Грэм Грин - Путешествия без карты
Обед со священниками; крохотная мишень для метания тоненьких стрел; пикировка изнуренного священника и бывшего заключенного, который уже немного пришел в себя. Вода, суп, омлет, ананасы.
Девиз здешнего племени: «Москиты не щадят тощих».
4 февраля. Йонда.
Спал плохо. Никак не мог улечься на жестком матраце: слабый приступ ревматизма из‑за того, что вспотел, москиты гудят за пологом. Проснулся без двадцати семь, пасмурным утром. Написал письмо матери, с «Дневником» Жюльена Грина спустился к реке Конго и устроился на борту какого‑то ржавого суденышка — единственное место, где не было муравьев. Все изумляюсь бесконечной веренице островков из травы; двигаясь со скоростью четырех миль в час, плывут они из самого сердца Африки, и ни одни, даже самые крошечные, не перегоняют друг друга.
[…] Когда X. здесь появился, пожалуй, у него были иллюзии, что он сможет работать в больнице. И вот ему говорят: «Возвращайтесь в Европу и пройдите шестимесячный курс психотерапии и массажа, тогда вы могли бы здесь пригодиться». Но он боится вернуться. Возникает подозрение — хотя особых опасений и не высказывают, — что, возможно, на родине его разыскивает полиция. По–французски говорит он довольно плохо, и поэтому неизбежно, что наибольшая близость возникает у него с единственным священником, который говорит по–английски 1.
1 Не знаю, почему X., который затем стал Керри, утратил половину своей английской национальности.
[…]
От чьего лица будет вестись этот рассказ? Во всяком случае, не от лица X., хотя я и могу представить себе несколько писем от женщин — обвинений, вызвавших те вспышки гнева, свидетелем которых делается священник. Не думаю, что история эта может быть рассказана и от лица священника — откуда мне так уж хорошо знать и его самого, и его повседневную деятельность. Я могу предположить наличие различных точек зрения, проблем — но не настолько глубоко знаю их, чтобы изложить в письмах и диалогах, уже «содержащихся» в самой этой истории. Остается авторское «я», но ему не следует вторгаться в мысли персонажей романа, которые должны быть обозначены только действиями и диалогом. Это вызывает атмосферу таинственности, чего я и хотел бы достигнуть. Название? Возможно, «Незавершенное досье». Если священник ведет досье на X., то мы совершенно лишены возможности заглянуть в его мысли. И уж менее всего способен разобраться во всем этом сам X.
[…]
Посетил амбулаторию доктора Леша.
Замкнутый круг: заразная и незаразная формы проказы — это различные болезни, однако незаразные формы могут развиваться в заразные. В большинстве серьезных случаев начатое в нужный момент лечение протекает быстрее, чем у незаразных больных, но, если момент упущен, дело обстоит очень плохо.
[…]
Бактерии приходится культивировать — они не могут быть привиты животным. Социальная проблема: мужья менее склонны следовать в колонию за своими женами, чем жены за своими мужьями. Муж заводит новый семейный очаг в своей деревне; если же его жена в колонии находит мужчину, который оказывает ей внимание, тут откуда ни возьмись появляется муж, требуя восстановления справедливости и возврата «приданого». В протестантских миссиях идут на это, католические же отцы живо спроваживают таких мужей куда подальше. Люди предоставлены самим себе, здесь не место преследованиям по соображениям нравственности. Двое мужей покинули колонию после лечения, и обе женщины остались теперь при одном мужчине.
[…]
История о том, как один весьма образованный старый джентльмен в Париже — приятель Жида — чуть не выставил доктора из своей квартиры, узнав, что тот работал в лепрозории. «Вы должны были сказать мне об этом. Я в ответе за всех, кто живет здесь. Сколько времени должно пройти, пока узнаешь, не заразился ли проказой?» Ему было семьдесят четыре года. «Через десять лет». — «Вы полагаете, что я должен десять лет жить под страхом этой заразы?»
[…]
…Трудность заразиться проказой, доказанная тем, как один немецкий врач (предшественник врачей из Бельзена) безрезультатно пытался инфицировать 114 здоровых людей по их собственному желанию (их должны были выдворить из «владений» отца Дамиана).
Странности заражения: два солдата–техасца из одной роты, которые вдруг, не имея никаких контактов с прокаженными, подхватили инфекцию. Они сделали себе татуировку на Гавайях (?) у кого‑то, кто только что теми же иглами пользовал прокаженного.
