Владимир Файнберг - Все детали этого путешествия
С трудом заставил себя встать. Не зажигая света, прошёлся по комнатам. Потом раздвинул в стороны руки, медленно повернулся вокруг своей оси. Левая ладонь тотчас же почувствовала линию север—юг. Поставил посередине спальни стул, сел лицом на север. Глубоко выдохнул, снова вдохнул. На задержке дыхания закрыл глаза. Представил себе звёздное небо, бездну Космоса.
В мозгу забрезжил золотистый свет. Свечение росло, ширилось и, как вода в сосуде, опускалось вниз по телу, очищая его.
Много раз глубоко вдыхал и выдыхал. Зудело темя, сквозь которое входил золотой космический свет. Это была работа. Тяжелая работа. Зато ни температуры, ни озноба больше не чувствовал.
В бессилии лежал на постели, думал, с чего бы это вдруг навалилась болезнь. Я знал: так просто никакая болезнь не приходит. Простуда — лишь повод. Любое недомогание, несчастный случай, якобы нечаянный удар молотком по пальцу — все это всегда расплата за что-то, напоминание о каком-то неправедном поступке, мыслях...
Мне не пришлось долго анализировать. Почти сразу понял, что пребывание у стойки бара в ресторане гостиницы, во всей этой тлетворной атмосфере было грешным. Никто не понуждал там торчать. Сам выспрашивал бармена, заглядывался на официантку Стеллу, пока не узнал, что она больна сифилисом...
Накинул куртку, вышел из домика. Часть звёздного неба заслоняли горы.
Я молился Богу, прося прощения, как ребёнок. Где-то, совсем рядом, стрекотали цикады.
Потом бродил по дорожкам вокруг оранжерей. Эта тёплая ночь, стрёкот цикад напомнили о том, что я находился в Абхазии, о том, что последний раз был здесь летом семь лет назад в горах у геологов на высоте 2400 метров.
Вспомнил, как летел туда вертолётом вместе с начальником геологической партии Нукзаром и боялся, что лопасти винтокрылой машины заденут за откосы узкого ущелья. Вспомнил приземление, бараки, где жили инженеры и рабочие. Кристально чистый воздух альпийских лугов, снежные вершины, грохот водопадов.
Там, на этом подоблачном перевале, куда кроме как вертолётом невозможно было добраться, геологи показали в бинокль отвесную скалу с чёрной дырой посредине. Услышав, что это штольня километровой длины, которую неизвестно кто и когда пробил, я загорелся желанием обязательно туда попасть.
Через несколько дней, после того как материал о работе геологоразведчиков, нашедших здесь медь, ртуть и золото, был собран, я в сопровождении Нукзара и нескольких рабочих двинулся в путь. Часа три шли, то спускаясь, то поднимаясь по крутым откосам, пока не оказались у основания той скалы. Все её подножье было усыпано спёкшимся шлаком. По нему добрались ко входу в штольню.
Геологи зажгли фонари. Штольня походила на тоннель метро. Один из рабочих подвёл меня к лежащему в стороне молоту. «Сделано из порфирита», — заметил Нукзар. В громадном молоте зияла дырка для рукояти.
«А вы можете поднять эту штуку?» — спросил я высокого, атлетически сложенного Нукзара. Тот нагнулся и лишь стронул молот с места. Только вдвоём с рабочим они приподняли его.
В конце тоннеля валялся ещё один такой же молот. Кое-где стены были покрыты копотью.
«Кто соорудил такое? — всё время спрашивал Нукзар. — Сюда даже пастухи со своими стадами не могут добраться. Смотрите, какая выработка, как гладко обработаны своды».
Выбравшись наружу из тоннеля, я присел на груду шлака, взял в руки один из спёкшихся комочков.
«Совершенно ясно, что в скале была богатая медная жила, — сказал Нукзар. — Они выбрали её всю, здесь же у подножья каким-то способом выплавили медь, хотя никаких следов печей не осталось, я тут все осмотрел. И потом — как, каким образом они её отсюда вывозили?»
Я сидел с закрытыми глазами, зажав в ладони кусочек шлака.
Спутники отошли от меня, разбрелись в безнадёжных поисках ещё каких-нибудь следов неведомых добытчиков меди.
...Самым трудным было отрешиться от мыслей, от попытки догадаться, узнать. Постепенно темнота в глазах сменилась тенями. Эти тени двигались, оформлялись в фигуры, гигантские фигуры людей. На мгновение, как при вспышке молнии, увидел всю картину — торчащие из глубокого снега конструкции, ведущие ко входу в тоннель, стоящий поодаль овальный аппарат со множеством прорезей-окошек. Вдруг будто кто-то ладонью заслонил виденье...
