Сергей Фудель - Собрание сочинений в трех томах. Том III
Для биографии Киреевского важен и этот факт, что уже в 1836 году он читал Исаака Сирина. По поводу издания Максима Исповедника он пишет старцу в 1853 году: «Голубинский сделал некоторые прибавления и, кажется, напрасно… Вставку (его. — С. Ф.) я взял на себя смелость вычеркнуть, потому что мне кажется, что она может навести на ложное понимание. Голубинский взял ее из рукописи латинской… Для чего же из этих латинских изданий брать речения, которых нет в переводе Паисия… Державши корректуру, я думал, что мы не имеем права приписывать Паисию то, что он не писал и что сомнительно даже, написал ли бы он… ибо латинские монахи в таких случаях не знают совести… Основываясь на этом… я вычеркнул слова, прибавленные Голубинским»[768].
Из других его писем к отцу Макарию видно, что, если старец и не всегда одобрял редакционные решения Ивана Васильевича, они всегда делались по прямому указанию отца Макария. «Осмеливаюсь же я говорить свои замечания, — пишет ему Киреевский, — вследствие вашего приказания»[769].
Киреевский, как христианский философ, обращал внимание особенно на установление аскетической терминологии, философско–аскетического языка. Но не только это его заботило. Вот, например, в письме от 22 марта 1855 года (примерно за год до смерти) он пишет отцу Макарию, что в предметном указателе к книге Вар–сонофия Великого нет указания на непрестанную молитву Иисусову, и тут же приводит много мест из книги, которые должны быть внесены в эту строку указателя. Этот вопрос, как он пишет, беспокоит его потому, что некоторые католические богословы отрицают древность Иисусовой молитвы[770].
Профессор Московской духовной академии Голубинский был не только цензором, но и соучастником переводческой работы. Ф.К. Андреев пишет, что Киреевскому Московская академия «уделила много своих рабочих часов. Мы имеем в виду всю ту деятельность Киреевского по переводу святых отцов… которую он вел при Оптиной пустыни и в которой ближайшей помощницей его и порой даже просто работницей была наша академия, главным образом, в лице все того же незабвенного Ф.А. Голубинского»[771]. Кроме Голу–бинского, Андреев указывает еще на имена: архимандрита Леонида, инспектора академии архимандрита Сергия (Ляпидевского; с 1857 г. ректор) и Т.И. Филиппова, — как лиц, потрудившихся для оптинских переводов.
Из писем Киреевского к отцу Макарию видно и то, что он не только переводил с подлинников, держал и редактировал корректуру, но и сносился по делам издания с московским митрополитом. «Митрополиту думаем мы отвезти Ваши рукописи завтра… — пишет он отцу Макарию. — Сомнение Ваше о том, не повредит ли некоторым то мнение, которое Ис[аак] Сирин имел о положении земли… я представлю на рассуждение Митрополита, так же, как и то, что Вы изволите писать о переводе слова «разум»[772].
Из письма Киреевского к поэту Жуковскому от 28 января 1845 года видно, что уже в это время у него созрела мысль о необходимости начать просвещение русского образованного общества духовной литературой Церкви.
«Пришел час, — пишет он, — когда наше православное начало духовной и умственной жизни может найти сочувствие в нашей так называемой образованной публике, жившей до сих пор на веру в западные системы. Христианская истина, хранившаяся до сих пор в одной нашей Церкви, не искаженная светскими интересами папизма… истина самосущная, как свод небесный… до сих пор хранилась только в границах духовного богомыслия… Отношение этого чистого христианского начала к так называемой образованности человеческой составляет теперь главный жизненный вопрос для всех мыслящих у нас людей, знакомых с нашей духовной литературой»[773]. Так что, когда в следующем, 1846 году он с женой предложил отцу Макарию начать оптинское издание, это предложение было со стороны его вполне зрелое, духовно подготовленное.
Неформальной была и его готовность быть в этом деле посредником между Оптиной и митрополитом Филаретом: он глубоко уважал митрополита как человека высокого духовного разума. В письме к М. Погодину 1844–1845 годов о материалах для журнала «Москвитянин» он пишет: «Иннокентиева проповедь тоже холодные пустяки. Перепечатывать ее, кажется, не нужно… Нельзя ли через Тобкова попросить еще у митрополита хотя бы той проповеди на Великую Пятницу, на которой Платон написал ему: «Ты князь проповедников»»[774].
