Дени Баксан - След Сатаны
Поклонение иконам и другим видам изображений Бога и святых не является, впрочем, «изобретением» христианства. К изумлению многих, эта форма богослужения за несколько столетий до II-го Никейского собора оказалась практикуемой в иудаизме. Вот что передает А. Локшин:
«Еще недавно религиоведы были уверены, что синагогального изобразительного искусства не только никогда не существовало, но и из-за указанного запрета (2-ая заповедь закона Моисеева — авт.) существовать не могло. Однако археологические раскопки синагоги в Дура-Европос в Ираке (III в.н.э.) и в Бет-Альфа в Палестине (VI в.н.э.), сделанные в 20-З0-е годы нашего столетия, стали сенсацией в научных кругах и серьезно поколебали представления об особенностях иудейской традиции. Археологи обнаружили на стенах синагоги в Дура-Европос уникальные фрески, расположенные в четыре ряда. Их перенесли в Национальный музей в Дамаске. Они изображают четыре сцены из жизни Моисея, сцены из жизни Аарона, Самуила, Давида, Соломона и других персонажей Ветхого Завета. На фресках можно увидеть картины исхода из Египта, перехода через Красное (Чермное) море.
Еврейские художники античной эпохи рисовали библейских героев, не считаясь с грозным запретом… В синагоге в Бет-Альфа мозаичные изображения человеческих фигур, например, в сцене жертвоприношения Авраама, располагались на полу. В те времена иудеи не только совершали коленопреклонения, но и простирались на полу культового сооружения. Заметим, что мозаичные изображения являются нарушением того же библейского запрета: „камней с изображениями не кладите… чтобы кланяться перед ними“ (Лев, 26,1)».{674}
Разумеется, перед фресками и иконами никогда не совершали тех омерзительных действий, какие совершались в языческих храмах перед идолами. Их не заряжали той энергией, что обозначается словом «гаввах». Однако запрещение верующим поклоняться изображениям и предметам имеет свой глубокий смысл, чей поверхностный слой лежит в области психологии; Поклоняясь Богу в человеческом облике, мы подсознательно низводим Его Образ до своего земного уровня и укрепляем те узы, что привязывают наши сумрачные инстинкты к язычеству. Но, возможно, порочность подобных ритуалов лежит глубже. Поговорим об этом.
Рассуждая об изображениях и особенно об изображениях религиозного характера, никогда нельзя упускать из виду личности их творцов-художников. Десятки раз мы слышали или читали подобные словосочетания: «Художник вложил в эту картину всю свою душу». Это выражение отражает высший творческий и эмоциональный накал творца произведений искусства. Мы теперь знаем, что слова «вложить свою душу» — не красивая метафора, не поэтическое пустословие. Это обозначение реального процесса. Через свою кровь мы буквально излучаем свою душу — запахами, волнами. Когда наши мысли, наше внимание в высшем напряжении сосредотачиваются на каком-нибудь предмете, мы заряжаем его своей энергией, своей душой. Нами пропитывается все, что окружает нас — стены наших жилищ, наша одежда, наши предметы. Усилив концентрацию наших эмоций на той или иной вещи, мы усиливаем свое проникновение в эту вещь, свое присутствие в ней. Когда мы пристально смотрим в затылок стоящего к нам спиной человека, он чувствует наш взгляд и оборачивается. Это все проявления единого свойства человеческой крови — источать себя в пространство тончайшими излучениями и заряжать этими излучениями объекты нашего внимания и соприкасающиеся с нами живые существа и неодушевленные предметы. Гениальность (избыток эмоций) резко усиливает эти свойства и увеличивает силу их воздействия.
И вот, художник пишет картину. На полотне может быть изображено что угодно — жанровая сцена, портрет, пейзаж, натюрморт или абстракция. Но картина, написанная мастером, через сюжет, который является лишь средством передачи, доносит до зрителя главное — настроение художника, его эмоции, его душевный порыв. Чтобы мы восприняли замысел художника, ему действительно приходится вкладывать в полотно свою душу, вплетая ее в комбинацию красок и штрихов. Без такого высшего напряжения и концентрации творческой энергии из-под кисти художника выйдет лишь безмолвная поделка и зритель равнодушно пройдет мимо такого полотна.
