Георгий Мандзаридис - Обожение человека
Церковь как причастие обожения
Мы рассмотрели, как через таинства человек приобщается нетварной благодати Христа и соединяется с Ним в одно тело и один дух. Эта непосредственная и личная связь между каждым верующим и Христом приводит и самих верующих к теснейшему единению и общению друг с другом. Эти новые духовные отношения, складывающиеся между Христом и людьми, и есть Церковь.
«По благодати все мы едины верой в Него и составляем одно тело Его Церкви, имея одну главу — Его; и единым духом напоены по благодати Всесвя- того Духа; и единое крещение мы все восприняли; и единая во всех надежда; и единый у нас Бог, сущий над всеми, и через всех, и во всех нас»[159].
Церковь — «новая тварь», созданная Христом посредством Его воплощения и соединения всего под единой главой — Им Самим (Еф. 1, 10)[160]. Небо и земля соединились во Христе, и в Нем образовалась единая Церковь, имеющая небесную и в то же время земную природу, в которой собраны вместе ангелы и верующие[161]. Цель Церкви — обожение верующих, поэтому Григорий Палама называет ее «причастием обожения»[162]. Противники Григория Паламы, отрицавшие нетварную благодать, соединяющую человека и Бога, подвергали сомнению саму основу православной экклезиологии.
Церковь зиждется на приобщении человека Богу через нетварную божественную благодать. Благодать Божия соединяет членов Церковного тела и с его Главой и между собой, заключая в себе и собирая воедино всю Церковь. Если бы божественная благодать была тварна, как утверждали противники Григория Паламы, не было бы личного общения между Богом и человеком и, следовательно, не существовало бы и истинной Церкви. А если бы люди приобщались не Божией благодати, а Божией сущности, то это вело бы не к обожению, а к тому, что люди становились бы богами по природе. Верующие, стяжавшие божественную благодать, действительно приобщаются Богу в Его полноте и обожи- ваются, но они не приобщаются Его сущности, ибо они не боги по природе и не могут поменять свою природу на божественную[163].
Единство Церкви выражается в единстве веры, основанной не только на апостолах, но и на пророках и имеющей своим краеугольным камнем Христа (см.: Еф. 2, 20). Не умаляя значения апостольского преемства в Церкви, Палама особую важность придает пророческому дару. Когда преемники апостолов забывают о связи с краеугольным камнем, Христом, и перестают быть Его представителями, они теряют вышеестественную власть, помогающую им приводить других к просвещению и спасению, и отсекают себя от Церкви Христовой. Участвующие в таинствах и живущие по заповедям соединены с Телом Христовым и связаны с «Церковью первородных», они остаются истинными членами Церковного тела, даже если недостойные представители апостольского преемства церковным решением отлучают их от Церкви. Григорий Палама приводит как пример незаконное осуждение святителя Иоанна Златоуста: «Разве и Златоустый отец, еще будучи обложен телом соединившийся с Церковью первородных на небесах и пишущий о благочестии верно, ясно и усладительно, — разве он, будучи таковым, не был отсечен от Церкви и осужден на изгнание как оригенистски пищуший и мыслящий?»[164].
Поскольку, как говорит апостол Павел, Церковь Христова есть столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15), принадлежность к ней нужно рассматривать как причастность истине: «Принадлежащие Церкви Христовой пребывают в истине, не пребывающие же в истине не принадлежат и Церкви Христовой»[165]. Пребывание в Церкви означает соединение с истиной, приобщение к божественной и обоживающей благодати и жизнь в причастии обожения. Человек, порывающий с истиной, удаляется от божественной благодати и перестает быть членом Церкви.
Такой взгляд на Церковь не нов в православной экклезиологии, он полностью соответствует духу святоотеческого предания. Задолго до Григория Паламы преподобный Никита Стифат, ученик святого Симеона Нового Богослова, подчеркивая динамическую и харизматическую природу Церкви, отождествлял степень приобщения человека благодати Святого Духа с его истинным местом в церковной иерархии[166].