Открыл глаза.
Нукзар стоял рядом. «Послушайте, что вы сейчас делали? У вас такой вид, будто вы отсутствовали. Мне даже показалось, что вас только что здесь не было».
«Показалось», — ответил я.
С разрешения Нукзара захватил с собой этот кусочек шлака, несколько раз, набравшись духа, пробовал у себя дома в Москве повторить эксперимент, но ничего нового не увидел. Мешала информация, полученная впервые. Она вставала перед глазами, как заслонка.
Поглощенный воспоминанием о загадочной штольне, вернулся в дом. Долго не мог уснуть. Подобно всем людям, я тоже был заинтригован появлением «летающих тарелок», о которых без конца сообщала печать, телевидение. Откуда являются странные пришельцы? Зачем? Почему они ни разу не захотели вразумительно объясниться с людьми? Совсем недавно, апрельским вечером вышел в лоджию, чтобы повесить сушиться выстиранные Анной рубахи, и увидел со своего третьего этажа медленно плывущую в небе пульсирующую светом красную полусферу с мигающими внизу огоньками. Не успел позвать жену, как полусфера резко изменила направление и исчезла за высокими четырнадцатиэтажными зданиями.
Ощущение осталось апокалиптическое. Не было никакого сомнения в том, что деятельность человечества на земле вызывает тревогу существ из каких-то иных миров.
Утром Иванцов вместе с местным лесничим повёз осматривать леса Гагринского и Бзыбского хребтов. И здесь зияли варварские вырубки. Несколько показательных лесопитомников, где выращивали секвойю и гималайскую сосну, являли собой лишь декорацию хороших намерений, прикрытие, за которым беззастенчиво орудовал разбой.
Заночевали в старинной деревянной гостинице на берегу знаменитого горного озера Рица. Невдалеке за одним из мысов скрывалась бывшая дача Сталина.
На рассвете я проснулся, разбуженный непонятным скрежетом. Одевшись, спустился по лестнице, вышел и увидел, что по заасфальтированной набережной несколько человек, обвешанных фотоаппаратами, везут, толкая в спину, чучела медведей, поставленные на визжащие, несмазанные шарикоподшипники.
Подъехали автобусы с отдыхающими из санаториев, туристами. Взревели запускаемые двигатели прогулочных катеров, повалил дым, запахло бензином.
Из озера вытекала река Бзыбь. Над истоком был перекинут мостик. Я стоял на нём, видел, как приезжие фотографируются рядом с чучелами медведей, рассаживаются в катера. Здесь сезон ещё продолжался.
Внизу сквозь стремительные струи зеленоватой воды виднелся расколотый унитаз.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
И здесь, в Асуане, рассвет начинался с призывного пения муэдзинов. Точно такого же, как в Душанбе, Хиве, Ашхабаде. Вместе с солнцем сюда с далёкого острова Шри Ланка, через мусульманские Индию, Афганистан, Иран, Турцию, Ближний Восток, как эстафета, передавался протяжный напев. Впервые осозналась громадность мусульманского мира.
Было семь часов нежного декабрьского утра. Вместе со своей группой я шёл пустынной набережной Нила к большой фелюге, которая стояла у берега, чуть покачивая непомерно высокой мачтой.
По сходням гуськом, придерживаясь за верёвочные перила, перешли на фелюгу. Сел на корме. Остальные разместились вдоль бортов и у носа.
Стройный молодой нубиец в длинном белом одеянии-галабее втянул сходни, поднял шкотами косой треугольный парус. Фелюга двинулась.
Нубиец стоял во весь рост на корме рядом со мной, одновременно управлял парусом и рукоятью руля.
Саша Петров носился по фелюге, как всегда, снимая своих благодетелей на разных фонах. Гид Мохаммед рассказывал о том, что мы направляемся мимо острова Элефантин, куда древние египтяне ссылали непокорных рабов, к другому, расположенному близ противоположного берега, — острову лорда Китченера, где тот устроил Ботанический сад.
Отсюда, с воды, Нил казался ещё шире, ещё огромней. Фелюга прошла мимо лодочки рыбаков. Один сидел на вёслах, другой стоя вымётывал сеть с поплавками.
Плыть в тишине под парусом было для меня высшим наслаждением. Всю жизнь сопровождала сокровенная мечта о яхте с каютой, о свободном передвижении по озёрам, рекам, морям. Парусная яхта олицетворяла волю, непривязанность к определённому месту. Не нужно было изобретать квартиры-дирижабли, ибо давно, испокон веков, существовал парус — гениальное изобретение человека, не менее гениальное, чем колесо. Стопроцентная экологическая чистота этого простого устройства, безмолвие, с которым оно работало, улавливая малейший ветерок...
