Роланд Бейнтон - На сем стою
ЕВАНГЕЛИЕ
Вернувшись из Рима, Лютер переменил место жительства и ощутил новые влияния. Его перевели из Эрфурта в Виттенберг, где ему предстояло провести всю оставшуюся жизнь. В сравнении с Эрфуртом Виттенберг был всего лишь деревушкой с населением примерно 2000-2500 человек. Ее протяженность составляла всего полтора километра. Современники Лютера по-разному описывали Виттенберг. Одни называли его "жемчужиной Тюрингии", другие же - "дурно пахнущей песчаной дюной". Селение возникло на песчаной полосе и по этой причине получило название "Белый бугор" - Witten Berg. Лютер никогда не был особенно высокого мнения об этой деревушке, посвятив ей такой стишок:
Земелька, земелька, Ты лишь куча песка.
Если я тебя копаю - твоя почва легка,
Лишь я жать начинаю - урожая слегка.
В сущности, не такой уж она была скудной. Местные жители снимали щедрые урожаи зерновых и овощей. В садах в изобилии росли фрукты, а близлежащие леса кишели дичью. С одной стороны городок ограничивала Эльба, а с другой его окружал ров. Два ручья протекали по деревянным акведукам сквозь стены верхней части Виттенберга и, пронеся свои струи по центральным улочкам, соединялись у мельницы. Неподвижные воды пруда манили и таили угрозу. Лютер жил в обители августинцев, расположенной на противоположной от Замковой церкви окраине городка.
Более всего Виттенберг был известен своим университетом, любимым детищем курфюрста Фридриха Мудрого, жаждавшего иметь академию, способную оспорить престиж насчитывающего сто лет Лейпцигского университета. Новое учебное заведение пока не оправдывало возлагавшихся на него надежд, поэтому курфюрст решил подобрать для него лучших преподавателей, предложив августинскому и францисканскому братствам прислать трех новых профессоров. Одним из них был Лютер. Произошло это в 1511 году.
Переехав на новое место, он получил возможность хорошо узнать человека, которому предстояло оказать решающее влияние на его развитие. Этим человеком был викарий августинского братства Иоганн фон Штаупиц. Трудно было найти лучшего духовного отца. Викарий знал все способы излечения духовных недугов, предписанные учеными людьми. Помимо этого, он и сам жил активной духовной жизнью, а потому сочувственно относился к тревогам своего собрата. "Не будь доктора Штаупица, - говорил Лютер, - я бы пропал в аду".
Трудности в жизни Лютера нарастали. Мы не можем в точности описать, как это происходило. Нельзя сказать, что мучавшие его вопросы умножались, как снежный ком, вылившись в мгновенный кризис. Скорее можно сказать, что это был период кризисов, сменявшихся относительной стабильностью. Мы не можем точнее указать время, место или логическую последовательность всех стадий. Ясно лишь одно: Лютер обращался ко всему, что мог предложить современный ему католицизм в попытке найти покой для духа, истерзанного своей отчужденностью от Бога. Он испробовал путь добрых дел и обнаружил, что не может сделать достаточно для собственного спасения. Он попытался приобщиться к заслугам святых, что завершилось сомнением - еще не очень серьезным и непостоянным, лишь на минуту закравшимся в душу, - но и его оказалось достаточно, чтобы поколебать уверенность Лютера.
Крах исповеди
В то же время он стремился исследовать и иные пути, а католицизму было что предложить. Человеческие заслуги никогда не рассматривались в качестве единственного или даже первостепенного пути к спасению. Была выработана целая система таинств, посредством которых Церковь осуществляла посредничество, открывая для человека доступ к Божьей помощи и благоволению. Таинству исповеди надлежало нести особое утешение - не святым, но грешникам. От них требовалось лишь исповедаться в своих дурных делах и стремиться получить прощение. С неослабным упорством Лютер обращался к этому средству обретения милости. Не исповедуйся он, дьявол, как свидетельствовал позднее Лютер, давно бы пожрал его. Исповедовался он часто, иногда ежедневно, причем каждая исповедь продолжалась около шести часов. Для того чтобы быть прощенным, каждый грех должен быть исповедан. Поэтому необходимо исследовать душу, обшаривать память и оценивать все побуждения. В помощь себе кающийся вспоминал о семи смертных грехах и десяти заповедях. Лютер повторял исповедь и для того, чтобы ничего не упустить, вновь вспоминал всю свою жизнь до тех пор, пока исповедник, изнемогая от усталости, не восклицал: "Человек, Бог не гневается на тебя, ты гневаешься на Бога. Разве ты не знаешь, что Господь повелел тебе надеяться?"
