Жак Лакан - Работы Фрейда по технике психоанализа.
Все это вместе взятое не говорит ли нам о том, что во вневременном характере припоминания просматривается нечто вроде первичного отпечатка того, что, собственно, припоминается?
Ср.: "Ober fausse reconnaissance (deja roconte) wahrend der psychoanalytishen Arbeit" — G. W., X, S. 116–123; цитата на S. 122. Имеется в виду только что цитированная статья.
И не обнаруживается ли в этом характере нечто не то чтобы идентичное, а, можно сказать, дополнительное по отношению к тому, что происходит в широко известном явлении дежа ею, которое, будучи для психологов камнем преткновения, так и осталось, несмотря на множество предложенных объяснений, неясным и о котором отнюдь не случайно и не от избытка эрудиции напоминает нам Фрейд в статье, которую мы сейчас обсуждаем.
Можно сказать, что чувство дежа ею идет навстречу блуждающей галлюцинации, что это не что иное, как воображаемое эхо, возникающее как реакция на элемент реальности, который принадлежит тому пределу ее, где он оказался отторженным от символического.
Это означает, что если под чувством реальности понимать тот "щелчок", что оповещает о воскрешении — которого столь редко удается добиться — забытого воспоминания, то чувство нереальности и чувство реальности представляют собой одно и то же явление. Если второе воспринимается именно как таковое, то это происходит потому, что оно возникает внутри символического текста, образующего регистр припоминания, тогда как первое откликается на незапамятные формы, проявляющиеся на палимпсесте воображаемоего, когда обрывающийся текст обнажает фундамент реминисценции.
Чтобы сделать из истории Фрейда этот вывод, достаточно выслушать ее до конца, ибо если всякое представление имеет в ней ценность лишь постольку, поскольку оно воспроизводит первичное восприятие, повторение может остановиться на этом последнем разве что в форме мифа. Именно это соображение, отославшее некогда Платона к вечной идее, способствует в наши дни возрождению архетипа. С нашей стороны, мы ограничимся замечанием, что лишь благодаря символическим артикуляциям, сплетающим восприятие со всем остальным миром, принимает оно характер реальности.
Но не менее убедительное чувство испытывает субъект, столкнувшись с символом, который он с самого начала отторг от Bejahung. Ибо символ этот отнюдь не вступает от этого в воображаемое. Он образует, говорит нам Фрейд, то, что, собственно говоря, не существует, и в качестве такового он вне-существует (ek-siste), ибо все существующее существует лишь на фоне предполагаемого отсутствия. Все существующее существует лишь постольку, поскольку не существует он.
Это самое происходит и в нашем примере. Содержание галлюцинации, столь насыщенное здесь символикой, обязано своим появлением в реальном тому, что для субъекта не существует. Ибо все говорит о том, что в своем бессознательном субъект прочно занял воображаемую позицию женщины — позицию, с которой его галлюцинаторное увечье лишается всякого смысла.
В символическом порядке пустые места являются столь же значимыми, сколь и заполненные, и, читая Фрейда сегодня, приходишь к выводу, что именно зияние пустоты и стало первым шагом описанного им здесь диалектического процесса.
Похоже, что именно этим и объясняется упорство, с которым шизофреник пытается сделать этот шаг вновь. Упорство напрасное, ибо все символическое для него реально.
И в этом его отличие от параноика, чьи преобладающие воображаемые структуры мы показали в нашей диссертации; мы имеем в виду ту ретроспективность в циклическом времени, которая столь затрудняет анамнез его расстройств — тех элементарных феноменов, которые являются всего-навсего пред-означающими и которые лишь после долгой и болезненной дискурсивной организации образуют и обустраивают ту вечно неполную вселенную, что именуется бредом."
Этими указаниями, которые еще пригодятся нам в дальнейшем в клинической работе, мы ограничимся здесь, чтобы перейти ко второму примеру, на котором постараемся подтвердить высказанные нами сегодня положения.
Пример этот затрагивает другой вид интерференции символического и реального, и на этот раз субъект не пассивен, а действует. Это, собственно говоря, и есть тот вид реакции, который в технике часто, не определив хорошенько его смысла, именуют "actingout". В дальнейшем мы убедимся, что наши сегодняшние соображения позволят придать этому понятию новый смысл.
О параноидальном психозе в его взаимосвязях с личностью. Париж, Ле Франсуаз, 1932 г.