В другом письме он пишет, что проповеди митрополита Филарета, вместе с «Духовным алфавитом» святого Димитрия Ростовского, должны стать введением в курс богословия[775].
За время десятилетнего участия Киреевского в оптинском издательстве (1846–1856) было издано 26 наименований книги брошюр, в том числе:
1. Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского (с присовокуплением предисловий на книги Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником старцем Василием Поляноме–рульским, о умном трезвении и молитве). М., 1846. (Вышло в самом начале 1847 года в количестве 6 тыс. экз.)
2. Сборник переводов, сделанных старцем Паисием, главным образом о молитве и трезвении (из Григория Паламы, Марка Исповедника Галатийского, Мелетия Галисийского, Иоанна Златоуста) под названием «Восторгнутые класы в пищу души» (М., 1849).
3. Преподобный Нил Сорский. Предание о жительстве скитском. М., 1849.
4. Письма Георгия, затворника Задонского. 1–е изд. М., 1850.
5. Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. М., 1851 (на славян. яз.; 1862 — на рус. яз.).
6. Преподобные Варсонофий Великий и Иоанн Пророк. Руководство к духовной жизни. М., 1852 (на славян, яз.).
7. Преподобный Симеон Новый Богослов. Слова. М., 1852.
8. Преподобный Феодор Студит. Огласительные поучения. М., 1852 (на славян, яз.; 1883 — на рус. яз.).
9. Преподобный Максим Исповедник. Толкование на молитву Господню и Слово постническое. М., 1853 (на славян, яз.).
10. Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические. М., 1854 (на славян, яз., но гражданским шрифтом).
11. Преподобный авва Фалассий. Главы о любви. М., 1855 (в рус. пер.).
12. Преподобные Варсонофий Великий и Иоанн Пророк. Руководство к духовной жизни. М., 1855 (в рус. пер.).
13. Преподобный авва Дорофей. Душеполезные поучения. М., 1856 (в рус. пер.).
14. Житие преподобного Симеона Нового Богослова, составленное преподобным Никитой Стифатом. М., 1856 (в рус. пер.).
15. Жизнь святого Досифея и два поучения преподобного аввы Дорофея. М., 1856.
Список достаточно красноречив. За десять лет была дана целая аскетическая библиотека. Это десятилетие было, очевидно, вообще самым интенсивным для оптинского издательства: если в течение его было издано 23 наименования, то почти до конца столетия, а именно до 1898 года, было издано еще только 43 наименования[776].
В одной записи «Летописи скита» за 1857 год об И.В. Киреевском говорится как о «благодетеле обители нашей».
А в июне 1856 года помещены две записи, его касающиеся. От 20–го числа такая: «Была в скиту служба — заупокойная обедня по душе преставльшегося 12–го числа сего месяца в С. — Петербурге от холеры белевского помещика Ивана Васильевича Киреевского, известного по своей обширной учености и благонамеренному ее направлению к пользе общей… Главным стремлением его ученых занятий в последнее время была задача показать исходную точку германской философии и возможность примирения философии как науки с православною религиею».
Вторая запись, от 25 июня, сделана, очевидно, по прибытии тела из Петербурга для погребения: «После поздней обедни происходило отпевание и погребение тела Ивана Васильевича] Киреевского… На панихиде в числе сослужащих, к особому удовольствию всех присутствующих… увидели старцев: о[тца] игумена Антония и Батюшку о[тца] Макария. Из родных покойного, кроме его вдовы с семейством, были: брат его, Петр Васильевич, и двое Елагиных и сестра Марья Вас[ильевна]. Тело предано земле на монастырском кладбище противу алтаря Никольского придела Соборного храма, в ногах у иеро[схи]монаха Льва»[777].
Когда Т.И. Филиппов сообщил митрополиту Филарету, что Киреевского похоронили рядом с отцом Леонидом (Львом), митрополит на это сказал: «Ах! где Бог удостоил его лечь!»[778]
Семейство Киреевских оказывало неоценимое содействие старцу Макарию в его издательском деле не только своим личным, разнообразным участием, но и тем, что оно старалось создать для него условия, благоприятные для его отдыха от бесконечного потока посетителей монастыря и сосредоточения на работе издательства. Весной 1848 года они построили для него в своем имении Долбино, находившемся в 40 верстах от Оптиной, отдельный домик, и с тех пор в «Летописи» можно видеть частые упоминания о поездках в Долбино отца Макария, иногда с кем–либо из близких монахов.
