Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
В то же мгновение открылись двери Святого Гроба и вышли оба архиерея, подавшие сквозь окна огонь сей, дабы несколько отвлечь толпу, через которую армяне понесли к себе на хоры своего епископа. Митрополит же, чтобы отбиться от народа, стремившегося зажечь из рук его свечи, был принят на плечи арабов и поставлен на возвышенное место в главном алтаре. Жалко было видеть почтенного восьмидесятилетнего Мисаила в одном подризнике, без саккоса и без митры, несомого полунагим арабом прямо в царские врата, при шумных восклицаниях народа, при дымном свете бесчисленных свеч, мгновенно озаривших весь Храм, которыми, как безумные, махали дикие поклонники, опаляя даже собственное тело в надежде многочадия. Посреди общего смятения началась литургия Великой субботы, положившая конец сему зрелищу, при котором чувство благоговения невольно смешивалось с чувством горести от неблагочиния, слишком господствующего окрест столь неприступной святыни.
Пасха
После подобного торжества Великой субботы, что можно сказать о дивной утрени Пасхи? Часть поклонников, довольная получением Святого огня, расходится заранее из Храма; другая спит по всему мраморному помосту собора, и только около иконостаса стражи расчищают место для выхода духовенства. Сия беспечность толпы странно противоречит торжественному ходу, совершающемуся в полночь со всевозможным блеском по галереям собора и трижды вокруг часовни Святого Гроба. Но, несмотря на бесчиние диких поклонников, сильно потрясает душу внезапный хор, гласящий: «Христос воскресе из мертвых» пред самою скалою его воскресения! Все забыто в сей восхитительный миг, когда при звуках божественной песни внезапно открываются двери Гроба, как некогда отваленный камень, и архиереи стремятся в святилище наподобие мироносиц и апостолов поклониться упраздненному гробу смятение торжественное! Скоро, однако же, исчезает очарование, когда вслед за епископами входит в часовню мусселим приложиться к Святому Гробу, не по вере (ибо мусульмане, величая Христа пророком, не признают его страсти, утверждая, что без нее вознесся на небо), но по обычаю или по невольному чувству уважения к святыне, сродному всем иноплеменным в Иерусалиме. Его присутствие, напоминающее лицо Пилата, отвратительно в скале воскресной, где ожидаешь ликов ангельских.
Во время пения первой песни канона все духовенство возвратилось продолжать утреню в соборе. Между тем один священник остался в самой часовне и немедленно начал литургию в приделе Ангела, на престоле отваленного камня; жертвенником служил самый Гроб Спасителя. Я заключился в воскресный вертеп, чтобы сподобиться Св. Таин в столь великий день; но в самую минуту моего причащения крестный ход армянский пришел стучаться в двери часовни, и я, по грехам моим, не сподобился вполне сладостного утешения примириться в совершенной тишине с Искупителем, над его живоносным Гробом. Архиепископ армянский начал совершать с большим великолепием литургию Пасхи в ротонде Святого Гроба, который служил для него алтарем: между тем в противолежащем соборе три архиерея греческие служили обедню, и, несмотря на горькую мысль о разрыве, величественно было зрелище двух исповеданий, на чуждых языках разнообразными обрядами славящих в присутствии стольких различных племен единое восстание общего их Бога.
Празднество Пасхи заключилось великою вечернею в Патриархии, в церкви Св. Константина и Елены, с крестным ходом, у нас не установленным, на память воскресения мертвых; но все сии высокие обряды утратили много благолепия в Иерусалиме. Священная местность часто терялась посреди общей картины нечестия, и я, устремляя воображение к протекшему иногда невольно старался победить оным негодование, производимое в душе настоящим. Самая торжественность некоторых мгновений еще более волновала сердце при разочаровании столь быстром и жестоком.
Итак, вот дивный Храм сей, достойный Елены и Рима, славный на Западе, помраченный на Востоке! Мрамором убраны его стены, но он в порабощении. Неугасимые огни горят на Голгофе и Гробе, но в жестяных лампадах: благочестивые дары царей утаены от жадности арабской и частью перешли в руки мусульман, ибо в последнее десятилетие нищета и гонения принудили духовенство отдавать в залог самые утвари церковные и даже иногда обращать их в слитки золота и серебра для уплаты дани{64}. Все народы христианские посылают от себя иноков для вечной молитвы на поприще общего спасения: но братия сия заключена в стенах Храма, и только ценою злата открываются Святые врата. При них сидит надменный араб и берет дань с сынов цветущей Европы, с франков и москвитян, которых имени он сам трепещет. В землях христианских курится фимиам пред алтарями, как благовонное излияние теплой молитвы, как жертва сокрушенного сердца; но над Гробом Спасителя цель духовная фимиама иногда нераздельна с его целью естественною по тому зловонному воздуху, который происходит от всегдашнего заключения Храма и большого числа живущих в нем безвыходно иноков!
