Давид Лезебери - Афганистан - мои слезы
Тихая беседа продолжалась, а Джули тем временем подошла к полке с зонтиками. Она раскрыла один из них, как бы раздумывая, стоит ли его покупать. Я понял, что Джули специально раскрыла зонтик, чтобы заслонить нас от любопытных глаз. Я быстро передал наш подарок Аймалу. Сверток сразу же исчез под прилавком.
Глядя Аймалу прямо в глаза я сказал: «Мы не знаем, когда нам придется уехать, поэтому хотим подарить вам самое дорогое, что у нас есть — Инджил (Новый Завет). Пожалуйста, передайте этот подарок вашему отцу. Это от нас — вашей семье».
После небольшой паузы Рахман крепко пожал мне руку обеими руками. Он широко улыбнулся, взглянув на Книгу.
Аймал и Хадим, которые тоже видели подарок, сказали: «Спасибо. Спасибо. Этот подарок — большая честь для нашей семьи».
Мы разговаривали друг с другом, будто и не было никаких сомнений в том, что мы снова увидимся, хотя все прекрасно знали, что, может быть, видимся в последний раз.
Нам не хотелось затягивать прощание, и поэтому мы вскоре ушли. В тот день мы побывали в гостях у всех, у кого могли, оставив каждому на память наш драгоценный подарок. Вернувшись домой, мы вздохнули с облегчением.
Мы заверили всех наших афганских друзей, что прекрасно понимаем обстановку и сознаем, что общение с нами для них может быть очень опасно. С того дня мы не переступали порог афганского дома без специального на то приглашения. Когда же мы получали такое приглашение, нам было очень не по себе, поскольку мы понимали, что друзья рискуют ради нас жизнью.
Напряженные месяцы шли один за другим. В декабре 1978 года я окончил свой курс при Кабульском университете, а в январе 1979 года истекал срок наших виз. Когда до отъезда оставалась неделя, господин Мунсиф пригласил нас к себе в гости на прощальный ужин со своей семьей.
В назначенный день мы взяли такси, чтобы доехать до дома господина Мунсифа. Вся семья была в сборе и радушно нас принимала. Все были растроганы предстоящим расставанием.
Позже в тот вечер я рассказал господину Мунсифу о своих занятиях легкой атлетикой. Он слушал меня очень внимательно. Затем я сказал: «Господин Мунсиф, в знак нашей дружбы я хотел бы подарить Вам один из самых дорогих для меня призов». С этими словами я вынул из сумки свою награду.
Господин Мунсиф внимательно посмотрел на бегуна, прочитал надпись и затем отвел глаза в сторону, будто пытаясь заново пережить тот торжественный миг в моей жизни. «Спасибо, Давид», — тихо сказал он, держа в руках мой необычный подарок.
К концу той недели семья Аймала тоже пригласила нас к себе в гости. В последние месяцы мы очень сблизились с этой семьей и стали для них как сын и дочь. Кроме самых близких родственников госпожи Масуд, я был единственным мужчиной, которому когда-либо было позволено видеть ее с открытым лицом.
Когда мы пришли к ним в гости, нас провели в комнату, которая предназначалась только для членов семьи. Мы уселись на подушки на полу и погрузились в приятные воспоминания о днях, проведенных вместе. В ходе беседы они рассказали нам о некоторых сложностях, с которыми им пришлось столкнуться, и поэтому я попросил позволения за них помолиться, на что они благосклонно согласились.
За какую-то долю секунды перед тем, как начать молиться, я почувствовал, что Бог дает мне особенные указания: «Объясни им, что в этот раз ты будешь молиться на особом языке».
«Подожди, Господи, —подумал я, — неужели Ты хочешь, чтобы я молился на моем молитвенном языке перед людьми, которые, может быть, никогда ни о чем подобном в жизни не слыхивали?»
Я пытался отделаться от приводившей меня в замешательство мысли, но она не уходила.
Я взглянул на терпеливо ожидавшую моей молитвы семью, затем сказал Аймалу, что хотел бы кое-что пояснить его родным, прежде чем начну молиться. Говоря на пушту вперемешку с английским, я попытался ему все объяснить. Он очень старательно перевел все на пушту, сказав, что этот молитвенный язык — дар, о котором говорится в Святой Библии, что это особый язык, данный мне Богом, и что я его никогда не учил. Я наблюдал за их реакцией. Они только покивали головами и улыбнулись, как будто в том, что я им сейчас рассказал, не было ничего необычного. Аймал продолжал объяснять своей семье, что я буду молиться о том, о чем Бог хочет, чтобы я молился. Он добавил, что таким образом я могу молиться даже тогда, когда сам точно не знаю, как нужно молиться. Еще он рассказал, что этот язык помогает мне прославлять Бога...
