Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова
Когда же прошло немного времени, снова кровавый властитель переводит их оттуда в митрополию Смирны[2085]; поочередно сменялись у них заточение и плети, а ноги их заковывались в колодки.
Еще двадцать месяцев [Col. 889] провели они в этой тюрьме, в огне мучений как бы поставив добродетель превыше страданий тела и таким образом показав, что презирают и саму смерть. Тогда Тот, Кто справедливо напрягает лук гнева (ср. Пс. 7:12) и устраняет супротивных, Кто, по слову пророка, не оставит жезл нечестивых глумящимся над жребием праведных (Пс. 124:3), вспомнил о стенаниях скованных и о львоименном звере, пожравшем сего Иакова. Потому благоусмотрел Он, чтобы в тех самых местах, где осквернил он вочеловечение Еммануила, испустил он дух так, как и подумать не мог[2086]. И явно сбылось реченное о нем Соломоном: ибо глупый сложил свои руки, съел плоть свою (Еккл. 4:5). Согласное этому возвестила и священная труба Исаии: Как одежды, покрытые кровью, не станут чистыми, так и ты не станешь чист, ибо ты разорил землю мою и народ мой убил (ср. Ис. 14:20). Итак, когда царь жалко пал страшной смертью во храме Божьем, взошло на востоке не солнце, но утренний свет для освещения дня, так сказать, звезда утренняя в безлунную ночь, оказавшаяся для верующих и днем, и не днем. Экскувит Михаил[2087], захвативший скипетр ромеев, хотя и считался сильнейшим образом проникнутым закваской ереси, однако избавил исповедников Христовых от невыносимых наказаний предыдущего царствования, во всем проявляя к ним благожелательность. И можно было видеть сонм измученных различными скорбями и претерпевших бедствие продолжительного заключения, но всё же украшенных победами, духовно скачущих от радости при встрече друг с другом, словно спущенные с привязи телята.
Тогда-то великие столпы благочестия Феодор и Николай покинули Смирну, поддерживаемые лишь посохом, и, пешком переходя из одного места в другое, добрались до окрестностей Пруссы. Оттуда прибыв в Халкидон и узрев там победоименного патриарха[2088], пробыли у него продолжительное время в большой радости. Этот всеобщий [Col. 892] пастырь удостоил их, носивших на всем теле раны Христовы, почета и уважения и при всех в определенное время угощал словесными пиршествами. Растаяла зависть, направленная против них[2089], и зажали себе уста ладонью потерявшие разум от злобы, кто своей вплоть до того времени наперебой безудержно клеветал на сих светочей вселенной.
Между тем архиерей, взяв в добрые советники вместе с этими избранными мужами некоторых митрополитов, решил предстать пред очи правителя, надеясь удалить нездоровые побеги, приросшие к Церкви. Воспользовавшись помощью одного высокопоставленного посредника, они вошли к царю, и каждый по мере возможности прежде всего воздал ему должную благодарность, а затем великий Феодор завел речь о церковных догматах, ибо Никифор побудил его говорить о делах веры. Ошеломленный его словами, царь, не желая давать Церкви разрешение, ибо быш он предводителем и единоверцем иконоборцев, сказал богоносному Феодору: «Для тебя привычно перечить [царскому] скипетру», как бы сетуя на смелые обличения, которые сей общий светоч Церкви произносил, подобно Финеесу, на царей Константина и Никифора[2090]. Впрочем, он помнил о жалкой гибели в Болгарии[2091], предсказанной царю Никифору за неразумное упорство в деле прелюбодейной связи, и, охваченный страхом (поскольку добродетель мужа, как говорят, уважают даже враги), умеренно возражал на его слова. Разумеется, с величайшим радушием [Col. 893] дав священному сонму отцов пустые заверения, не относящиеся к верным догматам, правитель выпроводил их из дворца.
Но, подобающим образом доведя повествование до этого места, счел я нужным добавить к сочинению и еще нечто душеполезное. О том, что, как было сказано ранее, случилось в Болгарии с царем Никифором, велел мне ныне написать тот, кто постриг меня, недостойного, и многие годы управлял нашей обителью, общий наставник добродетели, в монашеских преуспеяниях приумножающий наш энкомий[2092]. Я знаю, что всем вам известен Анатолий, наш пастырь, который, подавая питающую душу пищу, начал совершать радость духовного пиршества следующим образом.
«Ученик блаженного отца нашего Николая по имени Киприан имел обыкновение каждый год посещать во время утренней службы жилище некоего старца, жившего достойной старости равноангельской жизнью, как об этом с пользой поведает дальнейшее повествование. Сей старец, радуясь отношениям, которые Киприан поддерживал с ним с малолетства, поведал юноше, как бы передав некое наследие, рассказ о подвиге собственной жизни, чем сотворил пользу для всех.