Кто не был сам поклонником в Иерусалиме, не в силах ясно себе представить бедственного положения его святыни. Кто был и молился над Гробом Спасителя посреди позора и бесчестия, которому он предан, кто вместе с слезами покаяния оросил его слезами тщетной горести, тот не может постигнуть равнодушия Европы к сему основному камню ее спасения. Не о крестовых битвах речь, не о новом движении Запада на Восток; дни крови миновались, настало время договоров, и западные державы отступились от Иерусалима, когда Россия, избранная Провидением для сокрушения исламизма, так грозно выступила на свое высокое поприще. Она одна только может облегчить участь Святого Града.
Обитель Апостола Иакова
На другой день Пасхи наместник патриарха армянского пригласил меня в великолепную обитель Св. Иакова{65} на величайшее торжество своей церкви, совершающееся в память просветителя Армении Григория. Монастырь сей, выстроенный над тем местом, где отсекли главу апостолу Иакову, уступает красою и обширностью только храмам Воскресения и Рождества. До семисот келий в пространных дворах его помещают ежегодно около пяти тысяч поклонников, и многочисленные террасы, с коих открываются роскошные виды, дают ему подобие крепости. Главный собор высок и пространен, и стройные арки его сводов опираются на четыре обширные столба; около них идет внутренняя галерея кругом всего собора. Бесчисленные лампады, как в зеркале, отражаются на фаянсовых голубых стенах, и так почти всегда убраны святилища армянские. Открытый алтарь высоко поднят над помостом, и богатая завеса, закрывавшая его от взоров во все время Великого поста, была уже с торжеством отдернута накануне поклонниками, которые дорого платят духовенству за сию почесть.
Внутреннее зодчество собора составляет средину между византийским и западным, и потому франки утверждают, что монастырь сей выстроен королями испанскими в честь их патрона св. Иакова. Но он был основан грузинами во времена их благоденствия{66}, и не более трехсот лет, как достался в руки армян вместе с хорами Храма Воскресения, как о том свидетельствует грамота, хранящаяся в патриархии Иерусалимской. Армяне обязываются ею уступить свои святилища грузинам, как скоро сии последние в состоянии будут платить Порте ежегодную подать за обладание сею обителью. Вообще в Иерусалиме то, что греки приписывают грузинам, латины относят к испанцам, и так обратно.
Однако же в сей торжественный день наместник служил литургию не в главном соборе, но в тесном, боковом приделе Св. Иакова, где только один мог помещаться, совершая тайны над самым местом отсекновения главы апостола. Оно, как и все подобные святыни в Палестине, означено мраморным на полу кругом, над коим воздвигнут престол. Я застал проповедь пред великим входом: с богатой кафедры говорил ее наместник бегло и живо на турецком языке, которым армяне владеют лучше турок. Бесчисленная толпа народа безмолвно сидела на коленах, обратясь лицом к кафедре и приделу Св. Иакова; после проповеди продолжалась литургия, отчасти сходная с нашею, исключая некоторых молитв и важных изменений, вкравшихся по долгому расколу армянскому. Пред освящением даров наместник снял с себя митру латинскую и богатый вакхас и остался в одной ризе священнической, ибо архиереи армянские не имеют, подобно нашим, саккоса, царственной одежды, которую им даровали греческие императоры из уважения к высокому сану.
Тогда начался крестный ход, величественный по многолюдству трех племен, соединившихся в одном торжестве. Духовенство сирийское с своим епископом открывало ход: смуглые, высокие абиссинцы, а за ними тучные копты, все в чалмах, поражали своим странным разнообразием взоры. Диаконы и многочисленные священники армянские все в митрах, подобных греческим, и двенадцать архиереев, в богатейших утварях и вакхасах, с латинскими митрами, заключали пышное шествие. Позади их шел сам наместник, в смиренной одежде, с открытою головою и животворящим в руках крестом. Трижды обошли они внутренние галереи собора и поднялись на высокий алтарь; внизу выстроилось в ряд все духовенство. Наместник, в кругу двенадцати архиереев, лицом к народу читал с алтаря Евангелие от Иоанна, которым всегда оканчивается литургия армянская, и осенил крестом народ.
