Коллектив авторов - Богословие творения
199
Несмотря на то что, по словам лауреата Нобелевской премии Ильи Пригожина, квантовая механика, представляющая собой фундаментальную теорию, описывающую глубинную структуру мироздания, является «наи более успешной из всех существующих физических теорий» (И. Пригожин, Т. Стенгерс. Время, хаос, квант: К решению парадокса времени. М.: Прогресс, 1994, с. 10), до сих пор не утихают споры о возможных способах ее интерпретации. Как пишет Ролан Омнэс, «в квантовой механике интерпретация существенно важна как минимум по трем причинам. Во-первых, потому что формализм теории очень туманный; во-вторых, потому что место наблюдателя в теории по-прежнему не ясно, и те, кто разрабатывали ее, приходили к тому, что были вынуждены включать сознание наблюдателя в противоречии с объективным характером науки; и наконец, потому что вероятностные аспекты теории должны быть примирены с существованием непреложных фактов, так что интерпретация перестает быть простым переложением теории и сама становится теорией» (Omnès R. Quantum philosophy: Understanding and interpreting contemporary science. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1999, p. 150).
200
Подр. см.: К. Копейкин, прот., «Бездна бездну призывает (Пс 41:8). Наука и религия на рубеже III тысячелетия», в: Храм духа в храме науки. Материалы юбилейной конференции, посвященной 170-летию университетского храма святых апостолов Петра и Павла. Сост. и отв. ред. прот. Кирилл Копейкин. Изд-во СПбГУ, 2009, с. 226–348.
201
Греч. θεωρία – теория – происходит от θέα – зрелище, взгляд, облик, и οράω – видеть, смотреть, наблюдать. В школе перипатетиков первую половину этого слова соотносили со словом θεός – Бог; этимологически это неверно, но θеория в определенном смысле дает возможность встать на «точку зрения Бога». Это, в частности, отразилось в лат. contempler – созерцать — значит восхищаться величественным храмом (templum) мира, воздвигнутым Творцом (см.: А.-Ж. Фестюжьер. Созерцание и созерцательная жизнь по Платону. СПб.: Наука, 2009, с. 13–15; ср.: М. Хайдеггер. «Наука и осмысление», в: М. Хайдеггер. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993, с. 243–244).
202
Хотя ученик Аристотеля Евдем Родосский доказательство первых теорем приписывает, и, вероятно, вполне справедливо, – Фалесу Милетскому, подлинный расцвет доказательства связан именно с пифагорейской традицией. «Так или иначе, – утверждает А. И. Зайцев, математика оформилась в пифагорейской школе в пользующуюся дедуктивным методом систему знания, не отличающуюся в принципе от той, какой она существует и развивается сейчас» (А. И. Зайцев. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. Изд-во Ленинградского университета, 1985, с. 180).
203
См., напр.: В. Н. Катасонов. «Христианство и научно-философские концепции бесконечности», в: В. Н. Катасонов. Христианство. Культура. Наука. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009, с. 375–387.
204
Как было только что сказано, «теоретизировать», собственно, и означает, в известном смысле слова, «вставать на точку зрения Бога».
205
Порфирий в «Жизни Пифагора» сообщает: «Что касается того, где он учился, то большинство утверждает, что начала так называемых математических наук он усвоил от египтян, халдеев и финикийцев (так как геометрией с древних времен занимались египтяне, числами и вычислениями – финикийцы, а астрономическими теориями – халдеи), а всему, что относится к культу богов и прочим жизненным правилам, научился у магов и у них позаимствовал» (Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М.: Наука, 1989, с. 143).
206
Книга пророка Даниила повествует об этом следующим образом: «Валтасар царь сделал большое пиршество для тысячи вельмож своих и <…> приказал принести золотые и серебряные сосуды, которые Навуходоносор, отец его, вынес из храма Иерусалимского, чтобы пить из них царю, вельможам его, женам его и наложницам его. <…> В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала. <…> Тогда введен был Даниил пред царя <…> и сказал царю: <…> вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; Пересразделено царство твое и дано Мидянам и Персам. <…> В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит, и Дарий Мидянин принял царство, будучи шестидесяти двух лет» (Дан 5:1-31). По утверждению П. П. Гайденко, «именно то, что ранние пифагорейцы воспринимали число как начало устроения и, соответственно, познания мира, а в исследовании числовых отношений видели такое же средство спасения души, как и в религиозных ритуалах, – именно это обстоятельство сыграло важную роль в превращении математики в науку, научную систему, какой она не была раньше» (П. П. Гайденко. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ. М.: Наука, 1980, с. 25). С ней согласен и Ю. А. Шичалин: «Тот факт, что научная деятельность в античности всегда мыслилась в рамках и пределах религиозного мировоззрения, едва ли следует считать случайным» (Ю. А. Шичалин, «Статус науки в орфико-пифагорейских кругах», в: Философско-религиозные истоки науки. Ред. П. П. Гайденко. М.: Мартис, 1997, с. 15).
