Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни
Когда я пришел в себя, первым моим вопросом к старцу было: что мне делать? – Старец тихо встал и говорит:
– На это я тебе скажу то же, что Господь Иисус Христос сказал исцеленному гадаринскому бесноватому: "Возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог". Иди и борись против того, чему ты работал. Энергично и усиленно выдергивай те плевелы, которые ты сеял. Против тебя будет много вражды, много зла, много козней сатаны, в особенности из того лагеря, откуда ты ушел, и это вполне понятно и естественно… но ты иди, не бойся… не смущайся… делай свое дело, что бы ни лежало на твоем пути… и да благословит тебя Бог!
Когда я вышел, к очевидному удовольствию келейника и ожидавших старца посетителей, я уже был другим человеком. Со старым всё порвано… Когда я вышел из Скита, когда за мной затворились его Святые ворота, я понял, что теперь все, что нужно было для меня, дано мне».
Бывший спирит потом еще приезжал в Оптину. «Во время моего двукратного пребывания в Оптиной, – писал он, – мне приходилось говорить со многими из бывших там интеллигентных паломников, и все они в один голос уверяли, что за время довольно продолжительного пребывания здесь некоторых из них, их всегда какая-то непреодолимая сила влекла в чащу Оптинского Скита, к старцам.
– Не беспокоить их, не беседовать с ними, – говорил мне один отставной генерал, – а только бы вот посидеть на святом порожке у старцев, подышать и подумать в этой благодатной чаще божественного леса».
Быков сравнивал себя с Закхеем. Обратившись, он начал усердно отдавать долги… Они заключались в том, на что благословил его старец Нектарий. Много принес он добра своими беспощадными разоблачениями лжи спиритизма. Многих людей спас, так как аудитории, где он выступал с беседами, всегда бывали полны.
ВЛАДЫКА-ПУСТЫННИК
Епископ Трифон (Туркестанов) в Скиту Оптиной Пустыни
Это было около 1870 года. В Скиту Оптиной Пустыни возле хибарки старца Амвросия, на ступеньках крыльца и в палисаднике, собралось много местных крестьянок и паломниц. Среди них было несколько монахинь и две барыни, одна из которых с отроком лет десяти в белой куртке, с внимательными черными глазами и тонкими чертами смугловатого лица. Мать его, хотя и была одета почти как крестьянка, в темной блузке и платке, повязанном под подбородок, но видно было, что она дворянка. Они скромно стояли в стороне, ожидая, как все, выхода старца. Вот появился монах-келейник, и многие кинулись к нему с вопросом: «Скоро ли выйдет батюшка?» Не успел он ответить, как старец отворил дверь, прошел через приемную и на крыльце громко сказал стоящим перед ним людям:
– Дайте дорогу архиерей идет!
И поманил к себе даму с отроком. Пока они шли, народ с удивлением разглядывал их, зная, что отец Амвросий ничего не скажет просто так Старец знал, что женщина ведет к нему за руку будущего архиерея. Он пригласил их к себе и, затворив двери, долго с ними беседовал в своей келлии. Этот отрок был Борис Туркестанов, сын князя Петра Николаевича Туркестанова, потомка грузинского вельможи Прангистана Туркестанишвили, выехавшего на Русь в свите царя Вахтанга в начале XVIII века. Мать отрока, Варвара Александровна, урожденная Нарышкина, росла сиротой и была воспитана основательницей Спасо-Бородинского монастыря м. Марией (Тучковой), ее родной теткой.
В гимназические годы Борис побывал в Черниговском скиту у старца Варнавы, который благословил его на монашество. В 1883 году он поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но учиться здесь он и не собирался, так как сердце влекло его в Оптину Пустынь, где, став иноком, мог бы он подвизаться под руководством старца Амвросия. В 1884 году он оставил мирскую жизнь и прибыл в желанную обитель. Старец Амвросий благословил его облечься в иноческую одежду. «С каким благодушием он тогда смотрел на меня, – вспоминал владыка, – какие наставления давал мне… Батюшка, как вы знаете, несмотря на свою дряхлость, болезнь, преследующую его с юности, – в молодых годах она его сделала просто стариком, – тем не менее он был твердым воином Христа Спасителя. Поистине, он всю жизнь боролся с духами злобы и победил… Он как бы нам говорит: "Посмотрите на меня… я в этой жизни был лишен всего: и здоровья, и сил для этой борьбы, а между тем я остался верным воином – я верил, я старался жить по вере, я многих спас от падения и примером своей жизни, и наставлениями, и вразумлениями". Он любил так говорить: "Долготерпите, за всё благодарите, о всем радуйтесь, моляся за всех непрестанно", то есть – терпите в этой жизни, переносите все скорби с надеждою на воздаяние в будущей жизни».