Григорий Палама, побуждаемый тем, что патриарх Антиохийский Игнатий принял взгляды Вар- лаама и Акиндина на божественную благодать, с особым красноречием выступил против иерархов, своими действиями отлучающих себя от церковной истины. Эти люди, которых называют пастырями или архипастырями, даже не принадлежат Церкви Христовой: «Люди, не пребывающие в истине, не принадлежат и Церкви Христовой; и это тем более истинно, если они лгут о себе, называя себя и слывя пастырями и архипастырями; ибо мы научены, что христианство определяется не внешними проявлениями, а истинной и точной верой»[167].
Таким образом, по учению Григория Паламы, принадлежность человека Церкви — не неизменный феномен, а динамическая реальность. Это не результат тварного дара, который получен человеком однажды на все времена и сохраняется благочестивым поведением, а плод его личного приобщения нетварной обоживающей благодати. Через крещение, миропомазание и евхаристию человек обновляется и входит в тело Церкви, а привязанностью к миру сему отсекается от нее. Опасность отпадения существует не только для отдельных членов Церкви, но и для целых церковных обществ[168]. Для всех них единственно возможным путем воссоединения с Церковью является покаяние, то есть отречение от лжи и соединение с Духом истины.
ГЛАВА III. НРАВСТВЕННЫЙ АСПЕКТ ОБОЖЕНИЯ
Через церковные таинства человек возрождается и становится членом Тела Христова. Участвуя в новой жизни Тела Христова, человек проводит свою земную жизнь по законам этой новой жизни. Нравственная жизнь верующего не является чем‑то независимым, это плод приобщения Христу. Следуя Божией воле и живя добродетельно, человек проявляет свою верность Христу и соделывает себя сосудом, способным воспринимать от Бога возрождающую благодать. Кроме того, нравственная жизнь становится ответом человека на призыв Бога к «соработничеству» и основанием для его обожения, хотя сама по себе она еще не позволяет считать обожение полученным по заслугам. Даже самые праведные люди принимают обожение как дар от Бога: «Мы испытываем обожение, как выше- естественное, а не совершаем его»[169].
Природа нравственной жизни
Вхождение в Церковь предоставляет человеку возможность начать новую жизнь. Нетварная обо- живающая благодать и связь со Христом, обретаемые в Церкви, не статичны, подобно тварным дарам, — они динамично проявляются в жизни во Христе. Человек, вновь воспринявший божественную благодать, разрывает всякую связь со грехом, который отделял его от Бога. Если человек неизменно пребывает в общении с Богом, то он не знает греха, ибо был сотворен Им, чтобы жить в Его благодати, то есть в безгрешности. Быть «по образу и по подобию» можно только при условии безгрешности и связи с Богом. Бог не сотворил зла и греха, грех появился после падения прародителей и противен человеческому естеству. Живя в соответствии с нашим естеством, мы продвигаемся по пути добродетели, а отклоняясь от нее, живем неестественно и совершаем зло[170].
В современном понимании «нравственная жизнь» и «нравственный человек» обычно противопоставляются «естественной жизни» и «естественному человеку» как противоречащие друг другу понятия. «Естественным» человеком считается тот, кто подчиняется своим желаниям и слабостям, и жизнь такого человека называется «естественной», а «нравственным» — тот, кто в той или иной степени отрицает плотскую жизнь с ее соблазнами, и его жизнь считается неестественной. Однако отцы Церкви учили совершенно иначе: для них нравственная жизнь — это естественная жизнь человека по преимуществу, и нравственный человек для них в высшей степени естествен.
Человек всегда имел возможность либо пойти путем добродетельной жизни, либо встать на путь саморазрушения. Наделенный свободной волей, он мог в любой момент отвергнуть Бога и свернуть с пути, который вел его к исполнению его предназначения, что он и сделал, преступив Божию заповедь. Человек, возжелав стать богом, восстал против своего Творца, уподобился диаволу. Последствия были катастрофическими, но, несмотря на это, человеческая природа не перестала быть доброй по существу[171]. Падший человек не сам стремится ко злу, но влечется к нему под действием диавольских искушений, хотя не только они склоняют его ко греху. Еретики мессалиане отождествляли грех с искушением[172], но, с православной точки зрения, грех не совершается до тех пор, пока человек не поддастся искушению.
