Ян Добрачинский - ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея
Кто–то подбежал к двери моего дома…
Юстус, это был тот самый десятник. Он стоял передо мной и дрожал так, как ночью я дрожал перед ним. Он громко дышал, и по его щекам стекал пот, хотя утро было ледяным. Он где–то потерял свое копье, щит и шлем… В кулаке он сжимал какие–то монеты. Он закричал, бия себя кулаком в грудь: «Говорю тебе, равви, что мы не спали! И не пили! И нам это не приснилось…»
Ты понимаешь, он говорит, что Учитель вышел из гроба… Он говорит…
Юстус, я не знаю, что тебе написать. Что–то сдавливает мне горло, и одновременно я чувствую парализующий ужас во всем теле. Это невозможно! Невозможно! Я не взял Его крест. Это было бы слишком… Нет, им наверняка показалось… слишком много милосердия… Зачем себя обманывать? После этого остается такое ужасное чувство, словно я опять пробуждаюсь от сна, в котором Руфь жива и не страдает.
ПИСЬМО 23
Дорогой Юстус!
Об этом надо петь, а не говорить! Разве можно рассказать о вещах необыкновенных бедным будничным человеческим языком, который к тому же заплетается и отказывается повиноваться? Это и есть самое страшное в Его учении, что человек оказывается словно выброшенным далеко за земные пределы, в сферу звезд, в то время как его сердце и тело по–прежнему остаются человеческими…
Я постараюсь рассказать по порядку о событиях, несущихся, как перепуганные кони. Не успел солдат уйти, как послышались новые шаги. Как и вчера днем, это пришли Иосиф и Иоанн. Но сейчас они выглядели совершенно иначе. На их лицах и в глазах выражалось потрясение, в котором радость граничила со страхом. Мой друг перед тем, как что бы то ни было произнести, уселся напротив меня и долго в замешательстве поглаживал бороду и проводил рукой по волосам. Иоанн стоял за ним, немного сгорбившись, его черные глаза сверкали, по приоткрытым губам пробегала дрожь.
— Да… — начал Иосиф, — не знаю, известили ли тебя уже обо всем, но только это неслыханная история. Я ничего не могу понять. Послушай: этот парень рассказывает, что утром несколько женщин побежали к гробу, чтобы обмыть и умастить тело. Они очень спешили. Никто из них не знал ни о печати, ни о страже. Тем временем… Впрочем, расскажи сам, — обратился он к Иоанну.
— Женщины говорят, равви, — начал сын Зеведея, — что не успели они выйти за ворота, что напротив Голгофы, как земля начала трястись…
— Я ничего такого не почувствовал, — бросил Иосиф.
— Я тоже, — признался я.
— Я тоже, — сказал Иоанн. Его всего лихорадило, но он старался рассказывать спокойно и деловито. — Только женщины уверяют, что было именно так. Будто в скалу ударило молнией, и они якобы видели сверканье и слышали гром… Потом они заметили бегущих солдат… Представь себе, равви, те бежали, бросая на землю щиты, шлемы и копья…
— Я знаю об этом, — кивнул я. У меня продолжало стоять перед глазами залитое потом, смертельно перепуганное лицо Люциана.
— Женщины тоже перепугались. Кто–то убежал, а другие, несмотря на страх, пошли к гробу… Мы провели эту ночь в доме кожевенника Сафана на Офеле… Никто из нас не мог спать. Вдруг вбегает Иоанна, жена Хузы, и давай кричать, что когда она вместе с другими подошла к склепу, то увидела, что камень отвален, а на нем стоит человек в плаще, сверкающем, как свет солнца… Они были уверены, что это ангел. Он будто бы обратился к ним и сказал, что Учителя нет, потому что Он воскрес. Тогда женщины с воплем кинулись бежать. Мы стали их успокаивать, говорили, что им, наверняка, все это привиделось. Но только они продолжали кричать, говорили все наперебой, смеялись и плакали одновременно. Им до сих пор мерещится, что они увидели ангела. Мы все старались их утихомирить, но вот прибежала моя мать и тоже стала говорить, что когда она шла с Марией, то услыхала голос Учителя… Она якобы ничего не видела, а только слышала, что Он разговаривает со Своей Матерью. Мы не знали, что и думать, и только тряслись от страха. Фома кричал, что все с самого утра посходили с ума. Нафанаил тоже все повторял, что, видно, у женщин с горя помутился рассудок. Женщины голосили, мы тоже… Тут прибежала Мария, сестра Лазаря… Она задыхалась, волосы бились у нее по плечам, и выглядела она в точности, как тогда, когда еще была во власти сатаны. Мария так отчаянно колотила в дверь, что мы решили, что это стражники… Она начала кричать еще громче, чем мы все вместе взятые. Она кричала, что видела Его… Нас охватил ужас. Мы были уверены, что случилось что–то страшное. Ведь я сам укладывал Его в гроб, вместе с вами… Он был холодный и окоченевший… Но Мария утверждала, что она видела Его живого. Она сначала Его не узнала, но Он позвал ее, и у нее словно открылись глаза. Он стоял перед ней на траве, и она упала Ему в ноги; она уверяет, что видела Его пробитые ступни… Никогда еще не бывало, чтобы оживал человек, снятый с креста. Но Он якобы не позволил Марии до Себя дотронуться. Сказал, что еще слишком рано… И исчез. Тогда она стрелой прибежала к нам. Она задыхалась, ноги у нее подкашивались, и она рухнула прямо на землю. Мы с Симоном не выдержали и выскочили из дома. Мы опрометью неслись по улицам, расталкивая людей. Нам что–то кричали вслед, но мы не обращали на это внимания. Я добежал до склепа первым, обогнав Симона…
— И что? — стремительно вскричал я. — Что? Что ты увидел?