Столь усердной исповедью Лютер, безусловно, преуспел в очищении от всех серьезных прегрешений. То же, с чем он непрестанно обращался к Штаупицу, было лишь сомнениями больной души. "Послушайте, - говорил Штаупиц, - если вы рассчитываете' на прощение Христово, кайтесь в том, что действительно нуждается в прощении, - отцеубийстве, богохульстве, прелюбодеянии, а не во всех этих пустячных проступках".
Но для Лютера вопрос заключался не в том, велики или малы были его грехи, но в том - исповеданы ли они. Труднее всего для него было удостовериться, что он ничего не пропустил. По своему опыту он знал, насколько искусно память охраняет человеческое "я", поэтому его страшило, когда после шестичасовой исповеди он еще продолжал вспоминать нечто упущенное при самом тщательном исследовании своей души. Еще большую тревогу вселяло сделанное Лютером открытие, что некоторые из неблаговидных поступков трудно даже распознать, не только вспомнить. Грешники часто грешат, не испытывая при этом сожаления. Вкусив плод запретного дерева, Адам с Евой беззаботно отправились на прогулку, наслаждаясь прохладой дня; Иона, уклонившись от Божьего поручения, спокойно спал в трюме корабля. И лишь перед обвинителем в душе пробуждалось осознание вины. Зачастую также человек, на которого обрушивались укоры, оправдывал себя подобно Адаму, который ответил Богу: "Жена, которую Ты дал мне, она дала мне от дерева", - как бы говоря Богу: "Она искусила меня; Ты дал ее мне; значит. Ты повинен".
По убеждению Лютера, вина человека была куда более глубокой, чем конкретный перечень проступков, которые можно перечислить, исповедать и получить прощение. Испорчена сама природа человека. Система покаяния, предложенная Церковью, не оправдывает себя, поскольку направлена на исправление отдельных прегрешений. Лютер пришел к убеждению, что весь человек нуждается в прощении. В процессе этой внутренней борьбы он доводил себя до эмоционального возбуждения, переходящего разумные границы. Когда же исповедник при одной из таких вспышек сказал, что он преувеличивает свои провинности, Лютер пришел к выводу, что его духовник не понимает сути вопроса и что ни один из предлагаемых ему способов утешения нельзя признать состоятельным.
После этого Лютера обуяла страшная неуверенность в своей безопасности. Смятение охватило его. Внутреннее равновесие было утрачено до такой степени, что шорох сорванного ветром листа способен был повергнуть его в трепет. Душу Лютера охватывала тоска кошмара. Он с ужасом думал, что однажды на рассвете проснется и взглянет в глаза тому, кто придет забрать его жизнь. Все небесные заступники удалились; бесы с ликованием набрасываются на его беззащитную душу. Как неоднократно вспоминал Лютер, эти муки были несравненно хуже любых физических страданий, которые ему доводилось переносить.
Описание его духовного состояния до такой степени совпадает с хорошо известным психическим заболеванием, что вновь побуждает задуматься о том, следует ли рассматривать его духовное смятение как внутренний конфликт, возникший в результате сложностей действительно религиозного характера, или как следствие каких-то отклонений в функционировании его желудка или желез. К этому вопросу лучше вернуться после того, как мы узнаем побольше о других периодах его жизни. Сейчас же вполне достаточно отметить, что ни одно заболевание не влияло на потрясающую работоспособность Лютера; что причины его внутреннего конфликта были не плодом воображения, но неотъемлемой частью религии, которую он исповедовал; что эмоциональные реакции Лютера были чрезмерными, как сам он признавал, выйдя из депрессии; что он действительно до конца исчерпал возможности одного из источников помощи, которую предлагало ему средневековое христианство.
Лютер действительно зашел в тупик. Для того чтобы быть прощенными, грехи должны быть исповеданы. Для того чтобы в них исповедаться, грехи необходимо распознать и помнить. Если же они не распознаны и не сохранены в памяти, исповедаться в них невозможно. Единственный выход из этого тупика заключался в отказе от самой исходной предпосылки. Но Лютер к этому еще не был готов. В этот период Штаупиц много помогал ему, стремясь повернуть ход его мыслей от индивидуальных грехов к природе человека. Позднее Лютер обобщил все, к чему он пришел, сказав, что врачу нет необходимости исследовать каждую язву, чтобы убедиться в том, что у пациента оспа, равно как и не следует лечить ее, исцеляя каждый нарыв по отдельности. Концентрировать внимание на отдельных грехах - совет отчаяния. Когда Петр попытался пройти по воде, он начал тонуть. Вся природа человеческая нуждается в изменении.