Все время, пока Аймал говорил, я следил за реакцией его родных. Она была невероятной. Они даже не моргнули.
В конце концов я закрыл глаза и стал молиться по-английски, к чему они были уже привычны. Затем в течение нескольких минут я молился на языке, данном мне Богом.
Мусульмане молятся с открытыми глазами, поэтому, когда я закончил и открыл глаза, я увидел, что они все на меня смотрят и улыбаются. Господин Масуд тихо сказал: «Твоя молитва была такой красивой».
По дороге домой Джули, сжав мою руку, сказала: «Давид, мне до сих пор не верится, что они так хорошо приняли твою молитву на языках».
Я был согласен. Я и сам никак в это не мог поверить.
В другой раз, гораздо позже, Бог снова побудил меня молиться на языках в присутствии других мусульманских друзей. Иногда они даже сами просили меня помолиться за них на языке, данном мне Богом.
Через два года после того случая в доме Масудов я узнал, что среди мусульман не было таким уж необычным явлением, когда одержимый человек говорил на языке, который никогда не учил. Но так как я объяснил им, что этот язык был даром от Бога, о котором учит Библия, они приняли мою молитву без колебаний.
Наше время в Кабуле подходило к концу. Мы прожили здесь два года, но нам совершенно не хотелось уезжать — особенно сейчас, когда я наконец-то начал разговаривать на пушту. Но важнее, чем мой язык, конечно, было то, что у нас завязалась крепкая дружба с афганскими семьями. Мы расставались с нашими друзьями с огромной болью в сердце, особенно потому, что у нас не было практически никаких шансов вернуться обратно.
В последнюю ночь нашего пребывания в Кабуле в январе 1979 года я поехал попрощаться с Аймалом и его братьями. К этому времени они называли меня своим четвертым братом.
На всякий случай я припарковал свою старенькую машину за углом, недоезжая до магазинчика Масудов.
Войдя в магазин, я обменялся с братьями традиционными приветствиями и сказал, что мне еще раз захотелось с ними увидеться перед отъездом. Впервые за долгое время нашей дружбы мы не знали, что сказать друг другу.
— Я буду молиться за ваше здоровье и благополучие, — пробормотал я.
— И мы будем молиться за Ваше, Дауд, — ответили они.
Наш разговор был коротким, потому что мы знали, что долгие проводы только вызовут лишние слезы. На прощанье мы ступили за порог магазина, где я обнял каждого из них, по афганскому обычаю останавливаясь на секунду для того, чтобы взглянуть в глаза. По их натянутым лицам я понял, что они, как и я, сдерживали слезы только усилием воли.
Сев в машину, я опустил голову на руль и дал волю слезам.
Любовь иногда приносит боль — особенно боль расставания. Я не мог сдержать слез, вспоминая об этой дорогой для меня семье и всех моих друзьях; о тех счастливых днях, когда мы были вместе и не знали, суждено ли нам встретиться вновь. Я вспоминал, с каким терпением они помогали мне выучить пушту. Семья Масудов приняла меня как родного, учила своему языку и любила меня со всей искренностью. Они с благодарностью принимали мои подарки и одаривали меня своими.
Я снова вспомнил слова Аймала, сказанные мне за несколько дней до этого: «Каждый вечер, когда отец приходит с работы, он говорит моей младшей сестре; “Принеси мне Книгу”». При этой мысли у меня на глаза снова навернулись слезы.
Спустя некоторое время я все же повернул ключ зажигания и завел охлажденный ночной изморозью мотор. Медленно направляясь к дому, я шептал молитву, повторяя слова Христа: «Слова, которые Ты дал мне, я передал им» (Иоан.17:8).
Глава десятая
Вступление северной армии
В конце января 1979 года мы вернулись в Соединенные Штаты. Восемь месяцев мы пытались получить долгосрочную визу в Пакистан, потому что знали: получить визу в Афганистан просто невозможно. И хотя мы всем сердцем рвались обратно в Афганистан, страна была глубоко втянута в гражданскую войну. Повсеместно возникали группы сопротивления новому коммунистическому правительству.
В сентябре нам сообщили, что в долгосрочных визах на въезд в Пакистан нам отказано. Твердо веря, что Бог поможет нам открыть даже наглухо закрытые двери, мы вылетели в пакистанский город Пешавар с тридцатидневными туристическими визами. Мы приехали в страну в середине октября, не зная, что с нами будет после того, как закончатся визы.