Иоанн набрал полные легкие воздуха, словно готовясь бежать дальше.
— Он был наполовину открыт… Я боялся войти туда один и ждал Симона. Мы вошли вместе…
— И что? что?! — я не мог дождаться, пока он договорит.
— Тела не было! — спешно выдохнул Иоанн. — Там никого нет! Все пелены, в которые мы завернули тело, остались… На большом саване видны следы Его крови. Даже ткань, которой мы прикрыли Ему лицо, лежала сбоку свернутая… Мы все оттуда забрали…
Он перевел дыхание и умолк. Я тоже молчал. Иосиф спросил меня своим громким голосом:
— Никодим, что это значит?
Я беспомощно пожал плечами.
— Не знаю… — произнес я. — не знаю… Это звучит, как сказка. Женщины рассказывают, что дрожит земля, хотя больше никто этого не чувствует, гром падает с ясного неба, появляются люди или не люди в сверкающих одеждах, десяток римских солдат в ужасе разбегаются. Другие говорят, что они Его видели и слышали… Гробница пуста… Нет, все это как–то не укладывается в общую картину! Давайте оставим в покое призраков, я в них не верю. Ясно одно: тело исчезло из склепа… Об этом можно думать по–разному. Ответ первый: Каиафа хотел осквернить тело и велел вытащить его из гроба, чтобы сбросить в общую яму. Он заплатил солдатам, чтобы те разыграли испуг…
— Все это совершенно невозможно, — перебил меня Иосиф. — Ни Каиафа, ни Ханан не осмелились бы так поступить. Ведь Пилат выдал нам тело и разрешил его похоронить… Допустим, все было подстроено так, чтобы было неясно, кто взял тело… Но почему они не подождали до следующего дня? Вечером солдаты должны были уйти. А до того тело находилось под печатью Синедриона. Это тебе не крест, которого никто не охранял, и поэтому его приказали вырвать из земли и выбросить. Намного проще было бы украсть тело, когда оно уже находилось в наших руках…
— Ты прав, — признал я. — Но в таком случае тело забрали ученики.
— Никодим, ты говоришь глупости! Ученики! Эти? — он кивнул на Иоанна. — Ты только взгляни, как они перепуганы! Этому парню понадобилось собрать всю свою смелость, чтобы среди бела дня высунуть нос из своего укрытия. Ты подозреваешь, что у них бы хватило духу напасть на римских солдат? Ты шутишь, мой милый? Но если не они, то кто? Разве кроме нас двоих у Него были сколько–нибудь значительные друзья, чтобы отважиться на такое дело?
— Нет. А может, Пилат?… — бросил я, не веря собственным словам. — Говорят, Его жена интересовалась судьбой Учителя…
Иосиф раздраженно хлопнул себя ладонью по колену.
— Ты в конце концов вынудишь меня над тобой смеяться! — крикнул он. — Вообрази римского прокуратора, который из–под носа у собственных солдат выкрадывает тело человека, которого он сам же два дня назад осудил на смерть. Ну нет, в этом смысле я знаю Пилата достаточно хорошо: он скорее спустит шкуру со своих солдат; он никогда им не простит, что они посмели бежать, как стадо баранов, на глазах у всего Иерусалима. Воображаю, что там сейчас творится. Нет, Пилата ты в это дело не впутывай!
— В таком случае — кто же? — спросил я в свою очередь.
Иосиф сидел неподвижно, исподлобья поглядывая то на меня, то на Иоанна.
— Я что, если Он воскрес? — медленно произнес он.
Я ответил вопросом на вопрос:
— Ты веришь в это?
— Нет, — признался он. — Я человек, который верит только в то, что можно измерить, взвесить, потрогать рукой…. Я с огромным трудом поверил в воскресение Лазаря: просто не мог не поверить, так как собственными глазами видел его в городе. А когда человек воскрес и исчез–то в это уже поверить я не в состоянии! Но, с другой стороны, я не нахожу никакого другого объяснения для случившегося. Поэтому я спрашиваю: а что, если Он воскрес? Возможно ли воскресение?