Послушник Борис начал многотрудную иноческую жизнь, изгоняя из своей души с помощью старца Амвросия остатки мирских привычек и представлений. Постигал он непростое дело откровения помыслов старцу, ежедневную чистку души от всяких греховных приражений. «Ученик всецело подчиняет себя воле старца, – говорил владыка, вспоминая начало своей иноческой жизни. – Он каждодневно открывает ему всё, что он сделал за весь день: все свои мысли, чувства, недоразумения, и на всё получает надлежащий ответ. Это отношение любящего мудрого отца к своему сыну».
В Оптиной много было тогда великих подвижников среди братии. Был иеромонах Иосиф, старший келейник о. Амвросия, который по благословению своего духовного отца и сам уже начинал старчествовать, окормлять духовно богомольцев. Был здесь, в Скиту, и будущий старец Нектарий. Большое впечатление произвел на душу юного послушника настоятель обители схиархимандрит Исаакий, о котором ему довелось сказать теплые слова на 9-й день его кончины в 1894 году. «Навеки не изгладится из нашей памяти, – говорил он, – трогательное зрелище, которое представлял маститый старец сей уже при самом закате дней своих, лежащий под развесистым деревом на одре своем, окруженный плачущими детьми обители своей и слабым голосом дающий им последние наставления… И каким величавым спокойствием дышали его слова, ибо они исходили из сердца человека, глубоко убежденного в их правоте, всю жизнь посвятившего их исполнению. Да, он любил Бога! – ибо всю жизнь нелицемерно служил Ему!» Обращаясь к почившему, владыка говорил: «Учил ты великим началам, на которых зиждется духовная жизнь обители Оптинской: глубокому, всецелому повиновению старцу и твердому, неустанному подвижничеству».
В 1888 году по воле начальства и по благословению старца Амвросия послушник Борис Туркестанов отправлен был в Осетию преподавателем Духовного училища в городке Ардон. В следующем году он был пострижен в монашество с именем Трифон, – постригал его ректор Тифлисской Духовной семинарии архимандрит Николай (Зиоров). Еще через год экзарх Грузии архиепископ Палладий (Раев) рукоположил его в иеродиакона и затем во иеромонаха. Чувствуя недостаточность своего образования, о. Трифон поехал к старцу Амвросию просить благословения поступить в Московскую Духовную Академию. Старец был в Шамордине. Он благословил своего духовного сына стать студентом Академии. Едва начал учиться – вдруг весть о кончине старца… 13 октября 1891 года о. Трифон снова приехал в Шамордино.
Он участвовал в заупокойной Литургии, которую служил епископ Калужский Виталий, с ним два архимандрита (один из них оптинский настоятель о. Исаакий), а также четыре иеромонаха (в числе их – о. Трифон). На отпевании о. Трифон произнес слово прощания со своим духовным отцом. На следующий день гроб с телом почившего старца понесли в Оптину Пустынь на руках, меняясь на пути, – то шамординские сестры, то оптинские иноки, то миряне, чада старца. Шел дождь, но время от времени совершались литии, в руках у многих горели свечи, и дождь не гасил их.
Касался этот гроб и плеча иеромонаха Трифона. После похорон о. Трифон вернулся в Троицкую Лавру.
Начался для него путь постоянного служения. В Сергиевом Посаде он был священником в пересыльной тюрьме, где не только ежедневно служил, но и беседовал с заключенными, которые потом вспоминали его с благодарностью. В 1895 году его назначили смотрителем в Духовное училище при Донском монастыре в Москве. За год до этого он побывал в Оптиной на похоронах схиархимандрита Исаакия. Во время этого приезда в Скиту познакомился с послушником Павлом Ивановичем Плиханковым, будущим старцем Варсонофием. Послушнику этому было уже 47 лет. Их свяжет крепкая духовная дружба. У них было много общего. Главное – глубокая любовь к монашескому образу жизни.
И как больно было таким молитвенникам, как о. Трифон и о. Варсонофий, видеть, что мир захлестывают волны безверия, тоски и ненависти. Оба они были дворяне, интеллигенты, люди, хорошо знающие мирскую культуру, ее гибельные пути. Недаром они оба много помогали талантливым, но заблудившимся в духовном отношении людям – артистам, художникам, писателям, ученым.
В 1899 году о. Трифон был назначен ректором Московской духовной семинарии, и 14 июня того же года по указу Святейшего Синода он, архимандрит уже, возведен был в сан епископа Дмитровского, второго викария Московского. Сверх того, он назначен был настоятелем московского Богоявленского монастыря, в котором и пребывал до самой революции. Здесь епископ Трифон завел такие истовые монашеские богослужения, что верующие стали приходить к воротам за час и более до их начала, чтобы занять место в храме. Их привлекало и замечательное пение монастырского хора, и проповедь владыки, который скоро прославился как «московский Златоуст». Епископ Трифон был пустынником, носящим пустыню в себе, в своем сердце, хотя наружно он всегда был на людях и среди многотрудной деятельности. Люди, однако, чувствовали в нем это его пустынничество и любили его за это. Оно проявлялось во всем, всё освещало и согревало.