Он рассказал следующее.
“Будучи молодым, состоял я на службе в полку схолариев[2093]. Когда же царь Никифор со всем войском выступил против скифов[2094], случилось мне из-за одного жизненного обстоятельства остаться одному и совершать свой путь, следуя позади войска. В некоем селении во фракийских областях захотел я с наступлением вечера остановиться на ночлег. Был я принят некоей весьма зажиточной женщиной, привыкшей, думаю, привечать странников. Предложив мне обильную трапезу и с большим радушием ее поддерживая, она проявила по отношению ко мне большое дружелюбие. Так что после ужина, приготовив мне для сна высокую постель, предоставила она мне прекрасный отдых, совершенно избавив от усталости, вызванной путешествием. Однако вечно ненавидящий добро дьявол не позволил и этому благодеянию остаться безнаказанным: посеяв в женщине нечистое вожделение, он, суетный, стал принуждать ее к нечистому совокуплению и сношению со мной. Представ перед ложем, на котором я спал, подошла она, наконец, ко мне, спящему, стыдно сказать, увлекаемая к преступному совокуплению. Я же, отталкивая ее как только мог, [Col. 896] говорил: “Женщина! Даже если бы не грозила сейчас опасность со стороны варваров, следовало бы согласно Божественным законам неповрежденным хранить целомудрие! Если же праведность является оружием в войне и если, стало быть, я, несчастный, пораженный мечом вожделения, поражу собственную душу, как же я отправлюсь на войну с врагом, оказавшись убит уже перед сражением?” Она же, услышав эти слова и немного отстранившись, вновь принялась приставать ко мне, пробуждая во мне любовь теми же словами, что и прежде. Но, вновь оттолкнув ее, как и в первый раз, обильно поливал я ее речами о чистоте. Когда же увидел я, что подступила она в третий раз, желая увлечь меня в бездну ада, то, грозно прикрикнув и пригрозив ей в тот же час смертью от меча, я встал и, взойдя на коня, поспешно снова пустился своей дорогой.
Она же, заподозрив, что я разглашу происшедшее, и крича мне вслед, отправила своих рабов, приказав им во что бы то ни стало умертвить меня. Но Бог, сжалившись, избавил меня от этих убийц так же, как и от той душегубительной пагубы, и чудесным образом направил меня напрямик по другой дороге.
Достигнув через немногое время пределов Болгарии, я совершал путь по ним совершенно один, без всякого сопровождения; погруженный в раздумья, я приблизился к какой-то горе (ибо воистину в тот час направлялся я, несчастный, Божественным призрением), размышляя о случившемся со мной происшествии и будучи весь залит слезами. Внезапно услышал я свыше некий голос, с вершины призывающий меня. Пораженный страхом (ибо был я совершенно один), задыхаясь и дрожа, повернулся я к призывающему меня лицу. И, уткнувшись взглядом, начал сознавать, что чудное это зрелище было сверхъестественным: старец, облаченный в белое, гигантского роста, одежды которого сияли как солнце, протягивал ко мне руку, призывая подойти к нему как можно быстрее. Я, немедленно стряхнув бремя страха, взошел, преисполненный радости, и, найдя его сидящим на земле, поклонился ему, упав на землю. Он, радостно приветствовав меня, приказал подняться и встать справа от него. Ноги его были как бы простерты на земле, а рукой он показал мне долину под горой, наполненную телами, и стоящее на ней множество войск вместе с царем. И спросил он меня, различаю ли я ряды наших и ряды врагов. После того как я дал ясный ответ, говорит он мне: “Смотри без страха”. И когда стали они строиться для сражения друг с другом, потрясая оружием, он, приподняв правую ногу, кладет ее на левую. Тогда вижу я, как наш строй [Col. 897] сильно наваливается на строй врагов, пробивая его насквозь. И началось полное истребление скифов, собиравшихся уже показать спину и избиваемых. Тогда он, подняв левую ногу, кладет ее на правую, и варвары, воспрянув, безжалостно набрасываются на наших, убивая их. Я же как будто в исступлении, потеряв дар речи от этого удивительного зрелища, стоял, созерцая происходящее: и перемену положения его ног, и тяжелую и несчастную смерть от меча тех. Вплоть до захода солнца таким вот образом и способом даровал он победу то той, то другой стороне. И вот, составив ноги, вытянул он их вдоль всего тела; тогда и те, прекратив битву, остановили эту ужасную бойню.