Следовательно, воздействие на верующих икон, фресок и иных религиозных изображений будет определяться их сюжетами лишь в минимальной степени. Главная сила и особенно характер этого воздействия будут составлены из того эмоционального калейдоскопа, с которым художник творил свой шедевр. Древние народы прекрасно осознавали некую кровную связь художника с его произведением, особенно в религиозном искусстве. Зная о том, что личность художника и его психоэмоциональный настрой напрямую воздействуют на верующих через объект моления, им созданный, жрецы старались системой специальных запретов и иными способами придать художнику нужный настрой. Это хорошо видно на примере майя, о которых читаем: «…священный характер скульптур и рельефов божественных существ ясно выражен в упоминании Диего де Ланды об изготовлении идолов у юкатанских майя: „С большим страхом… делают они богов. Когда идолы уже сделаны и завершены, их хозяин подносил подарок, наилучший, что он мог…“ Затем их ставили на помост, жрец благословлял их, а скульпторы счищали с себя черную краску, которой они были вымазаны, чтобы показать, что они постились. Возжигался ладан, и „затем пророчествовал добрый жрец о превосходстве занятия делать новых богов и об опасности, которой подвергались те, кто их делал, если они случайно не соблюдали воздержания и постов“. Это сообщение подтверждается страницами 95с, 96с и 99с Мадридского Кодекса, где представлено священное ремесло изготовления образов богов, которым занимаются жрецы, идентифицируемые с самими божествами».{675}
Мы видим, что связь художника с изображаемым им культовым объектом считалась столь непосредственной, что они идентифицировались, воспринимались как некий нерасторжимый симбиоз.
Теперь мы можем понять некоторые странные психозы, которые появлялись у верующих в христианских храмах. Например, вожделение к изображению Девы Марии (Мадонны). Об этих случаях можно прочитать в обычной школьной хрестоматии по истории Средних Веков. Верующий, придя в храм и преклонив колени перед нарисованным образом Мадонны, вместо благочестивых мыслей начинал испытывать страсть, доходящую до эрекции. Монахам пришлось включить этот грех в каталог прегрешений, которые можно было искупить, заплатив за индульгенцию. Это говорит о его распространенности.
Чтобы понять суть этого конфузливого явления, нужно опять обратиться к личности художника и к тем настроениям, с которыми он писал портрет Мадонны. И еще — к личности женщины, с которой писался портрет. Все эти три аспекта мы увидим в знаменитой «Сикстинской Мадонне» кисти гениального Рафаэля. Обратимся к книге Л. Л. Иванова «Вакханки и куртизанки», на страницах которой находим образ проститутки Форнарины, любовницы и натурщицы Рафаэля:
«Один раз человеческой душе было подобное откровение; дважды оно случится не может…» Это писал В. А. Жуковский, посетив в 1821 году дрезденскую галерею, где любовался «Сикстинской Мадонной» Рафаэля. «Час, который провел я перед этой Мадонной, — откровенно сознается наш поэт,- принадлежит к счастливейшим часам моей жизни». Этому можно поверить. Все мы, конечно, не раз восхищались — если не оригиналом, то хотя бы приблизительно схожими копиями — гениальным творением величайшего мирового художника, в этой картине превзошедшего самого себя; но, может быть, не всем известно, что небесные черты Непорочной Девы списаны с существа далеко не идеального, явившегося главной причиной безвременной кончины того, кто обессмертил недостойную девушку, кто обожествил обыкновенную куртизанку, погубившую его своими ненасытными ласками в самом расцвете молодости и таланта.{676}
Можно особо не комментировать характер эмоций художника, с которыми он писал Мадонну с проститутки, которая была в любовных утехах столь необузданна. Едва ли эти эмоции выражали религиозное благочестие. И стоит ли удивляться тому, что подобные изображения, помещенные в церкви, вызываю! у молящихся фривольные мысли и смелые фантазии? Ведь почти все Мадонны написаны художниками Ренессанса со своих любовниц и городских куртизанок!
Ислам, запрещая помещать в храмах любые изображения, проявляет отнюдь не мракобесие, а высшее познание человеческой психики и тайн творчества. Конечно, могут быть и благочестивые художники, и благочестивые натуры. Но риск совращения людей слишком велик, чтобы играть в эту сатанинскую лотерею.
XVI. Свет на свете
1
Здесь важная часть, касающаяся свойств человеческой крови и, может быть, нам удастся открыть одну из тайн болезни, называемой сатанизмом. Но вначале обозначим суть проблемы.