[…]
К вечеру воздух настолько пропитан влагой, что как бы растекается по коже, окутывая все тело пеленою дождя. Стемнело, и вместе с порывами ветра грянул дождь, правда не слишком сильный. Нам не повезло. Л. сказал, что за шесть лет он не припомнит и двадцати дней такой влажности и такого пекла. Ко мне пристал школьный учитель, пытаясь то так, то эдак сделать меня объектом своего рода духовного шантажа 1. Я ответил ему, что я вовсе не знаток в делах веры — ему лучше было бы обратиться к священнику.
1 Хотел бы напомнить, что я — не автор католических романов, но писатель, который для четырех–пяти своих книг избрал персонажей, разделяющих идеи католицизма. Тем не менее в течение ряда лет — особенно после появления романа «Суть дела» — ко мне постоянно обращаются люди за помощью в решении своих духовных проблем, помощью, оказать которую я совершенно не в состоянии. Среди них было даже несколько священников. То раздражение, которое у меня вызвал этот бедняга–учитель, мне остается приписать только жаре, а также тому, что я стал понемногу ощущать себя в шкуре Керри, человека, которого уже загнали в угол.
Во время обеда со священниками атмосфера гораздо легче — может, из‑за того, что я меньше робею и уже лучше схватываю бельгийский акцент.
5 февраля. Йонда.
Необычайно хмурый день. Солнце не возвестило о приходе утра, и многие опоздали на работу.
Я бреюсь, а мимо проходит рабочий в сандалиях, специально обрезанных для ног, на которых нет пальцев, и я уже на это обращаю внимание не более, чем на пение прокаженного, который сейчас красит наружную сторону моей двери. Этот калека с такой силой ступает на землю, что кажется, будто он утрамбовывает ее железным пестом.
До чего ж тягостно в первый день в совершенно чужом краю от одной мысли, что пройдут долгие недели, прежде чем вернешься к прежней привычной жизни; но вот прошло несколько дней скрепись, потерпи, и они пройдут), и ты уже выстроил привычное в самой сердцевине чужого. Обыденное становится удовольствием: после завтрака бреешься, пишешь письмо, а то и прочтешь статью в журнале, потом спускаешься к реке и там на старой посудине читаешь книгу, возвращаешься, еще одно письмо, книга, иногда — как, например, вчера — заглянешь в амбулаторию: у врачей в это время ленч; потом послеобеденный отдых, снова прогулка к реке, вечерняя рюмка виски, обед со священниками и в постель — еще один день промелькнул. Я чуть ли не расстроен, что сегодня заведенный порядок будет нарушен: ленч со священниками, поездка в Кок на piqure 1 и чтобы похлопотать о путешествии в буш 2, а затем в гости к губернатору.
1 Прививку (фр.).
2 Некультивируемые земли, покрытые зарослями дикой растительности.
Смех африканцев; где в Европе услышишь, чтобы столько смеялись, сколько смеются эти больные проказой рабочие? Но верно и другое: видя, как они страдают от боли, испытываешь глубочайшее отчаяние. (Я вспоминаю моих носильщиков в Либерии, слуг в Сьерра–Леоне.) Жизнь — мгновенье. Смехом они обращают ее в вечность.
Вчера сценка в амбулатории: дети громко плакали, стоял невыносимый шум, врач позвал своего помощника, и тот скомандовал: «Прижмите детей к груди», команда, которая, по его словам, то и дело звучит во время мессы. Само собой, тут же воцарилась тишина.
Слишком пасмурно для прогулки. Ходил в главную амбулаторию и новую лабораторию, которая еще только строится. Л. показал мне сложный прибор для определения нервной чувствительности за 1/20000 секунды. Но что особенно его радует, это сравнительно дешевый прибор для измерения температуры кожи одновременно в двадцати точках. Похоже, что температура в области пятен выше температуры тела, и Л. надеется, что можно будет предотвратить их появление у ребенка и начать лечение заблаговременно. И еще он надеется, что станет возможным предвидеть и предотвратить калечение пальцев.
В амбулаторию явился пациент со слоновой болезнью: его ступни и голени — шишковатые и узловатые — напоминают стволы древних деревьев, вырезанные у основания в виде огромных пальцев.
Пусть прежде X. был преуспевающим архитектором, неужто невозможно, чтобы склонность его угасла? Его любовь к искусству претерпела то же, что и его любовь к женщинам, — некое чувственное истощение.
После обеда вместе с семьей Л. отправились в Кок, и там в Национальной службе здоровья мне сделали вторую прививку от туберкулеза, довольно болезненную. Рассказали о человеке, который по ночам без конца звонит в Surete и заявляет, что возле его дома снуют конголезцы, которые хотят убить его самого и его жену. В Коке теперь многие спят с оружием под подушкой — главная опасность сейчас таится в происшествиях, вызванных страхом.