Хотя actingout, который нам предстоит изучить, имел, на первый взгляд, для субъекта последствия столь же незначительные, сколь и галлюцинация, о которой мы только что говорили, он, будем надеяться, не окажется от этого менее поучительным. И если он не позволяет нам сделать столь же далеко идущих выводов, то объясняется это лишь тем, что автор, у которого мы его заимствуем, не выказывает в нем свойственной Фрейду энергии исследователя и пророческой проницательности, так что, попытавшись извлечь из него более серьезные уроки, мы быстро столкнемся с недостатком материала.
Опубликован этот случай Эрнстом Крисом- автором, все значение которого обусловлено тем, что он входит в триумвират, поставивший своей задачей придать newdeal в эго-психологии статус до некоторой степени официальный. Более того, он слывет мозгом этого триумвирата.
Нельзя сказать, тем не менее, что он формирует их идеи лучшим образом. Что же касается технических рекомендаций, которые данный пример в статье "Egopsychologyandinterpretationinpsychoanalytictherapy'" призван проиллюстрировать, то они, с их шатким равновесием, в котором сквозит ностальгия потомственного аналитика, упираются в несколько черно-белых понятий, рассмотрение которых мы отложим до лучших времен, в надежде, что явится рано или поздно простец, который, наивно поддавшись свойственной нормативному анализу самовлюбленности, нанесет ему, наконец, никого в это дело не вмешивая, смертельный удар.
Ну, а мы, в ожидании этого события, рассмотрим случай, который он предлагает нам, чтобы выставить в выгодном свете то изящество, с которым ему удалось с ним, можно сказать, справиться, благодаря тем принципам, умелое применение которых продемонстрировано его решающим вмешательством; среди принципов этих и апеллирование к "собственному я" субъекта, и "поверхностный" подход, и опора на реальность, и tuttiquanti.
" Опубликована в "The psychoanalitic quarterly", v. XX, № 1, январь.
Итак, к нему обращается субъект, ранее проходивший анализ у другого аналитика. Субъект этот испытывает серьезные неприятности в своей профессиональной деятельности — деятельности интеллектуальной и по характеру своему, надо полагать, не столь уж далекой от нашей. О чем можно заключить из того, что, занимая хорошую академическую должность, анализируемый не сумел продвинуться выше по служебной лестнице в связи с невозможностью опубликовать свои научные работы. Препятствием тому служило ощущаемое им навязчивое побуждение к заимствованию чужих идей, т. е. одержимость плагиатом — точнее, совершением плагиата. В данный момент, уже после первого анализа, который принес ему было некоторое практическое облегчение, жизнь его тяготеет к одному блестящему scholar., заимствований у которого он вновь и вновь мучительно пытается избежать. Но как бы то ни было, работа его готова выйти в свет.
Но вот в один прекрасный день он является на сеанс с видом триумфатора. Доказательство у него в руках: он только что видел в библиотеке книгу, в которой все его идеи уже высказаны. Можно уверенно сказать, что он не пользовался этой книгой, так как обнаружил ее недавно. И тем не менее он теперь плагиатор поневоле. Аналитик (женщина) снявшая с него (как выражаемся мы на нашем сленге) первый слой, была права, говоря ему что-то вроде "кто однажды украл, украдет еще раз", ибо еще подростком он не упускал случая стянуть книжку или сладости.
И тут, вооруженный своими научными познаниями вкупе с решимостью и полный желания позволить нам оценить их по достоинству (боюсь, что оценки наши не будут его желанию полностью соответствовать), Эрнст Крис берет дело в свои руки. Он просит взглянуть на пресловутую книгу. Он прочитывает ее. Он обнаруживает, что на самом деле в ней нет ничего похожего на то, что вычитал в ней субъект. Именно субъект приписал автору книги все то, что он хотел сказать сам.
С этого момента, говорит нам Крис, вопрос встал совсем подругому. Вскоре обнаруживается, что уважаемый коллега присвоил, уже вторичным образом, идеи субъекта, перекроил их на свой вкус и изложил в своей работе, на него не ссылаясь. И вот эти-то идеи субъект, не признав своего, и опасался у него заимствовать.
Итак, встает заря нового понимания. Но если я скажу, что занимается она от душевной щедрости самого Криса, то это вряд ли ему понравится. С серьезностью, которую пословица приписывает Римскому папе, он мне ответит, что просто-напросто следовал известному великому принципу: начинать решение проблемы с того, что лежит на поверхности. С тем же успехом можно сказать, что он начинает с того, что к делу не относится и что в подходе его к материи столь деликатной, как факт плагиата, проскальзывает некое безотчетное донкихотство.