207
Впоследствии отсюда родилась идея создания единого формализованного языка, способного позволить, как представлялось деятелям научной революции Нового времени, преодолеть в том числе и разногласия различных вероисповеданий. «“Универсальный язык” о котором мечтали Бэкон, Коменский и Лейбниц, – это язык Адама, утраченный после Вавилонского столпотворения, – пишет Д. Л. Сапрыкин. – С этим замыслом преодоления “проклятия языков” также связаны и различные проекты, для которых характерно, с одной стороны, стремление к замирению научных “сект” и соединение их в единой науке, а с другой стороны, особый акцепт на идее “единства религии”. У Бэкона это соотносимо с политической установкой на единство суверенного монархического государства, а у Лейбница и Коменского – с проектом своего рода “новой унии” – экуменизма» (Д. Л. Сапрыкин, «Политико-теологический и юридический контекст ранней новоевропейской философии науки», в: Философия науки в историческом аспекте. Сборник статей в честь 85-летия Н. Ф. Овчинникова. СПб.: РХГИ; СПбГУ, 2003, с. 68).
208
Как подчеркивал А. Ф. Лосев, несмотря на то что обычно считается, что тезис «все есть число» принадлежит пифагорейцам, однако «было бы ошибкой считать, что подобное учение есть особенность только какой-то одной философской школы <…> чтобы учить о творческих числовых категориях, вовсе не обязательно было принадлежать к школе пифагорейцев. Анаксагор – не пифагореец, но учение о бесконечных множествах является у него основной философской концепцией. Учение элейцев о Едином – числовое учение. Учение милетцев о сжатии и разрежении первоначала есть учение <…> числовое. Гераклит и Эмпедокл тоже не были пифагорейцами; тем не менее их учение о ритмическом воспламенении вселенной явно носит числовой характер. Атомисты прямо связываются с пифагорейцами, и каждый атом у них есть не что иное, как геометрическое тело. У Левкиппа “все сущее является числами или происходит из чисел”. Платон, особенно во вторую половину своей деятельности, явный пифагореец. Аристотель – оппонент пифагорейцев, но учение о целости является основной проблемой и его философии. В эпоху эллинизма мы находим целые философские школы неопифагорейства. И дальше учение о числе только нарастает и углубляется. <…> Таким образом, учение о числе <…>, без всякого сомнения, является общеантичным учением» (А. Ф. Лосев. История античной эстетики. Ранняя классика. М.: Ладомир, 1994, с. 464–465).
209
«Расцвет греческой цивилизации явился исключительным событием в истории человечества. Почти одновременное появление в Греции начиная с VII в. до н. э. небывалых политических форм (институционализированное участие гражданского коллектива в решении государственных дел, т. е. демократия; попытки решения коренных вопросов государственного устройства, опираясь на принцип целесообразности), связанное в конечном счете с ними возникновение специфических форм систематизированного знания, науки и философии, художественной литературы, качественно отличной от фольклора и от долитературных форм письменной словесности, наконец, революция в области изобразительных искусств – все это снова и снова, вслед за Эрнестом Ренаном, вполне справедливо характеризуется как “греческое чудо”, – отмечал А. И. Зайцев. – <…> Культурный переворот в Древней Греции представляет собой звено в цепи идейных сдвигов, охвативших значительную часть цивилизованного мира I тысячелетия до н. э. от Греции до Китая. Сдвиги эти везде, кроме Греции, приняли характер религиозных или религиозно-философских переворотов: таковы возникновение конфуцианства и даосизма в Китае, буддизма и обновленного индуизма в Индии, зороастризма в Персии, движение пророков, радикально преобразовавшее племенную религию израильтян и иудеев. В древнегреческой религии также намечались преобразования аналогичного характера, которые были, однако, оттеснены на задний план. В отличие от упомянутых народов Востока, в Греции радикальные сдвиги охватили все стороны культуры: в частности, в Греции возникла наука, философия и литература, легшие в основы европейской философской и литературной традиции» (А. И. Зайцев. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1985, с. 3, 204).
