтарь заменяла маленькая кафедра. Вместо мощного органа позади Генри к стене было прикреплено черно-белое полотно.
— Мы благодарны тебе, Господи, — говорил Генри ту минуту, когда я проскользнул в задний ряд. — Бог надежды… Мы благодарим тебя и поем тебе хвалу… Во имя Иисуса Христа, аминь.
Я огляделся вокруг. Дыра в крыше, отключенное отопление, клеенчатая молельня — сколько еще продержится эта церковь, прежде чем уйдет в небытие?
В тот день в своей проповеди Генри говорил, что о людях часто судят по их прошлому. Сначала он сетовал на то, как нелегко избавиться от привычки — особенно от пагубной привычки.
— Я знаю, как это бывает, — бушевал ом. — Я знаю, как это бывает, когда ты клянешься: никогда больше я этого не сделаю… Если у мена снова будут деньги, я сделаю то, я сделаю это… Идешь домой и обещаешь своим родным: я такой-сякой, но я исправлюсь…
— Аминь!
— А потом у тебе появляются деньги, и все твои обещания летят в тартарары.
— О да!
— Ты уже сыт по горло тем, что все время сыт по горло…
— Сыт по горло!
— Но приходит время, когда ты должен признаться Богу: моя беда сильнее меня… она сильнее программы лечебного центре, она сильнее пастора в церкви мне нужен ты, Господи… Мне нужен ты, Иисус…
Генри начал хлопать в ладоши.
— Но ты должен быть, как Смоуки Робинсон[23]…
Тут Генри запел его песню. Он исполнил две строчки из «Ты меня просто приворожила».
А потом снова вернулся к проповеди.
— Возможно, вы дойдете до супермаркета и накупите всякой еды, но тут к вам кто-то подойдет, и вы Ладите слабинку… и все продукты, что вы купили да семьдесят долларов, отдадите за двадцать.
— За пятнадцать!
— Точно, сэр… если уж очень хочется «дури», то и та пятнадцать. Я вам говорю: я хорошо знаю, что значит быть там, внутри всего этого… но я знаю и как выйти оттуда.
— Аминь!
— Мы должны это дело побороть Но побороть его в себе самом — это еще полдела. Если кто-то другой старается бросить это дело, вы должны в него поверить…
— Проповедуй, пастор! Проповедуй!
— Из «Книги деяний апостолов» мы узнаем, что Павлу — после того как он поменял религию — люди не доверяли, потому что раньше он преследовал христиан, а теперь стал восхвалять их. «Разве это тот же самый человек? Не может быть! Не-е-ет…» Удивительно, как люди могут не видеть, кто ты есть, оттого что смотрят в твое прошлое. Самая большая проблема для нас, пасторов, в том, что люди знали нас до того, как мы пришли к Господу Богу…
— Точно!
— То же самое с Павлом… Они знали его… они не могли поверить, что этот человек пришел от Иисуса, потому что смотрели в его прошлое…
— Верно!
— Они видели только его прошлое. И когда мы обращаемся к своему прошлому, мы не видим того, что сделал для нас Бог. Того, что Он еще сможет сделать! Мы не замечаем тех важных мелочей, что случаются в нашей жизни…
— Расскажи нам, пастор.
— Когда люди говорят мне, что я хороший человек, я отвечаю: «Я стараюсь». Но есть люди, которые знали меня до того… Каждый раз, когда я бываю в Нью-Йорке и они слышат, что я пастор в церкви, они тут же начинают: «Я знаю, парень, тебе хорошо платят. Я знаю, что тебе платят. Я знаю тебя». — Генри умолк. А потом совсем тихо добавил: — Нет, говорю я им. Вы знали меня того, прежнего человека, но вы не знаете человека, каким я стараюсь стать.
Я сидел в заднем ряду, слушал и чувствовал, как меня заливает краска стыда. Ведь, по правде говоря, именно так я и судил о Генри. Я думал: а что, если в Нью-Йорке, среди своих прежних дружков, он посмеивается и говорит: «Да, у меня там новое дельце заварилось».
А Генри в это время проповедовал в клеенчатой палатке.
— Вы не ваше прошлое! — сказал он своим прихожанам.
Вам когда-нибудь приходилось слышать проповедь, которую, казалось, прокричали вам прямо в ухо — вам одному? Когда такое случается, то дело скорее всего не в проповеднике, а в вас.
Декабрь
После стольких лет настойчивой борьбы с трудностями Рэб, как мне казалось, мог справиться с любой болезнью; но все хвори скопом одолеть ему было трудно.
Приступ, из-за которого он теперь сидел, как развалина, в кресле и бессвязно бормотал невесть что, оказался вовсе не инсультом, а трагическим последствием всех его недугов, вместе взятых. Из-за того, что его лечили несколько докторов и ему прописывали множество лекарств, дозу дайлантина — средства от судорог — нечаянно довели до токсичного уровня, который просто-таки сокрушил его.
Эти таблетки, грубо говоря, превратили его в полную развалину.
Несколько месяцев спустя, когда в конце концов врачи поняли, в чем дело, дозу лекарства тут же снизили, и буквально через пару дней Рэб вышел из этого разрушительного ступора.
Сначала я узнал об этом из телефонного разговора с Гилей, а потом позвонила и Сара.
— Это поразительно, — говорили они. — Это невероятно…
Первый раз за несколько месяцев голоса их звучали приподнято, словно к ним во двор после мучительной зимы вдруг нежданно-негаданно явилось лето. Когда я самолетом примчался на Восточное побережье, вошел к Рэбу в дом и своими собственными глазами его увидел… не знаю, как описать, что я почувствовал. Я слышал истории о людях, которые годами пребывали в коме, а потом неожиданно приходили в себя и тут же на глазах у изумленных родственников просили кусок шоколадного торта. Возможно, я пережил нечто подобное тому, что пережили эти родственники.
Рэб развернулся ко мне в своем кресле, и я увидел, что на нем — один из тех самых усыпанных карманами жилетов. Он протянул мне костлявую руку, улыбнулся своей знаменитой веселой, с морщинками у глаз, излучавшей свет улыбкой и радостно пропел: «При-ивет, незнако-омец!» Клянусь вам, у меня было ощущение, что Рэб вернулся с того света.
